21
Всем этим и некоторым другим вопросам автор предполагает посвятить специальное монографическое исследование.
22
Иначе обстоит дело в украинском и белорусском, литературные варианты которых в отношении КОН сближаются с русским, усваивая новые формы вин. мн. = род. мн. и отходя, таким образом, от собственных говоров.
23
Все примеры приводятся в упрощенной транскрипции.
24
О глаголах-связках в прошедшем времени как формальном показателе грамматического значения предложений типа надо вода см. в работе [Кузьмина, Немченко 1964: 173–175].
25
Естественно возникающий вопрос о закономерностях перехода от КЛН к КОН и о том, какую роль в этом процессе играет влияние литературного языка – индуцирующую или только поддерживающую, – должен быть предметом специального изучения. О незавершенности формирования КОН в этих владимирских говорах свидетельствует и тот факт, что в счетных оборотах с числительными два, три, четыре здесь последовательно используется форма вин. = им. Ср.: внук у мя держит две птички; двамнучёнка вынянчала; два сына и три дочери вырастила (М. Удолы).
26
Важно отметить, что в южновеликорусской области изменение грамматического рода таких существительных и вовлечение их в КОН завершилось до XVII в. См. об этом: [Хабургаев 1969: 291].
27
Есть основание считать, что в сознании носителей местных говоров до сих пор сохраняется внеличное и внеполовое представление о только что родившемся существе. Во всяком случае при указании на него, непосредственном или анафорическом, используется местоимение среднего рода. Ср: свинья по многу приносит, так онородйцца тако маненъко; иди давай скорё, твоя словно телйцца хочет, ну я прибегла, а ондуш стоит, качац-ца; манъка ноне дёушку свою приносила, пъсмотрёла я – такое слабое, такое хилое (М. Удолы). Факты такого рода отмечены и в некоторых других владимирских говорах. Известны они также многим севернорусским говорам (см.: [Чернышев 1970: 204–205]), а также украинским, белорусским и западнорусским говорам.
28
Следует отметить, что в современных западнобрянских говорах почти совершенно изжиты известные в прошлом и совпадающие с аналогичными фактами украинского и белорусского языков случаи употребления формы род. ед. при прямо переходных глаголах типа срезать гриба, накрутить хвоста, смолить невода и т. п., нарушающие внутреннюю цельность КОН.
29
Формы на – ыя в род. ед. ж. р., непосредственно продолжающие исконные восточнославянский образования на – ые (-не), не только не подверглись здесь воздействию соответствующих форм неличных местоимений на – ое (ср. др. – рус. тое), но, напротив, подчинили себе эти последние. Ср. местные формы типа тыя, самыя, одныя и т. п.
30
Роль и значение этого фактора в процессах языкового развития до сих пор не оценена по достоинству, а между тем он многое мог бы объяснить и в истории разнообразных процессов, объединяемых под общей рубрикой «изменений по аналогии», и в истории слово– и формообразования, и в истории отдельных слов и форм. См. об этом в работе [Пеньковский 1984: 375–376].
31
Ср.: «– Чертушка-то опять рыбы давает… Скольких-то вынул? – Девять щук. – Завтра этого не давает. Шести принесешь» (А. Онегов. Я живу в Заонежской тайге). Из истории этих конструкций см.: [Булаховский 1953: 185; Дровникова 1962: 206–209].
32
Особо следует выделить единичные факты использования форм вин. ед. = род. ед. существительных женского морфологического рода, обозначающих лицо мужского пола. Ср.: «Дазазбуривало чудищо поганое; Шып он калики перехожое и переежджое» (А. Д. Григорьев. Архангельские былины. Т. I. Ч. 2. М., 1904. С. 495) и др. под.
33
Единственную аналогию им представляют диалектные западно-южновеликорусские формы вин. ед. = род. ед. существительных мать и дочь (реже – лошадь), широко отражаемые памятниками местной южно-великорусской письменности XVI–XVII вв. (см.: [Котков 1963: 182–185; Хабургаев 1969: 297]). Происхождение этих форм остается пока во многом неясным, но, по-видимому, может объясняться вне связи с развитием категории одушевленности – неодушевленности или категория лица – нелица. Неясно, прежде всего, каково их отношение к аналогичным формам старославянского языка: являются ли те и другие прямым праславянским наследием, как думал С. П. Обнорский [Обнорский 1927: 268], или в южно-великорусских формах – тшматере (матеря) следует видеть позднюю диалектную инновацию, как предполагает Г. А. Хабургаев [Хабургаев 1969: 298]. Важно отметить, что в старославянском формы. вин. ед. = род. ед. ж. р. имели и неодушевленные существительные типа цръкы [Ван-Вейк 1957: 262].
34
Важно отметить, что возникновение указанных выше диалектных форм типа матере (матеря) исследователи объясняют воздействием форм вин. ед. =род. ед. существительных мужского рода в сочинительных словосочетаниях типа отьца и матерь, сына и дъштерь (дъчерь). См.: [Ван-Вейк 1957: 262; Селищев 1952: 108; Хабургаев 1969: 298].
О том, насколько значительна роль синтагматического фактора, можно судить хотя бы еще по одному яркому явлению, которое широко представлено в русском литературном языке и также имеет непосредственное отношение к КОН, хотя не только не укрепляет, а, напротив, разрушает ее. Здесь имеются в виду случаи, когда при прямом дополнении, выраженном формой вин. пад. личного местоимения 3-го лица в неличном значении, имеется согласованное определение (обычно обособленное), которое должно и может выражаться формой вин. = им. (ср.: «Я не знаю имени скульптора, создавшего памятник. Но видел такие у многих дорог. Видел их, исхлестанные дождями и ветрами» – Комсомольская правда, 22 декабря 1965, и т. п.), но в результате морфологической ассимиляции получает обычно форму вин. = род. Ср. факты такого рода в текстах XIX в.: «Наши народные песни не успели срастись <в эпопею>, не успели свиться вместе – как ихразрозненных, неспелых схватила могила типографского станка» (В. Ф. Одоевский. Опыт безымянной поэмы, 1840-е гг); «Запечатлей же в сердце сии слова: ты узнаешь и молодость, и крепкое, разумное мужество, и мудрую старость, постепенно, торжественно-спокойно, как непостижимой божьей властью я чувствую отныне всех их разом в моем сердце…» (Н. В. Гоголь – Н. Я. Прокоповичу, 15 мая 1842); «Вот реестр изданий, обративших здесь особое внимание. Из поверхностного моего отчета вы увидите, что можно всех их прочесть и остаться в первобытной простоте…» (П. В. Анненков. Парижские письма, III, 1846); «Всё это социальные книги, фамильные собрания работников и др.> огоньки, которые предшествовали знаменитой революции 48 года, никем, впрочем, еще тогда не предчувствуемой, и которая, сказать между прочим, их всех и потушила» (П. В. Анненков. Замечательное десятилетие, XXXI, 1870) и др. То же в современном языке: «– Ну ладно, мол, овес обозвали беспартийной культурой. Но ты-то ведь партийный… Значит и действуй как коммунист, по-ленински, исходя из конкретных условий… Сманеврировали; весной на самых дальних землях посеяли его, беспартийного….» (Н. Почивалин. Среди долины); «Тоска смертная, а тут еще ноет и ноет большой палец правой ноги, так бы и оторвал его, окаянного» (А. Васильев. В час дня, Ваше превосходительство, кн. II); «Мы уравниваем только через бульдозер, чтобы после, через несколько десятков лет, нам нечего было оплакать – нет и того бульдозера, который снимал старую жизнь и прежние вольности. Даже его, железного и бесчувственного, переплавили в лом…» (Век XX и мир. 1990. № 4. С. 45 – Г. Павловский) и т. п. Особо должны быть отмечены многочисленные случаи «согласовательного» преобразования беспредложных и предложных форм винительного падежа местоименных оборотов сам, – о себя, сам, – а, -о на себя → самого себя, самого на себя; сами себя, сами на себя → самих себя, самих на себя. Ср: «Положения проповеди Бакунина слишком много узаконяли в существующих порядках – это правда, но они узаконяли их так, что порядки эти переставали походить на самих себя» (П. В. Анненков. Замечательное десятилетие, I V, 1870).
35
Ср. устар.: «Бедная птичка! Она, верно, еще долго после вашего отъезда будет прилетать к вашему окну. С каким удовольствием читал я об ней. Если б это попалось мне где-нибудь в книге, то бы меня ни в половину так не тронуло, для того, что я бы почел это за сказку» (И. А. Крылов – М. П. Сумароковой, 1801 г.); «…пушечная пальба, хоры музыкантов и песельников не умолкали ни на пять минут…» (А. С. Грибоедов. Письмо к издателю Вестника Европы, 1814); «…я не только не воздавал за зло добром, но и малейшей обиды не мог снести без отмщения и не уступал другому ни самой маловажной вещи» (С. Д. Комовский. Журнал, 16 марта 1815); «Кареты не ждал ни двух минут, потому что уехал рано…» (Н. М. Карамзин – Е. А. Карамзиной, 22 февраля 1816); «Войск деля Петровых славу, / С ним ушел он под Полтаву; / И не пишет ни двух слов: / Все ли жив он и здоров…» (П. А. Катенин. Ольга, 1816);«…несколько строк X тома уже написано. Кажется, что это царствование не займет ни половины его» (Н. М. Карамзин – А. Ф. Малиновскому, 3 марта 1821); «…всякий знает, что, хоть он расподличайся, никто ему спасибо не скажет и не даст ни пяти рублей» (А. С. Пушкин – К. Ф. Рылееву, июль – август 1825) и т. п.
