— Мои извинения, но мы не могли поступить иначе. Сейчас для нас всех это единственный способ выжить. И для вашего народа тоже.
— Нет… — прохрипел Шаймиев — это измена… евразийская идея… да вы же сами наполовину татары…
— Уже нет. Мы попытались сделать всё осторожно, без потрясений. Германин добавляется в лекарства, в еду, в напитки… правда, он разрушается водкой, но мы работаем и над этой проблемой… Но вы догадались. Так что придётся…
Шаймиев ещё раз попытался вырваться, когда игла вонзилась ему в вену. Потом была боль и темнота.
— Вот и всё, — склонился над поверженным властителем Татарстана. — Всё кончилось.
— Ваше поведение… возмутительно… — прошептал Шаймиев. — Это… это не есть порядок.
— Это просто шок… Германиновый шок. Скоро всё нормализуется.
Но Шаймиев чувствовал, что с ним произошло что-то страшное и непоправимое. Ему мучительно хотелось поправить галстук, застегнуть запонку, а невесть откуда всплывшее воспоминание о вчерашнем дне вызывало приступ головной боли… Он чувствовал, что становится другим.
Становится правильным.
Российская Федерация, г. Санкт-Петербург.
11 августа.
Академик Шойфман заваривал себе чай. Сначала он обмыл заварочный чайник кипятком, согрел его, потом засыпал туда две чайные ложечки крупнолистового китайского чая из старой жестянки с вытертым синим слоном на боку.
— Давайте, наконец, прекратим этот бессмысленный разговор, молодой человек, — не оборачиваясь, сказал он своему собеседнику. — Вы являетесь ко мне домой, прикрываясь звонком из Администрации Президента. Вы говорите, что речь идёт о деле чрезвычайной важности. А теперь вы объясняете мне азы культурологии! Вам не кажется, что это немножечко слишком?
— Терпение, Виталий Аркадьевич, — без тени смущения в голосе ответил ему собеседник. — Но вы хотя бы согласны с тем, что я говорил до того?
— Разумеется, нет! — вспылил Шойфман. — Вы говорите, что экономика и всё прочее определяется национальной культурой. Мой бог, это до очевидности неверно, потому что экономика — это часть культуры… но, допустим, я понимаю, что вы хотите сказать, и допустим, я соглашаюсь. Но дальше вы говорите, что национальная культура определяется биохимией мозга! И я таки знаю, что за этим будет! Это будет примитивный, тупой, самодовольный расизм, учение о биологической детерминированности, это девятнадцатый век и расовая евгеника…
— Нет-нет, что вы, Виталий Аркадьевич, — молодой человек, кажется, улыбнулся. — Расизм опровергнут практикой. Врождённые биохимические различия существуют, но они не так велики…
Но академик уже завёлся. Его подняли чуть ли не с постели, и теперь он не сможет заснуть без таблетки. Он это переживёт, как переживал всё остальное. Но, по крайней мере, никто — даже сам Президент — не заставит его в такой ситуации быть любезным.
— Вот-вот! Вы все говорите глупости, потому что не слышите сами себя! Вот вы сказали что? «Врождённые биохимические различия существуют, но они не так велики…» — передразнил он незваного гостя. — Не так велики! А с чем вы сравниваете их величину? Не так велики как что?
— …как благоприобретённые, — спокойно закончил собеседник.
Германия, федеральная земля Северный Рейн — Вестфалия, г. Дюссельдорф.
11 августа.
— Давайте не будем хитрить друг с другом, Ваше Высокопреосвященство! — посланец Великой Ложи Соединённого Братства встряхнул головой, отбрасывая назад длинную седую прядь. — Это непродуктивно. Мы имеем шанс покончить с враждой наших церквей и снова объединить христианский мир.
— Всё же у нас разное положение, — кардинал сделал паузу, чтобы пригубить тёмно-красного вина из высокого бокала.
— Да, но ненадолго. Насколько мне известно, русские расшифровали бета-протестантиновый комплекс, некогда разработанный нацистами. Однако, их «германин» делается варварскими методами…
— Из крови немецких младенцев? — кардинал язвительно улыбнулся. — Что ж, это было бы забавно… в любом случае.
— В любом случае, они скоро построят у себя четвертый рейх. Или четвёртый Рим. Или ещё что-нибудь в этом духе. Нам надо что-то делать.
— И вы предлагаете…
— Обмен. Честный обмен. Признаюсь, наше руководство тянуло с этим как могло…
— Это неравноценный обмен. Вы нам — почти что расшифрованный нами альфа-комплекс, а мы…
— Я не понимаю слова «почти». Оно, простите, здесь неуместно. Или у вас есть альфа-протестантин, или у вас его нет.
— Хорошо. В обмен вы хотите…
— Да. Нам нужна тайна Причастия. То, что вы называете Истинной Кровью Христовой. То, что позволило вам контролировать Запад на протяжении всего Средневековья…
— Да, пока не появились проклятые гуманисты с их элевсином… Они чуть не возродили язычество…
— В любом случае, сейчас не до старых счётов. Или-или. Запад должен объединиться. И дело не только в русских. Вы знаете, что в Иране отчаянно ищут секрет Хаомы?
— Ну, им придётся долго искать…
— Вы не понимаете ситуации. Сейчас чёртова наука слишком глубоко влезла в эти дела. Не сегодня — так завтра. Да или нет?
— Мне надо провести ряд консультаций…
— Некогда. Я знаю, что вы обладаете всеми необходимыми полномочиями. Да или нет?
Кардинал снова поднял бокал, посмотрел на свет.
— Такая возможность, такие перспективы… Но вы ведь знаете, что я отвечу.
— Вот так. Ну что ж. В таком случае мне остаётся забыть о западной цивилизации и вспомнить о нашем старом Фрице… Вам не кажется, что с Германией обошлись слишком жестоко?
— Нет, мне так не кажется, — голос кардинала стал сухим и неприятным. — Германия получила по заслугам. И я уверен, что вы никогда не посмеете снова…
— Полчаса назад я тоже был в этом уверен, господин кардинал. Но вы были очень красноречивы. Вы разубедили меня буквально одной фразой. Точнее, одним подразумеваемым словом. И это было слово «нет», не так ли?
— Это всё, что вы хотели сказать?
— Теперь уже всё. Увы, я потерял последний аргумент, который мог бы изменить решение Канцлера. Не могу сказать, что меня это радует. Скучная буржуазная демократия лично меня вполне устраивала. Ну что ж. Es ist Schicksal.
Российская Федерация, г. Санкт-Петербург.
11 августа.
— Это параноидальный бред. Вы хотите сказать, что западная культура…
— Все великие культуры, профессор. Все.
— …основана на том, что какие-то там зловещие тайные силы кормят своих граждан какой-то психотропной отравой? И при чём тут немцы? Не смешите меня.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
