После рассказа доктора я гляжу на Люсьену: она смертельно бледна. Она нервно задает вопрос:
— И вы думаете, что один человек может распространить болезнь?
— Такие случаи наблюдались.
— А какие же средства против этой болезни, доктор?
— Раньше, чем принять средство, надо сначала изучить болезнь. Одебер говорит, что против черной смерти он с успехом предписывал употребление гашиша.
Доктор встает, прибавляя:
— А пока самое лучшее — это не ходить на ту сторону реки!
25-го марта. Бесконечно дует ветер и моросит дождь. Люсьена послала кучера в город. К обеду приходит священник. Это славный человек, простой и ограниченный. Люсьена спрашивает, что он намерен делать, если эпидемия захватит и наш берег. «Да то, что обыкновенно делается веками, — отвечает он. — Буду ставить свечи перед алтарем, разведу огонь в ограде для очищении воздуха, оставлю церковь открытой день и ночь и буду служить молебствия», и тихо прибавляет: «Я уже велел заранее выкопать пятнадцать могил». Люсьена не в силах подавить ужаса. Мы больше не возобновляем разговора об эпидемии.
26-го марта. Дерик, наш арендатор, является в замок. Он сильно возбужден.
— Та, которая разносит чуму, — заявляет он серьезно, — это действительно женщина в черном: у нее черное платье, черная соломенная шляпа и черная накидка. Она высадилась с английского парохода в Бресте и с тех пор бродит одна по деревням и полям, бросая повсюду заразу. Она блуждает по пустынным местностям, чтобы заразить их; она всходит на вершины холмов, развертывает свою накидку и встряхивает ее по ветру, чтобы распространить заразу и рассеять семена смерти по всей стране.
Я пытался высмеять легковерие крестьянина; Люсьена поспешно вышла.
27-го марта. Сегодня, около шести часов, я остался один, сидя возле окна большой гостиной в нижнем этаже. Было так холодно, что я приказал затопить камин. И вздрогнул от неожиданности.
На другом берегу реки, появившись среди наступавших сумерек, на холме вырисовывался стоявший тонкий силуэт женщины, одетой в черное. Она с минуту стояла неподвижно на вершине. Ветер раздувал ее накидку. Развевавшиеся складки придавали ей сходство с зловещей птицей, размахивающей черными крыльями, готовой взлететь над долиной. Затем, спустившись по крутой тропинке, она остановилась возле берега, наклонившись к воде.
Я не мог рассмотреть, что она делала. Может быть, она подавала знаки, чтобы перебраться на другую сторону реки. Подъехала лодка. Я не узнал гребца. Слова фермера преследовали меня.
Растерянный, я побежал сказать слуге, чтобы заперли ворота парка. В вестибюле я встретился с Люсьеной. Она задыхающимся голосом прошептала:
— Лакей Жан заболел головокружением и рвотой. У него на руках показались синие пятна.
Страшно взволнованная, она поднялась к себе наверх.
Я вернулся в гостиную, чтобы запереть двери на засов. Несмотря на огонь, в ней было темно и сыро. Горло у меня захватило от какого-то зловонного воздуха. Стеклянная дверь была открыта настежь и брызги дождя отскакивали к ковру.
Притворив половину дверей, я неожиданно заметил черную женщину, неподвижно и молча сидевшую на диване, в тени. Я резко окликнул ее. Она не отвечала, но знаком объяснила мне, что она не понимает и не может говорить. Жалостным и боязливым движением она указала мне на дождь, моросивший в долине; дрожа, она вся съежилась под своей накидкой. Я несколько устыдился первого ужаса, и у меня не хватило жестокости прогнать ее вон. Я пытался рассмотреть ее, но, точно во сне, у меня не хватило силы воли, чтобы сосредоточить свое внимание. Я зажег свечи. Они горела тускло, точно вся комната была пропитана какими-то болотными испарениями. Я увидел женщину, смертельно побледневшую, со свинцовым цветом лица, с помутневшими тусклыми зрачками посреди одного из тех незаметных лиц, которые к трудом запоминаются.
Она не двигалась, продолжая сидеть съежившись и дрожа от холода. Она проводила языком по своим воспаленным губам. Язык у нее был белый. Чтобы лучше закутаться, она на одно мгновение высунула свою руку из-под накидки. Рука была покрыта черными пятнами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я снова вышел, чтобы послать за доктором. В вестибюле я наткнулся на слугу, на Дерика и нескольких рабочих с ферм, которые с яростью жестикулировали. Они принялись громко кричать:
— Черная женщина пробежала через парк! Мы видели, как она вошла в гостиную. Чума заразит весь дом и всю местность! Прогоните ее или позвольте нам прогнать ее!
— Замолчите, — отвечал я. — Вы с ума сошли! Эта несчастная сама пострадала! Позовите доктора.
Никто не двигался. Они не хотели понять меня и стояли мрачные, угрожающе устремив взгляды на двери гостиной. Я решил отправиться сам. Поднявшись в комнату Люсьены, чтобы предупредить ее, я застал ее стоявшей с расширенными зрачками, с каким-то невероятным выражением восторга, что придавало ей еще более безумный вид, чем у остальных. Я обратился к ней, но она не слышала моих слов и принялась петь. Невероятный шум какой-то дикой скачки под окном вывел меня из моего оцепенения. Ужасная мысль о том, что все эти дикари ворвались в гостиную и преследуют теперь эту женщину по полям, осенила меня. Я мигом спустился вниз. Черная женщина, действительно, исчезла. Гостиная была пуста, но опрокинутые стулья, наполовину перевернутый ковер и открытые двери указывали на ужасную погоню. Совершенно растерявшись, я повернул голову и увидел Люсьену, стоявшую позади меня с тем же угрожающим выражением восторга. Она держала в руках и рассматривала жалкую черную соломенную шляпу, которую незнакомка в борьбе или во время бегства, очевидно, обронила.
Она рассмеялась безумным смехом, так действовавшим мне на нервы. Затем она надела шляпу на голову и приблизилась к зеркалу. Не успела она заглянуть в него, как вскрикнула от ужаса, швырнув шляпу в огонь. При ярком красном пламени, вспыхнувшем от черной соломы, я заметил ее бледное лицо, изменившееся до такой степени, точно она умирала. Я бросился к лей. Она навзничь упала ко мне на руки, забившись в сильном припадке и крича от ужаса:
— Надев эту шляпу, я увидела себя в зеркале с разложившимся телом, без губ, без носа и без глаз… я видела себя с мертвой головой!..
Я понес ее в постель. Измученный сам, я бросился в кресло…
28-го марта. Меня все еще лихорадит. Люсьена бредила в продолжение всей ночи. Теперь, несколько успокоившись, она заснула. Входит горничная и сообщает:
— Барин, та женщина…
— Какая женщина?
— Женщина в черном, чума! Вчера вечером, когда наши парни ее прогнали, она перескочила через забор парка и умчалась по долине.
Одну минуту они боялись, что потеряли ее следы. Но вся деревня явилась на помощь, вооруженная дубинами и вилами; ее отыскали в каменной нише, защищающей источник. Она стояла на коленях…
— Чтобы напиться?
— Возможно и это, но также и для того, чтобы заразить воду своим ядом. Она лакала воду, точно замученная жаждой собака. К счастью, крестьянам удалось окружить ее прежде, чем она успела встать на ноги. Парни оттиснули ее в глубину и удерживали в воде, протянув свои вилы, в то время как женщины набирали каменья, горные глыбы, землю, чтобы заделать отверстие, и они замуровали ее. Теперь она, наверное, умерла, так как Жану гораздо лучше, а барышня спят спокойно.
Я ничего не отвечаю. Я никогда в жизни не переживал ничего более сильного.
29-го марта. Люсьена выздоровела окончательно. Она созналась, что, обезумев, от страха, она послала за гашишем и приняла сильнейшую дозу его.
Таким образом, ее галлюцинация перед зеркалом становится понятной. По поводу женщины в черном прибыли жандармы. Источник расчистили и откопали несчастную, окоченевшую от ужаса, всю исколотую ударами вил, мертвую. Никаких бумаг не было найдено при ней.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Предполагают, что, высадившись в Бресте, она потеряла рассудок и бросилась бежать при первых признаках болезни. Следствие не было начато, так как пришлось бы арестовать целую деревню. Но, что странно и, конечно, избавит наших брестовцев от всяких угрызений совести относительно их жестокости и суеверия, это то, что со вчерашнего дня эпидемия точно каким-то чудом прекратилась.
