полуодет.
Радаманов. Ушел?
Аврора. Ушел.
Радаманов. Ты опять не дала ответа?
Аврора. Как всякая интересная женщина, я немного капризна.
Радаманов. Извини, но ты вовсе не так интересна, как тебе кажется. Что же ты делаешь с человеком?
Аврора. А с другой стороны, конечно, не в бровях сила. Бывают самые ерундовские брови, а человек интересный...
За сценой грохот разбитых стекол. Свет гаснет и вспыхивает, и на террасу влетают Бунша, затем Милославский и наконец Рейн.
Рейн. О боже!
Бунша. Евгений Николаевич!
Милославский. Куда ж это меня занесло?
Радаманов. Артисты. Что ж это вы стекла у меня бьете? О съемках нужно предупреждать. Это моя квартира.
Рейн. Где мы? Да ответьте же, где мы?
Аврора. В Блаженстве.
Радаманов. Простите...
Аврора. Погоди, папа. Это карнавальная шутка. Они костюмированы.
Радаманов. Во-первых, это раньше времени, а во-вторых, все-таки стекла в галерее... На одном из них, по-видимому, дамская шляпа. Может быть, это и очень остроумно...
Рейн. Это Москва? (Бросается к парапету, видит город.) Ах! (Оборачивается с безумным лицом, смотрит на светящийся календарь.) Четыре двойки. Две тысячи двести двадцать второй год! Все понятно. Это двадцать третий век. (Теряет сознание.)
Аврора. Позвольте! Он по-настоящему упал в обморок! Он голову разбил! Отец! Анна! Анна! (Бросается к Рейну.)
Анна вбегает.
Радаманов (по аппарату). Граббе! Поднимайтесь ко мне! Да в чем есть! Тут какая-то чертовщина! Голову разбил!
Анна. Кто эти люди?
Аврора. Воды!
Бунша. Он помер?
Открывается люк, и вылетает полуодетый Граббе.
Аврора. Сюда, профессор, сюда!
Граббе приводит в чувство Рейна.
Рейн (очнувшись). Слушайте... Но только верьте... я изобрел механизм для проникновения во время... вот он... поймите мои слова... мы люди двадцатого века!
Темно.
Конец первого действия
Действие второе
Иллюминированная ночь на той же террасе. Буфет с шампанским. Радаманов и Рейн во фраках стоят у парапета. В отдалении Саввич. Анна в бальном платье у аппарата. Слышна мощная музыка.
Радаманов. Вон, видите, там, где кончается район Блаженства, стеклянные башни. Это — Голубая Вертикаль. Теперь смотрите — поднялся рой огней. Это жители Вертикали летят сюда.
Рейн. Да, да.
Радаманов. У нас существует обычай: в вечер праздника Первого мая жители Москвы летят строем с огнями приветствовать народных комиссаров. Это называется демонстрация. В ваше время этого не было?
Рейн. Нет, было. Это мне известно. Только они шли по земле.
В аппарате вспыхивает свет.
Анна. Голубая Вертикаль хочет видеть инженера Рейна.
Радаманов. Вы не возражаете?
Рейн. Нет, с удовольствием.
Анна (в аппарат). Слушайте. Говорит Народный Комиссар Изобретений Радаманов.
Радаманов (Рейну). Сюда, пожалуйста. (Освещаясь сверху, говорит в аппарат.) Приветствую Голубую Вертикаль! В день праздника Первого мая!
Мимо террасы летит рой светляков. Свет внезапно сверху заливает Рейна.
Вы хотели видеть Рейна? Вот он перед вами. Гениальный инженер Рейн, человек двадцатого века, пронзивший время! Все сообщения в телеграммах о нем правильны! Вот он! Евгений Рейн!
Донесся гул. Светляки исчезают.
Посмотрите, какое возбуждение вы вызвали в мире.
Аппараты гаснут.
Может быть, вы устали?
Рейн. О нет! Я хочу видеть все. Нет, кто действительно гениален, это ваш доктор Граббе. Я полон сил. Он вдунул в меня жизнь.
Саввич. Этим лекарством нельзя злоупотреблять.
Радаманов. Вы познакомились?
Рейн. Нет еще.
Радаманов. Саввич, директор Института гармонии. Инженер Рейн. (Рейну.) Так, может быть, вы хотите взглянуть, как танцуют? Анна, займите и проводите гостя.
Анна. С большим удовольствием.
Анна и Рейн уходят. Пауза.
Радаманов. Ну что вы скажете, милый Фердинанд, по поводу всего этого?
Саввич. Я поражен. Я ничего не понимаю. (Пауза.) Скажите, Павел Сергеевич, какие последствия может все это иметь?
Радаманов. Дорогой мой, я не пророк. (Хлопает себя по карманам.) У вас есть папиросы? В этой суматохе я портсигар куда-то засунул.
Саввич (похлопав себя по карманам). Вообразите, и я забыл свой! (Пауза.) Радаманов! Нет, этого не может быть!
Радаманов. Вот это что-то новенькое. Как же это не может быть того, что есть? Нет, дорогой Фердинанд, нет, мой дорогой поклонник гармонии, примиритесь с этой мыслью. Трое свалились к нам из четвертого измерения. Ну что ж... Поживем, увидим. Ах, я курить хочу.
Оба уходят. Слышен аплодисмент, и входит Бунша, а за ним задом, с кем-то раскланиваясь, Милославский. Оба выбриты и во фраках.
Милославский. Очень, очень приятно. Мерси, гран мерси. В другой раз с удовольствием. Мерси. (Бунше.) Понравились мы им.
Бунша. Все это довольно странно. Социализм совсем не для того, чтобы веселиться. А они бал устроили. И произносят такие вещи, что ого-го-го... Но самое главное, фраки. Ох, прописали бы им ижицу за эти фраки!
Милославский. Если в тебя вглядеться, то сразу разочаровываешься. Это кто же им пропишет?
Входит гость во фраке.
Гость. Я понимаю, что вы ищете уединения, и сию минуту уйду. Мне только хотелось пожать руку спутникам великого Рейна.
Милославский. Очень, очень приятно. Мерси, гран мерси. Милославский Юрий. А это секретарь. А вы из каких будете?
Гость. Я мастер московской водонапорной станции.
Милославский. Очень приятно. Вы тоже трудящийся человек... Да что там... эти рукопожатия всякие... давайте поцелуемся.
Гость. Я буду счастлив и польщен.
Милославский обнимает гостя.
Не забуду этой минуты. (Хочет обнять Буншу.)
Милославский. С ним не обязательно. Это секретарь...
Гость. Желаю вам всего, всего хорошего.
Милославский. Гран, гран мерси.
Гость удаляется.
Милославский. Приятный народ. Простой, без претензий, доверчивый.
Бунша. Надел бы он фрак да на общее собрание пришел бы! Вот бы я посмотрел! Какого он происхождения, интересно бы знать?
Милославский. Ты перестань мне гудеть в ухо. Ничего не даешь сообразить.
Бунша. Я уже все сообразил и даже с вами могу поделиться своими соображениями. И одного я не понимаю, откуда у вас появились точно такие часы, как у Михельсона? У меня возникают кое-какие подозрения. (Подходит к столу, на котором лежат вещи, принесенные из XX века: часы, занавеска, дамская шляпа.) Вот и надпись выцарапана: «Михельсон».
Милославский. Это я выцарапал «Михельсон».
Бунша. Зачем же чужую фамилию выцарапывать?
Милославский. Потому что она мне понравилась. Это красивая фамилия. Пожалуйста, сцарапываю и выцарапываю новую: «Милославский». Это вас успокаивает?
Бунша. Нет, не успокаивает. Все равно я подозреваю.
Милославский. О господи! Тоска какая! На что мне, обеспеченному человеку, Михельсоновы посредственные часы? Вот часы так часы! (Вынимает из кармана часы.)
Бунша. У товарища
