с больничной картой Карен, но секретарша Рэндалла сказала, что это вопрос не к ней. Карта у Дж. Д., а у Дж. Д. сейчас операция. Не скрою, что я был немало удивлен этим сообщением. Мне казалось, что после всего случившегося он возьмет выходной, не станет оперировать сегодня. Но, очевидно, у него самого и в мыслях такого не было.
Секретарша сказала, что судя по времени, операция должна уже вот-вот закончиться. Но едва взглянув вниз сквозь стекло смотровой площадки, я понял, что до окончания еще далеко. Грудная клетка пациента все еще была открыта; они даже еще не начинали накладывать швы. Раз так, то я не собирался никого отвлекать; мне придется зайти попозже и все-таки попытаться заполучить карту.
Но я все же задержался здесь совсем ненадолго. Все-таки кардиохирургия обладает неким необъяснимым, словно завораживающим свойством, есть в ней нечто нереальное, не поддающееся описанию словами, похожее на ставшую явью смесь чуда и кошмара. В операционной подо мной находились сразу шестнадцать человек, включая четырех хирургов. Все эти люди находились в движении, каждый из них был занят своим делом, ни одного лишнего жеста, все движения плавные и соразмеренные. Словно в балете, сюрреалистическом балете. Пациент на столе, укрытый зеленой простыней казался еще меньше в сравнении с установленным рядом аппаратом искусственного кровообращения, огромным сверкающим сталью комплексом, по величине не уступающим автомобилю, с плавно движущимися цилиндрами и колесами.
У головы пациента в окружении оборудования стоял анестезиолог. Еще там находились несколько операционных сестер, двое техников, следившие за показаниями датчиков и управлявшие работой оборудования, а также медсестры, санитары. И хирурги. Я попытался было угадать, который из них Рэндалл, но не смог; в халатах и масках все они казались одинаковыми, обезличенными и ничем друг от друга не отличающимися. Разумеется, на самом деле все было не так. На одного из этих четырех человек была возложена ответственность за все, за все действия всех шестнадцати присутствующих при этом. А также ответственность за семнадцатого человека, находящегося в этой комнате, того, чье сердце теперь было остановлено.
В одном из углов операционной был установлен монитор электрокардиографа. Нормальная ЭКГ представляет собой стремительную изломанную линию, на которой каждый удар сердца, каждая волна его энергии, обозначены пиками. Эта же кардиограмма была ровной: просто бесполезная кривая линия. В соответствии с основным критерием медицины это означало, что пациент мертв. Сквозь открытую грудную клетку я посмотрел на видневшиеся в разрезе розоватые легкие; они оставались неподвижны. Пациент не дышал.
Все это за него делала машина. Она перекачивала его кровь, насыщала ее кислородом, выводила из нее углекислоту. Эта установка использовалась на практике вот уже около десяти лет.
Люди в операционной, казалось, не испытывали страха ни перед установкой, ни перед ходом самой хирургической процедуры. Они просто, обыденно делали свое дело. Думается, это и есть одна из причин того, что со стороны все происходящее внизу представлялось столь нереальным.
Я простоял здесь еще пять минут, совершенно не замечая времени. Затем я ушел. В коридоре я столкнулся с двумя хирургами-стажерами. Они стояли в дверях, привалившись к стене, на шее у обоих еще висели спущенные хирургические маски. Они пили кофе, ели пончики и весело обсуждали какое-то сомнительное свидание.
Глава девятая
Доктор медицины Роджер Уайтинг жил неподалеку от больницы, на той захламленной стороне Бикон-Хилл, куда обычно свозился мусор с Луисбург-Сквер. Дверь мне открыла его жена. Она оказалась самой заурядной внешности девушкой, находившейся, насколько я мог судить, примерно на седьмом месяце беременности. Она выглядела очень обеспокоенной.
— Что вам надо?
— Мне хотелось бы переговорить с вашим мужем. Меня зовут Берри. Я патологоанатом из «Линкольна».
Она смотрела на меня с явным подозрением.
— Как раз сейчас мой муж пытается уснуть. Он был на дежурстве два последних дня, и очень устал. Он пытается уснуть.
— Это очень важно.
За спиной у нее возник стройный молодой человек в белых парусиновых брюках. Он казался не просто усталым; у него был вид измученного и испуганного человека.
Он спросил:
— В чем дело?
— Мне бы хотелось поговорить с вами о Карен Рэндалл.
— Я уже наверное раз десять пересказывал все с самого начала, — сказал он. — Расспросите лучше обо всем доктора Карра.
— Уже расспрашивал.
Уайтинг провел руками по волосам, а потом обратился к жене:
— Ничего страшного, дорогая. А сейчас иди и свари мне немного кофе, ладно? — Он обернулся ко мне. — Выпьете кофе?
— Если можно, — сказал я.
Мы сидели в гостиной. Это была крохотная квартирка, обставленная дешевой и обшарпанной мебелью. Но мне было уютно здесь, я чувствовал себя как дома: всего каких-нибудь несколько лет назад я и сам был таким же стажером. Мне были очень хорошо знакомы все эти стрессы, и хроническая нехватка денег, адские часы дежурств и вся эта самая грязная и неприятная работа, какую только приходится выполнять стажеру, проходящему интернатуру. Мне были хорошо знакомы выводящие из себя ночные звонки медсестер, спрашивающих разрешения дать еще одну таблетку аспирина больному Джоунсу. Я знал, что это такое, заставить себя выбраться из постели посреди ночи и идти к больному, и что именно в эти предрассветные часы проще всего допустить ошибку. Однажды, в свою бытность стажером, я и сам едва не отправил на тот свет пожилого человека с сердечным приступом. Проведя последние два дня на ногах, и успев проспать за это время в общей сложности всего-навсего три часа, немудрено допустить любую оплошность.
— Я знаю, что вы устали, — сказал я. — Я вас долго не задержу.
— Нет, что вы, — от всей души запротестовал он. — Я сделаю все, что от меня зависит. Я хотел сказать, в данное время…
Вошла жена Уайтинга, неся две чашки с кофе. Она гневно взглянула в мою сторону. Кофе оказался жидковат.
— Мои вопросы, — заговорил я, — касаются состояния девушки, когда она только поступила в больницу. Вы в тот момент были в приемном отделении?
— Нет. Я пытался уснуть. Меня вызвали потом.
— Во сколько это было?
— Почти около четырех.
— Расскажите, как это происходило.
— Я лег спать, не раздеваясь, в той маленькой комнатке рядом с амбулаторией. Я еще не успел толком уснуть, когда меня вызвали; перед этим я только-только поставил очередную капельницу одной даме, которая постоянно их выдергивает. Она утверждает, что она тут ни при чем, но я-то знаю, что она делает это нарочно. — Он тяжело вздохнул. — Короче, когда меня вызвали, я чувствовал себя чертовски усталым. Я встал и сунул голову под кран с холодной водой, а затем
