Ровно до тех пор, пока Сашу – как главного уже «специалиста по моторам» – не попросили отремонтировать мотоблок. Там и поломка-то мелкая была, что-то вроде засора топливного фильтра, но Саша, с дизелями ранее не сталкивавшийся, в процессе поиска неисправности мотор разобрал практически полностью, решив поначалу, что испортилась форсунка двигателя.
Ксюша супругу посоветовала «не выпендриваться», и поэтому насос-форсунки он сделал бронзовые. Сделал две, поскольку первая «не заработала». Когда не заработала и вторая, до парня дошло, что причина поломки мотора может быть и не связана с форсункой, а когда после прочистки топливного фильтра мотор снова заработал, у него остались две очень хорошие детальки, которые выкидывать было исключительно жалко…
В результате проявленной «жадности» у Саши появился новенький дизельный мотор. Четырехцилиндровый, мощностью в районе двадцати пяти сил. Послабее, чем сорокасильный «газобензиновый», но зато употребляющий дизельное топливо, которое из «масляного реактора» вытекало со скоростью за полтораста литров в сутки. Тоже не ахти как много, но с одного гектара того же рапса можно «собрать» несколько тонн «биодизеля», а на вспашку этого гектара и посев с уборкой трактор должен был потратить где-то килограмм пятьдесят топлива. Ну, еще пять-десять соток картошки нужно для получения спирта, чтобы из масла этот самый биодизель сделать, но в любом случае выгода – налицо! Так что Лиза немедленно выпуск таких тракторов Саше в план включила.
А в довесок – еще во множество «персональных планов» выпуск очень многого разного кой-чего для закупки импортной меди и олова: из бронзы в новом моторе не одна форсунка делалась. Например, крышки цилиндров тоже бронзовые были, да и шестерни в коробке передач самого трактора. Конечно, шестерни стальные выглядели бы лучше, но токари и фрезеровщики вокруг стадами не бродили, так что пока (как всё же все надеялись) шестерни делались литыми из той же бронзы. Выходило, по расчетам Лизы, дороговато, но пока альтернатив не просматривалось, так как квалифицированных рабочих не хватало еще сильнее, чем станков.
– Мам, а не направить ли нам выпускников школы на заводы вместо пединститута? – поинтересовалась по этому поводу Катя. – У Вовки на электрическом заводе рабочих не хватает, Сашка вон плачется. И даже Маркус… мне кажется, что он великий и могучий скоро вообще к десятку слов сведет – это если предлоги считать, мне Алёна как-то пожаловалась.
– Золотко, это ты еще не слышала, что говорит сама Алёна, и Вера Сергеевна, и многие другие тоже. Но твое предложение не годится. Эти ребятишки – они отучились семь лет в школе, и получили какие-то знания. С трудом получили, ведь базового опыта хотя бы как у Оленьки у них не было, а опыт был совершенно иной, ведь они только лет в десять-двенадцать в школу-то учиться пошли, по нынешним временам почти взрослые уже. И проблема как раз в том, что они – исключительно из-за возраста начала обучения – не смогли научиться учиться. Да, их можно обучить точить на станке какой-нибудь болт или гайку. Но если потребуется делать другой болт – их придется заново учить, и учить долго. А вот когда школу закончат те дети, которые в нее пошли лет в шесть, максимум в семь, а не в десять, как нынешний выпуск – то тех ребятишек можно будет спокойно и на заводы отправлять, и в институты разные.
– Ты оши… ты преувеличиваешь… мне кажется.
– Преуменьшаю. У тебя-то сколько каменщиков сейчас работает?
– Ну… человек сто наверное.
– И ты туда же. У тебя квалифицированных каменщиков сейчас восемьдесят девять человек. Из примерно тысячи, которых все мы пытались этой сверхсложной работе обучить. Остальные просто не смогли научиться, не смогли потому что они не умеют именно учиться. Ты с Ирой поговори: те, кто в школу пошел лет в шесть – они те же стихи запоминают втрое быстрее, чем те, кто пошел в десять. А стихи нужны ведь не ради «чистой культуры», их запоминание формирует в мозгу какие-то нейронные связи… если тебе интересно, поговори с Ярославной, она это лучше знает. И вот именно Ярославна и сказала, что нынешних выпускников на большее, чем обучение грамоте соплеменников, подготовить не выйдет. Но уже обученные ими детишки – и только детишки – смогут уже стать достаточно обучаемыми чтобы получать нужные нам профессии.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– А может тогда тем, кто в десять сейчас учиться пойдет, просто программу подсократить? Или даже уплотнить, ведь они учатся по шесть часов… даже по шесть уроков в день, по четыре с половиной часа – а если их учить часов хотя бы по шесть или даже по восемь?
– А смысл? Ярославна говорит, что в принципе всю школьную программу – нашу, старую, одиннадцатилетнюю – ребенку в голову можно затолкать года за четыре, а уж за пять наверняка. Вот только если знания в них толкать с такой скоростью, то ребятишки их не смогут… как бы это сказать? Не смогут применить – потому что они в голове не уложатся правильно, то есть так и останутся набором бесполезных и бессвязных фактов. А потому очень быстро забудутся. То есть, проще говоря, тот кусок знаний, который нужен чтобы человек стал хотя бы грамотным рабочим, нужно вкладывать минимум семь лет – причем здесь важно не сколько вкладывать, а как долго… как постепенно эти знания детям давать. Конечно, есть и индивидуальные способности, но в целом… Оленьке Ярославна почему программу на восемь лет расписала? А ведь она уже в пять читать умела. И, обрати внимание, Оля учится по семь-восемь часов в день.
– У меня сестра такая глупая?
– Умная. Просто ей очень много знаний дают. Много, но разных и постепенно – и они у нее именно усваиваются. Так что… как говорят, даже девять женщин ребенка за месяц не родят.
– Это же сколько еще нам ждать? Три года эти учиться будут, потом семь лет те, кого они научат…
– Во-первых, эти будут два года учиться, Ярославна говорит, что они только для начальной школы подготовиться смогут, а для трехлетки там всего человек десять подходят – но это не так важно. В следующем году школа выпустит почти полсотни тех, кто начал учиться в шесть-семь лет. Через год – еще полтораста человек. Не все они пойдут дальше в плане цивилизационного развития, но вот уже их дети ничем не будут отличаться от советских детей середины двадцатого века. От тех, кто Гагарина в космос запустил и Братскую ГЭС построил. Два поколения… а сейчас поколения сменяются довольно быстро, так что и я уже это застану. Да и среди нынешних… Бабушка из Киры сделала уже очень квалифицированную акушерку, говорит, что через пару лет со спокойной совестью на пенсию уйдет, потому что Кира ее почти во всем уже заменит. Да и у Вовки Ходан уже в состоянии почти самостоятельно небольшую ГЭС построить. Ты, кстати, обратила внимание, что муж твой больше на электрозаводе почти не сидит?
– За заводом Михалыч приглядывает…
– Вот именно что «приглядывает». Да, там ребятишек немного, но они сами почти со всем теперь справляются.
– Это хорошо, что справляются. Мам, а ты можешь Вовке мозги на место поставить? А то он пытается заниматься сразу всем.
– Так ведь новую турбину-то для электростанции без него никто не сделает…
– Я не про турбину, к тому же он ее уже закончил. Он теперь вообще пулемет изобретать принялся.
– Какой пулемет?
– Они же с Михалычем сейчас всю купленную медь через электролизер прогоняют, ведь им для моторов и генераторов чистая медь нужна.
– А причем здесь медь?
– Медь-то у римлян грязная, получается много шлама…
– И?
– Вера Сергеевна из этого шлама тоже много полезного достает. Серебра одного уже килограмма три вытащила, золота грамм пятьдесят…
– Так это хорошо, нет?
– И почти три кило молибдена.
– Это я знаю. Она же сделала дисульфид молибдена, Игорка с ним втрое быстрее иглы для шприцов делает.
– С молибденом и ванадием Вовка сварил в своей электропечке почти полцентнера специальной стали для оружейных стволов. А Ксюша из нее уже сделала стволы, причем не только для своих карабинов. Она сделала уже пять стволов длиной в семьсот миллиметров под автоматный патрон!
