– Немного согрелась? – шепчет он в темноту, скользя руками вверх по моей спине.
Вдавливает. Сжимает мой затылок. И снова в обратном порядке движется.
Я глотаю его дыхание. Я впитываю его тепло. Я наполняюсь его запахом. Тону в нем. А сердце все равно разрывает боль. Там словно бы осколок застрял. Именно он не дает мне чувствовать себя счастливой.
– Нет… Мне все еще холодно, – выдыхаю так же тихо, повторяя интонации Яна.
– Что они тебе сказали?
Скидывая плед с наших голов, устраиваюсь у него на груди, непосредственно под подбородком. Вслушиваясь в ритмичное и мощное сердцебиение, впервые за этот чудовищный вечер ловлю еще достаточно шаткое, но благодатное умиротворение.
– Откуда-то узнали про тебя… – бормочу, зажмуриваясь. Вспоминать не хочется. Желание одно – через мгновение проснуться. Чтобы все это оказалось просто страшным сном. Но, увы… Этого не происходит. И уже не произойдет, а значит, я должна поделиться. – Все мои родные категорически против наших отношений, Ян… Они против НАС! Таких кошмарных слов мне наговорили… Сказали, что я ничего не знаю... Считают, я сама не понимаю, что чувствую, Ян… – тут не могу не застонать. Осколок в моем сердце проворачивается, разрывая мышцу глубже, сильнее, больнее. – Они думают, я глупая! Думают, не могу сама воспринимать, анализировать, решать… Папа сказал, что в понедельник поедем в университет, чтобы перевести меня в какой-то Полтавский ВУЗ.
– Чего? – сипит Нечаев почти беззвучно. Слышу и ощущаю, как сглатывает. И, прочистив горло, толкает чуть громче, но все так же изумленно: – На хрена?
– Он… – стиснув зубы до скрипа, в тяжелом неверии и смертельном отчаянии мотаю головой. – Ян, папа хочет запереть меня у тети! Якобы для того, чтобы сосредоточилась на учебе. Ну и, чтобы не имела возможности общаться с тобой и со Святом.
– Значит… Его тоже бортанули, – заключает отрешенно.
– Да… Из-за обвинений, которые предъявили Валерию Геннадьевичу, представляешь? При чем тут Свят? Да и… Как вообще так можно? – вскидывая голову, нечаянно ударяю его в подбородок. Заглаживая вину, со вздохом целую ушибленное место. Но Ян не реагирует даже тогда, когда, скользнув руками ему за шею, обнимаю. Как-то машинально начинает гладить меня по спине. Шумно переводит дыхание. А потом уже вцепляется в свитер. С такой силой, словно отпустить меня боится. Наверное, словами выразить не может. Но именно этими действиями дает энергию, чтобы сказала я: – Сколько я там буду в изоляции? Пять лет?! Это же издевательство! Они мне совсем сердце вырвать хотят??? Наверняка телефон отберут! Ни голоса твоего, ни взгляда… Ничего! Весь мой мир рухнет, Ян! Я ведь уже не смогу без тебя! – лишь сейчас я понимаю, что чувствовал Свят, когда уехал в Киев. Вот он тоже жить не мог, Боже… А теперь я не могу без Яна! В сердце боль, умноженная на тысячу. И разносится она по организму, словно ураган. – Если… Если… – сорвавшись, горестно всхлипываю. – Если они запрут меня в Полтаву, я сбегу! Я из этой Полтавы пешком к тебе в Киев приду! – выпаливаю с потрясающим меня саму жаром.
И только после этого захлебываюсь слезами.
Ян снова сгребает всю меня, лишая возможности дышать. Не то что плакать. Я застываю, а он ослабляет путы и начинает с натиском гладить.
– Никуда тебе не надо будет идти, – заверяет он жестко, что лишь подтверждает то, как он зол на моих близких. Не на меня же. Для меня дальше тон смягчает до состояния топленого и все еще горячего масла: – Ю, маленькая моя… Едем сейчас в Киев?
Меня это предложение, естественно, ошарашивает. Поднимаю голову, чтобы принять зрительный контакт. Да так, не скрывая удивления, и застываю.
– Снимем квартиру, будем жить вместе, – крайне серьезно описывает Ян будущее, заставляя меня еще сильнее опешить. И вместе с тем молниеносно загореться этой мечтой: – Ты пойдешь в местный универ, а я буду играть в футбол. Все вечера вдвоем! И все выходные вместе!
Усмехается, и я не могу не ответить ему тем же. Робко, чувствуя, как пощипывают вспыхнувшие жаром щеки, дарю Яну Нечаеву улыбку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Жить вместе… – повторяю, опасаясь спугнуть созданную картинку. – Как семья?
– Да, зай, – подтверждает, завораживая и опьяняя блеском глаз. – Макароны будем варить! Жарить картошку будем! Даже борщ, Ю… Будем! – подергивая бровями, смеется. Я совершенно неожиданно прыскаю следом.
– С салом?
Я его не особо люблю, просто приходится к слову, когда вспоминаю Валика с Мадиной.
– Конечно, с салом, зай!
– Вау! – выдаю с непонятным самой себе восторгом.
И Ян снова смеется.
– Это «да»? – уточняет с привычной дерзостью. Но очень быстро выражение его лица меняется. Оно не просто серьезным становится, а напряженным, ожидающим и взволнованным. – Поедешь со мной?
Киваю, замечая, что, несмотря на свежую горячую порцию слез, со щек влага уже практически испарилась.
– Да, Ян. Поеду. Хочу с тобой засыпать и просыпаться, – вспоминаю свои собственные мечты.
Естественно, практически сразу же после высказанного согласия осколок в моем сердце шевелится, заставляя ощущать не только боль, но и вину за то, что я смею быть счастливой, наперекор родителям. Однако я гоню эти чувства, едва вижу восторг Яна. Он смеется, целует меня и так открыто радуется, что попросту невозможно оставаться непричастной.
Сжимая ладонями его лицо, отвечаю на страстный захват, в который он в очередной раз взял мой рот. И вот тогда, даже несмотря на осколок, внутри меня зарождается томительный трепет. Вроде сам поцелуй не сразу меняет настроение, но наши тела напрягаются, дыхание становится чаще и выше, а в мышцах ощущается дрожь. Уже после этого наши рты сбиваются с ритма – то застывают, то цепляются друг за друга резче. Языки словно раскаляются. Жалят, жарят, электризуются и пробивают током. Даже влага, которую мы смешиваем и разделяем, кажется более пикантной, более вязкой и более сладкой.
Задыхаюсь, когда осознаю, как растет и крепнет от возбуждения находящийся подо мной член Яна. С одной стороны, хорошо, что он как-то сбоку, у внутренней поверхности бедра. А с другой… Спортивные штаны в составе двух пар не мешают мне прочувствовать все тонкости будоражащего органа. Промежность без моего на то влияния стремительно готовится встречать гостя: полыхающее пламя по нервным окончаниям, ноющая жажда в сердцевине плоти и смущающее тепло влаги.
Почему-то кажется, что руки Яна вот-вот придут в движение. Ведь они так близко к моим ягодицам. Но нет. Нечаев проявляет уважение к моему телу.
Я этому вроде и рада. Не придется тонуть в стыде и гореть в муках совести.
И все-таки… Разочарование, которое я испытываю, весьма настойчиво. Мне приходится приложить усилия, чтобы подавить его.
Пару минут спустя Ян прерывает поцелуй, осторожно сдвигает меня на сторону и поднимается.
– Нужно подкинуть дров, – поясняет сипло, пряча при этом взгляд.
Заворачиваясь в плед, тихо наблюдаю за тем, как он подходит к камину, убирает защитное стекло и бросает поверх раскаленных рыхлых поленьев парочку свежих. Раздается треск и шорох искр. Воздух наполняет насыщенный и очень уютный аромат древесины.
– Уже должна была нагреться вода. Я включил бойлер, как только приехали, – информирует Ян через мгновение после того, как устанавливает обратно защитное стекло. Смотрит на меня без тени улыбки, и я вдруг смущаюсь и краснею. – Пойдешь в ванную?
– Не знаю, – шепчу, тыкаясь губами в колючий плед. Вдыхаю, трусь щекой и на миг застываю неподвижно. – Ян… Мне не хочется разлучаться с тобой ни на минуту, – озвучиваю свои мысли. – Тревожно, когда не вижу или не чувствую тебя. Сразу «возвращаюсь» домой… И… Ян… – выдыхаю прерывисто. Едва он опускается рядом с кроватью на колени, по моим щекам снова бегут слезы. – Ян… – порыв с двух сторон следует, когда тянемся руками и сплетаемся пальцами. – У меня словно осколок в сердце сидит… Я не могу забыть все эти слова и их взгляды… Чуть отвлекусь – все хорошо… Потом вспоминаю, и этот осколок вертится, вертится… Раздирая и накручивая ошметки моей, Господи, души и плоти!
