Но Эйзенхауэр никогда не любил безответственных слов о войне; плохо завуалированных угроз применения атомной бомбы. Когда перед этим, в апреле, Даллес заявил, что Соединенные Штаты должны развивать свою решимость и способность "нанести ответный удар, если Красная Армия совершит открытую агрессию, чтобы, если такое произойдет где-либо, мы могли бы ответить и ответили бы именно в том месте и теми средствами, какие сами предпочтем", Эйзенхауэр был с этим не согласен. Что, если коммунисты используют политические средства, спросил Эйзенхауэр, как в Чехословакии, чтобы "отколоть выступающие части свободного мира?.. Такая возможность существует, и это равно плохо для нас, как если бы они использовали силу. На мой взгляд, это тот случай, когда теория "возмездия" не работает"*15. Даллес, всегда старавшийся понравиться, ответил, что Эйзенхауэр точно определил слабое место в его теории.
Эйзенхауэр согласился с Даллесом, что безнравственно бросать народы Восточной Европы на произвол судьбы, но настаивал, что для достижения достойных целей должны использоваться достойные средства, его неприятно поражал по-прежнему воинственный тон Даллеса. Он позвонил Даллесу и сказал, что отныне и впредь тот должен пользоваться исключительно выражением "все мирные средства", когда затрагивается тема освобождения*16.
Высказав все, что от него хотела услышать старая гвардия по поводу освобождения, Эйзенхауэр постарался несколько отмежеваться от Макартура. На импровизированной пресс-конференции в конце августа журналисты спросили его об отношении к недавнему заявлению Никсона о том, что Эйзенхауэр будет поддерживать Маккарти и других сенаторов из старой гвардии как членов республиканской команды. Эйзенхауэр ответил, что будет поддерживать Маккарти "как... республиканца", но, добавил он с нажимом, "я не собираюсь ни за кого агитировать и оправдывать наперед тех, чьи действия сочту хоть в чем-то идущими во вред Америке". Настойчивость журналистов, желавших выяснить отношение Эйзенхауэра к обвинениям Маккарти в адрес Маршалла, вывела его из себя, он встал из-за стола и заходил по комнате. "В генерале Маршалле нет и капли нелояльности!" — подчеркнул он то, в чем большинство и так не сомневалось. Он обрисовал Маршалла как "человека по-настоящему самоотверженного". Намекнув на Маккарти (которого он ни разу не назвал по имени), Эйзенхауэр сказал: "Меня бесят те, кто способен на миг усомниться в его [Маршалла] заслугах перед страной"*17.
Советники уговаривали Эйзенхауэра не тратить времени попусту и не ездить на Юг, но он настоял и в начале сентября действительно начал свою официальную кампанию с южных штатов. Он ездил на специальном поезде, прозванном "Гляди в оба, сосед", вместе с Мейми, Адамсом, более чем тремя дюжинами политических советников и командой газетчиков.
Это была последняя из подобных разъездных агитационных кампаний с остановками на каждом полустанке — шумный балаган американской политики во всей его красе. Поезд останавливался; толпы местных республиканцев встречали его; Эйзенхауэр в сопровождении Мейми появлялся на платформе, прицепленной к хвосту поезда; он произносил заготовленную речь, в которой обещал устроить большую чистку в Вашингтоне и призывал толпу присоединиться к нему в его "походе"; раздавался свисток, и они отправлялись дальше. В промежутках между остановками Эйзенхауэр совещался с местными кандидатами от республиканцев, которые как один желали сняться на память с генералом.
График был изнурительный, но он выдержал его. Настолько изнурительный, что демократы ни разу не осмелились пройтись насчет его возраста. В шестьдесят один год он проводил кампанию намного бодрей, активней, энергичней Стивенсона, который был на десять лет моложе его. Он ездил больше, чем его соперник, выступал больше, провел больше пресс-конференций и никогда не выглядел таким разбитым, как порой выглядел Стивенсон. Среди своих солдат мог и поворчать. "Что за идиоты сидят в Национальном комитете! — не сдержался он, когда ему сказали, что его ждут машины, чтобы ехать куда-то еще. — Они что, хотят показать, что способны уговорить проголосовать даже за труп?" Но на другое утро он вскакивал свежий и готовый к напряженной работе, по словам его составителя речей Эммета Джона Хьюза, к этому приводило "чудо, которое есть сон солдата"*18.
Как всегда, он покорял толпу; на людей производили впечатление сила его личности, его облик, его уверенность и искренность. Каким бы банальным ни было то, что он говорил,— а он действительно говорил банальнейшие вещи, — это не имело значения, самые избитые фразы звучали у него как вдохновенные пророчества, самые наивные и обветшалые выражения его патриотизма и религиозности звучали как откровения.
Мейми оказалась очень полезной. Она держалась скованно перед толпой, не слишком любила политиков, не произносила речей, не давала интервью, и вообще эта поездка ее изматывала. Но она была членом команды и старалась использовать возможность быть с ним на людях, чтобы посильно помочь его кампании. Как бы ни была она измучена, она поднималась на каждой остановке, стояла рядом с мужем, улыбалась и в нужные моменты махала рукой. Вид у нее был решительный; внешность — впечатляющей. Самая знаменитая сценка во всей поездке случилась в Солсбери, штат Северная Каролина, когда толпа собралась у поезда в 5.30 утра, вызывая Эйзенхауэра. Генерал и его жена проснулись, дружно застонали, набросили халаты и, шатаясь, побрели в конец поезда, на платформу, откуда принялись махать приветствующей их толпе. Айк обнял Мейми за плечи; лица у обоих растянулись в широкой улыбке. Фотография, сказал Джим Хэгерти, получилась фантастическая.
Никсон тем временем вел энергичную кампанию, сосредоточившись на трех "к" (Корея, коммунизм и коррупция). Стивенсона он называл выпускником "Куцего Колледжа Коммунистической Кухни" Дина Ачесона и издевался над его изысканными манерами и интеллигентностью. Он фарисействовал по поводу коррупции, поразившей трумэновскую Администрацию в последние годы его правления, когда взятки в виде холодильников и шуб достигли — по словам Никсона — ужасающе скандальных размеров. Раз от разу Никсон уверял своих слушателей, что "поход" Эйзенхауэра выметет из Вашингтона проходимцев и коммунистов.
18 сентября Никсон попал в яму, которую сам себе выкопал. "СЕКРЕТНЫЙ ФОНД НИКСОНА!" — кричал заголовок в "Нью-Йорк пост". "НИКСОН ШИКУЕТ НА КАПИТАЛ ТАИНСТВЕННЫХ БОГАЧЕЙ, ВВЕРЕННЫЙ ЕГО ПОПЕЧЕНИЮ". "Пост" поведала о том, что Никсон принял 18 000 долларов пожертвований от калифорнийских миллионеров. Никсон сам помог раздуть эту историю своими чересчур зубастыми выступлениями; он же объяснил эту историю происками коммунистических элементов, вознамерившихся остановить его избрание.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
