Эйзенхауэр держался сухо и официально. Он сказал Никсону, что намерен превратить избирательную кампанию в поход за все то, во что он верует и на чем стоит Америка.
— Присоединяетесь ли вы ко мне, чтобы участвовать в такой кампании?
Никсон, озадаченный высоким слогом Эйзенхауэра, ответил:
— Я был бы горд и счастлив принять участие.
— Рад, что вы хотите быть в моей команде, Дик, — сказал Эйзенхауэр. — Думаю, мы победим, и уверен, мы сможем сделать то, чего страна ждет от нас.
Потом он хлопнул себя по лбу:
— Только сейчас вспомнил, я же еще не уволился из армии!
Он продиктовал телеграмму министру с просьбой об отставке. У присутствовавших при этом Милтона и Артура Эйзенхауэров слезы навернулись на глаза*9.
Третьим шагом по дороге примирения со старой гвардией было принятие платформы партии. Это был документ исключительно правого толка; заверяя, что он сможет и намерен вести кампанию о позиции этой платформы, Эйзенхауэр достигал единства партии*10. Платформа обвиняла демократов в том, что они "защищают изменников нации в высших сферах", и ханжески заявляла: "В Республиканской партии нет коммунистов". "Великая старая партия" (ВСЦ) обещала "назначать на посты только лиц, чья лояльность не подлежит сомнению". В той части программы, где говорилось о внешней политике, и написанной Джоном Фостером Даллесом, надеявшимся стать государственным секретарем, ВСП клялась "отречься от всех обязательств, содержащихся в секретных соглашениях, подобных ялтинскому, которые способствовали установлению коммунистического рабства". В ней содержалось проклятие трумэновской политике сдерживания (главная роль в которой отводилась НАТО) как "негативной, бесплодной и аморальной", потому что сдерживание "оставляет огромные массы людей во власти деспотизма и безбожного терроризма". Далее в открытом обращении, направленном не только к старой гвардии, которая и без того с 1945 года обрушивалась на Ялтинские соглашения, но также к простому избирателю, демократу-язычнику, даллесовская платформа заверяла, что республиканская Администрация будет "всемерно способствовать подлинному освобождению тех порабощенных народов" Восточной Европы, которых демократы "оставили... один на один с коммунистической агрессией". (На деле же старая гвардия являла собой удивительное сборище изоляционистов. Они сомневались в разумности оказания помощи Западной Европе, но заявляли о готовности освобождать Восточную Европу и Азию.) По настоянию Эйзенхауэра в текст платформы был включен пункт о поддержке НАТО, но, чтобы уравновесить это положение, отвергались любые попытки пожертвовать Дальним Востоком для защиты Западной Европы*11.
В традиционной речи с выражением согласия баллотироваться в президенты Эйзенхауэр не касался внешней политики. Он говорил только о том, что не могло вызвать несогласия. "Я осознаю ту величайшую ответственность, которая ложится на того, кто возглавит поход, — сказал он, обращаясь к съезду. — Я услышал ваш призыв. Я возглавлю этот поход". Он положит конец "расточительности, самонадеянности и коррупции высшей власти, тяготам и тревогам, этому горькому наследию, оставленному партией, которая слишком долго находилась у кормила государства". Он торжественно обещал следовать "программе прогрессивной внутренней и внешней политики, продолжающей наши лучшие республиканские традиции". Он попросил всех делегатов поддержать его команду и в заключение сказал: "Сегодня с утра у меня состоялись полезные и дружеские беседы с сенатором Тафтом, губернатором Уорреном и губернатором Стассеном. Я хотел, чтобы они знали, и хочу, чтобы вы знали тоже, что в предстоящей борьбе мы будем идти рука об руку". Следом выступил Никсон со своей речью, изумив всех непомерным восхвалением Тафта*12.
Затем Эйзенхауэр на десять дней отправился отдохнуть на ранчо к Акселю Нильсону в местечко Фрэйзер, в штате Колорадо. Здесь, на высоте 8700 футов над уровнем моря, на западном склоне Скалистых гор, в конце июля было великолепно. Эйзенхауэр удил рыбу, пек на костре мясо и форель, писал пейзажи. Джордж Аллен и другие члены "банды" тоже приехали; Аллен заставлял всех слушать радиотрансляцию со съезда Демократической партии. Эйзенхауэр присоединился к ним, чтобы послушать согласительную речь кандидата от демократов Адлая Стивенсона из штата Иллинойс. На Эйзенхауэра произвело впечатление красноречие Стивенсона. Аллен фыркнул: "Чересчур хорошо говорит, с таким легко будет справиться"*13. Эйзенхауэр не был так уверен. Теперь, когда выдвижение состоялось и определился соперник, у кандидата и его советников появилась неожиданная забота: думать о возможных предстоящих опасностях. Они всегда помнили о том, как уверен был Дьюи в своей победе — до самого вечера 1948 года. Демократическая партия была гораздо многочисленней, ей было обеспечено покровительство федеральных властей, она привыкла побеждать, даже когда обстоятельства складывались для нее исключительно неблагоприятно. Тафт спрятался в свою скорлупу; его последователи все еще были злы на Эйзенхауэра; никуда не делась старая болезнь Республиканской партии: чрезмерная самоуверенность и внутренние разногласия. Во Фрэйзере Эйзенхауэр начал подготовку к своей кампании, работал почти так же упорно, как он работал над планом операции "Оверлорд".
Как и тогда, первой задачей было собрать штаб операции. Лоджу, бесспорной кандидатуре на роль координатора кампании и начальника штаба, предстояла собственная кампания по выборам в сенаторы в штате Массачусетс. На Эйзенхауэра большое впечатление произвело то, как Шерман Адамс действовал во время съезда, и он предложил ему встать во главе штаба и провести кампанию. Пресс-секретарь Дьюи, Джим Хэгерти, взялся выполнять ту же работу для Айка.
С этими людьми Эйзенхауэр начал разрабатывать план кампании. Самая большая проблема была с ялтинскими договоренностями. Ему хотелось денонсировать их, но не хотелось терять надежду на военное содействие восстанию в Восточной Европе. Ему не хотелось терять надежду на освобождение, но не хотелось, чтобы оно обернулось еще одной трагедией, как восстание в Варшаве в 1944 году.
Несмотря на очевидную опасность и рискованность призывов к освобождению, выигрыш был слишком велик, чтобы им пренебречь. Освобождение — это было то, о чем хотелось услышать старой гвардии; оно поможет ему отделить себя от Ялты и Рузвельта; оно привлечет тысячи избирателей — переселенцев из Восточной Европы в лагерь "Великой старой партии". С этими мыслями Эйзенхауэр прибыл 24 августа в Нью-Йорк, чтобы выступить на съезде Американского легиона и перевести сюда свою штаб-квартиру. Он сказал участникам съезда, что Соединенные Штаты должны использовать свое "влияние и мощь, чтобы помочь" народам стран-сателлитов сбросить "ярмо русской тирании". Он сказал, что поставит в известность Советский Союз о том, что Соединенные Штаты "никогда" не признают "советскую оккупацию Восточной Европы" и что американская "помощь... порабощенным" народам будет продолжаться до тех пор, пока их страны не станут свободными*14.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
