И я шел вниз, благословляя обливавшихся потом полицейских, которые хлынули мимо меня за злодеями, благословляя обливавшихся потом репортеров, которые хлынули мимо меня за героями, благословляя мерзнущие толпы, которые сновали вокруг здания снаружи. И вообще благословлял каждого в пределах досягаемости пальца или благословения, а в особенности себя, поскольку, по моим ощущениям, я нуждался в этом больше всех.
Снаружи шел снег: солнце ярко светило с запада, снег кружил пургой с юго-востока, жаля лоб и щеки, чтобы устроить в моей голове равномерную систему костров. Тротуары были забиты неподвижными людьми, которые молча смотрели вверх на дым, валящий из окон девятого этажа, щурились от снега, защищались темными очками от ослепительно яркого солнца, закрывали уши, спасаясь от гудков неподвижных машин, запрудивших улицы, и, наконец, тыкали пальцами и ахали, когда далеко вверху вертолет взвивался с крыши под грохот стрельбы. Так, ничего особенного, обычный день середины апреля на Манхэттене.
96
Лил прижалась ко мне и не отпускала секунд пятнадцать, снег падал с моей головы и запутывался в ее светлых волосах. Я выбился из сил. Обняв друг друга, мы повернулись и, шатаясь, пошли по коридору в гостиную.
— С тобой всё в порядке? — спросила она.
— Возможно, — ответил я. — Но у меня иногда складывается впечатление, что мир распадается даже быстрее, чем я.
Когда мы вошли, X. Дж. поднялся с кресла и подошел пожать мне руку.
— Потрясающее шоу, Люк, — сказал он, выдыхая дым сигары мне на грудь и ободряюще кладя пухлую руку мне на плечо. — Иногда просто не понимаю, как ты это делаешь.
— Я ничего не планировал, — сказал я. — Я и не предполагал, что так случится. Когда Эрик попросил у меня билеты на программу, я подумал, что он и его друзья стали моими почитателями. Лицемеры!
— Все-таки не очень хорошо для нашего имиджа. Ты это учитывал?
— М-м-м-м-м-м-м.
— Кого-то убили? — спросила Лил.
Я добрался до кушетки и со стоном рухнул рядом с Джейком, а он, одетый в белую футболку и черные бермуды, по-дружески мне улыбнулся. Он был босиком, а волосы выглядели так, будто последний раз их стригли два месяца назад, причем делала это Эдгарина.
— Да, — ответил я. — Можно мне чего-нибудь выпить?
— Конечно, — сказала Лил. — Что ты будешь?
— Горячий шоколад.
— Люк-детка, ты великолепен, — сказал Джейк, благожелательно улыбаясь. Лил отправилась на кухню.
— Спасибо.
— Белый воротничок. Тебя опять потянуло в религию?
— Маскировка. Люди верят священникам.
— Я слегка под кайфом, — сказал Джейк, продолжая блаженно улыбаться.
— Или, во всяком случае, доверяют священникам чуть больше, чем Людям Жребия.
— Но не настолько под кайфом, чтобы это мешало мне блистать, — добавил Джейк.
— Ты таешь на моем диване, — сказал X. Дж., взглянув на меня.
— О, прости, — сказал я.
Когда я поднялся, где-то раздался телефонный звонок, и X. Дж. заторопился ответить на него, пока я счищал с себя снег.
— Полиция ищет тебя из-за телепрограммы? — спросил Джейк.
— Думаю, да.
— Ты должен подумать о смене личности, — сказал он.
Я посмотрел на него, и он расплылся в ухмылке.
— Ты таешь на его ковре, — добавил он.
— О, прости, — сказал я и двинулся к коридору, где встретил возвращающегося X. Дж.
— Полиция скоро будет здесь, — сказал он без всякого выражения.
Я вытащил кубик.
— Хотелось бы попробовать отсюда выбраться и всё обдумать, — сказал я. — Это возможно?
— Что происходит? — спросила Лил, возвращаясь из кухни.
— Можно спуститься по служебной лестнице в гараж на цокольном этаже, — сказал X. Дж.
— Что происходит? — снова спросила Лил.
— Есть машина, которую я могу взять?
— Там мой «линкольн континентэл». Я позвоню вниз и скажу, чтобы его приготовили для моего друга.
В конце коридора раздался громкий стук.
— Не забудь записать пробег, — сказал X. Дж. — Для подоходного налога. Я считаю, что это нужно отнести на служебные расходы фонда.
— Я должен бежать, Лил, — сказал я. — Позвоню, когда доберусь куда-нибудь.
Я напоследок перемигнулся с Джейком и поспешил к служебному входу, который показал X. Дж. Я вышел из квартиры и, соблюдая все возможные предосторожности, спустился по служебной лестнице на цокольный этаж, а оттуда, как кот — большой кот, надо сказать, — пробрался к дверям подземного гаража. Медленно, так медленно, что почувствовал себя немного Джеймсом Бондом, я открыл дверь и заглянул в ярко освещенный гараж. Если не брать в расчет неряшливо одетого, но приятной наружности дежурного, откинувшегося на стуле возле входа, гараж казался пустым.
Мне понадобилось всего пять минут, чтобы распознать большой «линкольн континентэл» X. Дж. среди одиннадцати других «линкольнов континентэл»: до меня наконец дошло, что мне нужен стоящий возле входа и готовый двинуться. Я еще раз проверил номерной знак и с хладнокровной бесстрастностью тихо открыл переднюю дверь и плавно проскользнул на водительское место.
На переднем сиденье сидел молодой человек лет тридцати, красивый и серьезный.
— Простите, что беспокою, — сказал он.
— Всё в порядке, — сказал я. — Я просто спустился в подвал подышать свежим воздухом.
— Я Джон Холком из Федерального бюро расследований, — сказал он. Он достал из кармана пиджака и, наклонившись ко мне, показал маленькую карточку похожую на мой членский билет Американской ассоциации практикующих психиатров. Я недовольно покосился на нее.
— Что вас так задержало? — спросил я.
Он вернул карточку в карман пиджака, откинулся на сиденье и серьезно посмотрел мне в глаза.
— Когда мы узнали по определенным каналам, что вы у Випла, нам пришлось решать, что с вами делать.
— А-а-а, — сказал я.
— К тому же на Манхэттене сегодня пробки. — Он сдержанно улыбнулся мне, как отличник, отвечающий у доски. — Вы доктор Люциус Райнхарт, — закончил он.
— Верно, часто это я, — ответил я. — Чем могу быть полезен? — Я откинулся на подголовник и попытался выглядеть непринужденно. Рука задела гудок.
Бледно-голубые глаза м-ра Холкома честно исследовали мое неискреннее лицо. Он сказал:
— Как вам, должно быть, известно, доктор Райнхарт, в ходе вашего сегодняшнего телепредставления вы нарушили несколько законов штата и несколько федеральных законов.
— Я так и знал. — Я рассеянно бросил взгляд за окно слева, проверяя, не идет ли мне на помощь Одинокий рейнджер или дайс-Женщина.
— Нападение на доктора Дарта с нанесением побоев, — сказал он. — Агрессивная демонстрация огнестрельного оружия в общественном месте. Кража пистолета у доктора Дарта. Сопротивление аресту. Содействие заведомым преступникам. Сговор с целью свержения правительства Соединенных Штатов. Незаконная выдача себя за духовное лицо в общественном месте. Незаконное использование времени спонсора для передачи личного сообщения по каналу массовой информации. И нарушение еще двадцати трех постановлений ФКС[168] относительно пристойного и сообразного поведения в телевизионной программе. Кроме того, мы помогаем инспектору Патту в сборе улик для возможного преследования вас по обвинению в убийстве Франклина Остерфлада первой степени.
— А как насчет автостопа в пределах города?
— Честно говоря, у нас не было времени проверить это без компьютеров, но мы полагаем, что данных преступлений достаточно для срока заключения около двухсот тридцати семи лет.
— А-а-а.
— Однако правительство полагает, что на самом деле вы являетесь безобидной жертвой, одураченной более значительными подрывными силами.
— Так оно и есть.
— Мы знаем — хотя могли бы доказать обратное, если бы захотели, — что вы не состояли в сговоре о совершении налета на телестанцию.
— Хорошая работа.
— Мы также знаем, что, если вы заявите о невменяемости, у вас может оказаться очень сильная защита.
Молчание.
— Поэтому мы решили заключить с вами сделку.
Молчание.
— Если вы скажете, где нам найти Эрика Кеннона, мы сделаем одно из двух: мы так выстроим свои обвинения, что самый неумелый адвокат в Нью-Йорке вытащит вас всего-то года через три, или…
— Гм!
— …во-вторых, дадим вам тридцать минут, чтобы убраться отсюда и попытать удачи с правосудием в будущем.
— Гм-гм.
— Разумеется, это предложение зависит от того, поймаем ли мы Кеннона и его людей там, куда вы нас направите. Оно также возможно лишь при том, что полиция Нью-Йорка не обнаружит, не арестует или не убьет вас раньше нас. Не будучи стороной в нашем соглашении, они могут лишить нас возможности сократить обвинения.
