об этом думаешь, меня не волнует. Жду от тебя детального плана операции. Если он меня удовлетворит, тогда я передам Ване то, что ты хочешь.
«Никто на тебя не выходил. Ты сам никогда не забывал об этом деле».
Елисеев ушёл. Руку снова не пожал, только бросил:
– Пока!
«Странный Ваня всё же человек, – с удивлением отметил Крючков. – Находит в себе силы заниматься сейчас каким-то старым делом».
Потом позвонил Шульману и Туманову. Сейчас он мог положиться только на них.
Они приехали быстро.
Через два часа сформировался план операции. Туманов и Шульман проследят за Багровым и Соловьёвым. Вероятнее всего, им поручат осуществить провокацию. Они как пить дать рассунут пакетики по карманам верхней одежды молодняка, пока те будут заседать и обсуждать свои дурацкие идеи. Туманов и Шульман зафиксируют деяния оперов. Дальше – выход Елисеева. Если что-то не сойдётся, Ивану и прессе дадут отбой. Тогда придётся придумывать что-то другое. И быстро. Плана Б у них не было. В таких случаях не бывает плана Б.
«Под каким видом, интересно, там проводятся сходки? – размышлял Крючков. – Секция? Кружок? Директор библиотеки, похоже, тот ещё тип, если этому потворствует».
Как они докажут связь Родионова с операми? Родионов руководит всем антитеррором и этой акцией в частности. Для прессы достаточно. А потом как-нибудь…
Он впервые в жизни шёл на такой блеф!
Часть седьмая
* * *
Артём взял билет на ранний «Сапсан». Он уходил в шесть утра.
Приземлился ненадолго в «Венском кафе», где выпил две чашки кофе и съел две сосиски с гречневой кашей. Окрепло предчувствие, что все его тревоги обязательно рассеются. Абсолютно безосновательное предчувствие. Но именно безосновательное сильнее всего действует на человека.
Войдя в «Сапсан», он прошёл к своему месту у окна. Поезд недолго постоял, потом медленно поплыл от платформы, постепенно разгонялся, минуя ближние к вокзалу районы, прокатился по окраинам и понёсся в Москву.
Сорвавшись в Питер, Артём стремился убежать от всего, что тяготило. Теперь он возвращается. Ни от чего скрыться не удалось. Однако он не испытывал горечи поражения. В эти дни он открыл в себе что-то, прежде непознанное. И это его нисколько не страшило, напротив – увлекало.
Он достал из сумки «Брисбен» и сразу погрузился в тёплый мир киевской юности героя. Повествование затянуло. Жалко было мальчика и его непутёвого отца, встречи которых автор описывал с щемящей необходимостью несчастливых поворотов любой судьбы. Отвлёкся, только когда по вагону повезли тележку с кофе и закусками.
Пискнул телефон. «Неужели опять этот маньяк? Не пора ли ему сменить тактику?» Чем больше становилось эсэмэсок от анонима, после которых ничего не происходило, тем меньше они воздействовали на Артёма. Похоже, кроме эсэмэсок он ни на что не способен. Или она?
За окном пейзажи выплывали из темноты, небо светлело неохотно, виды не поражали разнообразием, но в их неброской смене, в их стоицизме, в их снежной верности взгляд находил успокоение. Артёма завораживал рассвет за окном, его мужественная неторопливость. Он тренировал волю: нет никакого смысла доставать телефон. В такое время ничего хорошего не пишут. Потом вдруг его осенило: а если это Вера? Как назло, телефон не сразу нащупался в кармане.
Сообщение пришло от Майи!
«Я так рада, что ты возвращаешься, мой любимый. Из-за этого всю ночь не спала даже». Артём растрогался. Она никогда прежде не называла его «мой любимый». Эмоция так взбудоражила его, что он сделал то, чего раньше и в мыслях не имел. Он нашёл в телефоне их с Майей фотографию и поместил её как заставку на экран. Вспомнилось время, когда эта фотография появилась. Всего одна. Больше желания фотографироваться вместе у них не возникало. Они ездили в выходные в Нижний Новгород. Почему-то Майе приспичило там побывать. Поселились в отеле недалеко от вокзала. Как только приехали, сразу же взяли такси и рванули на высокий берег, в кремль. Там, на краю обрыва, с морозно-солнечным видом на стрелку, они и попросили кого-то из прохожих их запечатлеть. Получилось хорошо, словно профессионал снимал. Майя обнимала его за талию и улыбалась совершенно счастливо. Он увидел это только несколько дней спустя, когда по её просьбе пересылал ей это фото.
Поезд мерно покачивался, пассажиры вокруг почти все спали, и только один мрачный субъект пил пиво из бутылки, неприятно причмокивая.
Артём и сам уже куда-то проваливался, но неудобное кресло мешало крепкому сну.
В непрочном видении с большой примесью реальности ему явился отец. Он за что-то просил прощения. От натуральности происходящего Артём проснулся, и сердце его горько сжалось: за что он извинялся? Ведь это сам Артём скорее виноват перед ним, что не любил так, как сыну следует любить отца. А ведь без отца его жизнь ещё неизвестно как бы сложилась…
Майя снова появилась буквами на экране: «Как ты отнесёшься к тому, что я тебя встречу? Всё равно не усну уже».
Артём напечатал ответ: «Мечтаю об этом».
* * *
Вольф и Лиза ждали посадки на рейс Санкт-Петербург – Самара. Ни он, ни она не успели позавтракать. Спали они сегодня порознь, Лиза решила не приезжать к нему, а сразу из дома поехать в Пулково. Так удобнее.
Друг без друга им уже было непривычно.
Лиза никак не могла уснуть, долго мучилась, извещать мать о приезде или нет. В итоге пришла к тому, что лучше не предупреждать.
Вольф тоже не спешил ложиться. Он списался со своим фейсбучным френдом из Самары, Денисом Карасёвым, тот страшно гордился тем, что недавно вступил в Союз писателей и как раз в эти дни организовывал встречу со знаменитым автором, Андреем Геласимовым. Вольф сообщил ему, что завтра летит в Самару. Денис, не знавший, разумеется, о том, что Вольф в скором или не очень времени собирается поразить мир гениальным романом, пригласил его на встречу в библиотеку. Сказал, познакомимся лично, потом посидим где- нибудь, потрещим, выпьем.
После этого его страсть как потянуло писать, и он сидел почти до самого отъезда в аэропорт за компьютером, сочинив целую главу. Впервые он работал без набросков (ему прежде казалось, что наброски – это обязательное условие для написания романа), сплетал предложение за предложением; герой его застрял на вокзале провинциального города, курил и вспоминал ушедшую любовь. Потом он спохватился, что на вокзалах теперь нельзя курить, пришлось герою грустить без сигареты.
В итоге он поспал совсем немного.
Теперь же Вольф, несмотря на недосып, был полон сил, пил уже третью чашку кофе, и ему бешено хотелось поцеловать Лизу,
