Шульце, как всегда вечером, был пьян, болтлив, шумно оживлен: «Да, вот и крест у вас железный. Первой степени! Это ведь замечательно! А у меня до сих пор самой паршивой медали нет. А ведь моя работа не менее опасная чем ваша и много более ответственная. Ведь страшно подумать что было бы с городом и районом, если бы не я! Вы знаете, сколько врагов нашей родины и фюрера я уже уничтожил? 420 и это еще далеко не конец! А их разоблачить, допросить и ликвидировать вовсе не так просто как реквизировать ваших коров или чинить тракторы. И заметьте я один! совершенно один. Раньше был Кугель, который мне все таки немного помогал, но его убили. Сейчас мне прислали Ратмана, немца из Риги. Этот не только не помогает, но только мешает мне. Во время допросов дрожит как баба. Да вы его знаете, он мне рассказывал что вместе с вами познакомился у Шубера также и с вашим Аверьяном. Неужели вы не раскусили его заячью душу?»
«Ратман, в прошлом учитель и толстовец, мне нравится, но конечно, его место не в полиции, а скорее где нибудь в интенданстве». — «Вот видите! Я уже написал рапорт с просьбой его убрать и прислать на его место мужчину. Да вы пейте, будет мало еще принесу!» Галанин посмотрел с любопытством на красное лицо собеседника, тщетно стараясь поймать его бегающие глаза: «Да я с вами согласен, работа у вас в самом деле чрезвычайно ответственная, ведь только подумать, а если вы вдруг ошибетесь и расстреляете невинного, ведь от этого с ума сойти можно». Шульце остановил его движением руки: «Ошибиться я не могу! Я никогда не нанесу удара раньше, чем соберу все необходимые улики. Хотите, я объясню весь механизм моей работы? Ратмана сейчас нет, канцелярия пустая, идемте!» Шульце встал, пошатнулся и схватился рукой за стол, засмеялся пьяным смехом: «Ведь вот что удивительно! Пью страшно много так, что ноги отказываются служить, а голова совершенно ясная, яснее, чем когда не пью. Чудеса! Ну, идем!» Вместе с Галаниным он прошел в темную прихожую, порывшись в кармане, достал ключ и отпер маленькую массивную дверь, повернул включатель. Похлопал по шкафу, который стоял рядом с письменным столом: «Вот здесь, Галанин, все, весь район и город, немцы и русские. Но не думайте, что у меня все население и весь гарнизон! Это лишнее. Но все видные люди и все подозрительные, живые и мертвые, все мои агенты, все здесь».
Он отпер шкаф, повыдвигал ящики с аккуратными картотеками, папки с бумагами, с любовью похлопал по ним рукой: «Вот тут они все голубчики со всеми их слабостями и преступлениями. Вот, Галанин, допустим вы пришли ко мне за справкой, кто подозрителен в Париках. Я беру этот ящичек и начинаю читать… Алексеев, Кондратьев, Шумилин и т. д. Вы спрашиваете в чем заключается вина этого осла Кондратьева? Прекрасно… я беру уже другой ящичек ищу его дело и читаю, что он натворил. Чрезвычайно просто! То же самое и с доверенными людьми, только тогда я беру другую картотеку, но те же цифры и те же указания». Галанин смотрел с удивлением на радостное лицо Шульце: «Никогда не думал, что это так просто и интересно». Шульце самодовольно потирал свои костлявые потные руки: «Да, но это все таки плод упорной и кропотливой работы. Подождите я принесу еще коньяку. Пить так пить».
Пока Шульце ходил за новой бутылкой, Галанин с любопытством и брезгливостью рассматривал кабинет Шульце, заметил на стене висящую резиновую палку, невольно сморщился, снова внимательно посмотрел на зев шкафа и подумал о том, сколько людей и не подозревали, что они классированы и находятся на очереди у этого маниака. Вздрогнул, когда за спиной раздался смех Шульце: «Что заинтересовались? вижу. Но, мой дорогой, относительно немцев не скажу вам ничего… я принес большие стаканы, эти рюмки только губы мажут. Пьем… так… что же касается русских, к вашим услугам, рад даже вам помочь! Что вы хотите, например, знать?» Галанин зевнул: «Хорошо, дайте город… подозрительных!» — «О, этих много, вот видите какая пачка, начинаю».
Он монотонно вычитывал фамилии, ничего не говорящие Галанину, который смотрел на его длинные пальцы с коротко остриженными ногтями и вспоминал их пожатие холодное и скользкое. Насторожился и прислушался: «Котлярова Вера, б. учительница». Остановил движение пальцев: «Вот как! Котлярова! Это интересно! Ведь она служит у меня горничной, а с сегодняшнего дня заменяет переводчика Еременко. Можно мне узнать ее прегрешения?» — «Конечно, посмотрим… номер ее 38. Ищу этот номер, нахожу и читаю… 22 года, комсомолка, была в дружеских отношениях с Медведевым, в скобках: повешенным Галаниным. Дальше: невеста красного командира, в церкви отказываемся петь многая лета фюреру. Все это, конечно, не так важно, принимая во внимание ваш отзыв о ней Шуберу, но вот дальше: немцев ненавидит, мечтает о возвращении большевиков. Это немного хуже. Дальше: 25 февраля отвезла в Парики два мешка с неизвестным содержимым, колхозник, которому она их передала, был нами застрелен при оказании сопротивления во время ареста, мешки исчезли. Это уже совсем плохо. Но мы узнали, что мешки она получила от доктора Минкевича и… это навело меня на некоторые выводы. Вот пока и все, как будто достаточно для того, чтобы ее арестовать. Но я решил пока подождать: во первых, она вела себя превосходно во время сдачи города вам, во вторых, за нее стоит горой Шубер. Подождем еще немного. Я уверен, что я ее рано или поздно поймаю и тогда уж не выпущу, как в первый раз. Вот увидите! Выпьем за ваше!»
Галанин залпом выпил свой стакан, засмеялся: «Браво, Шульце. Я тоже в этом уверен! Я, знаете, тоже с ней очень осторожен, многое в ней мне не нравится, но пока молчу и слежу». Шульце потер свои мокрые руки, хрустнул пальцами: «Правильно, если вы в свою очередь что нибудь заметите, сообщите. А пока что, пользуйтесь девочкой… она красивый бесенок, одни ноги чего стоят! Ну, ну, не краснейте, не смущайтесь, я ведь понимаю, это дело чести. Дэр кавалир гэнисст унд швэйгт! молчу, молчу, выпьем!»
Галанин дрожащей рукой налил стаканы выпил свой снова залпом, помолчали, Шульце посмотрел искоса на Галанина, быстро отвел глаза в сторону, начал сильно заикаться: «Послушайте, у меня к вам просьба. Вы сами заметили, что работаю я не за страх, а за совесть. Но вот беда: до сих нор нет ни одной награды. Я говорил по этому поводу с Шубером, но старик, как всегда упрямится. Для того, чтобы написать рапорт, ему нужно, видите ли, чтобы я показал свою храбрость в какой ни-будь экспедиции. Что же, я согласен… я не трус! Хочу вас просить! Шаландин мне говорил, что вы собираетесь вместе с ним громить партизанов. Так вот, возьмите меня с собой. Конечно, не на передовую линию, я буду где нибудь в стороне. Пока вы с ними не кончите. А потом вы напишите соответствующий рапорт и подадите Шуберу… и все».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
