— Звучит заманчиво, — тихо сказал Генри и, немного помолчав, добавил, — Я в ожидании дальнейших объяснений, простите, перебиваю, никак не могу справиться с дрожью в груди.
— Я понимаю вас, юноша, когда-то, очень давно я тоже испытал это чувство предвкушения. Но это лишь эмоции, а только ими нам руководствоваться нельзя. Мы должны ежедневно, ежечасно вырабатыватьв себе навык шестого чувства предвиденья и глубокой веры в замысел провидения. «Ной построил свой ковчег ещё до того как пошёл дождь, а Колумб отправился в путь, не зная, будет ли ветер, тем более, попутный». Нужно слушать свою душу, ведь через неё с нами говорит бог, и тренировать способность преугадать будущее. Господь даёт нам столько испытаний, сколько мы в силах выдержать, ибо предупреждён-вооружён. А сегодня ко мне подходит вот такой эпитет «говори, что думаешь, думай, что говоришь» — Юлиан лукаво улыбнулся, но в его газах Генри видел искреннюю печаль.
Доктор смотрел на своего ученика и едва сдерживал подступавшие слёзы, на душе было тоскливо и муторно. Как он любил этого мальчика, теперь уже зрелого мужчину! «Ну, как же сказать ему о том, что уготовано?! О боги, ну неужели вы не могли кому-то другому поручить эту миссию?! Вы безжалостны к моим чувствам и сединам! Как мой язык может повернуться рассказать ему о том, что в этой битве у него слишком мало шансов остаться в живых в тот момент, когда он испытал земное счастье любить и быть любимым! А бедная девушка?! Овдоветь раньше времени?! Как вы жестоки, оставить сиротой ещё неродившегося, но уже существующего, младенца, который не сможет испытать любви и нежности отца!»
— Мне очень трудно избавиться от своей словесной медлительности, — сказал вслух Юлиан, виновато улыбаясь.
Генри улыбнулся ему в ответ, потом рассмеялся искренне, весело и заразительно. Доктор, не понимая причин столь бурного веселья, смотрел на своего хохочущего ученика, пока сам, сначала, тихо, потом всё громче и громче тоже начал смеяться. Так и стояли они друг против друга, хохоча до слёз.
— Трудно избавиться от вредных привычек, если ты, дорогой маэстро, не избавишься от них, они избавятся от тебя, — произнёс, улыбаясь, Генри, — не ищите слов, я всё понял. Я, как никогда, уверен в себе и своих силах. Я твёрдо верю, что одержу победу, теперь, я просто не имею права проиграть. Мой сын должен жить в светлом будущем, где будет царить доброта и справедливость. Милый мой, добрый учитель, благодаря вам я многому научился и теперь ничего и никого не боюсь.
Генри понял, что прочитал мысли доктора, непонимая, откуда взялся этот талант, но был рад и счастлив этому, видя, как мучается учитель.
— Опять «маэстро», а мне нравиться, — пробормотал Юлиан, — я благодарен вам и верю в своего мальчика, да прибудет с тобой господь.
Оба перестали смеяться и смотрели в глаза друг другу, понимая, что теперь между ними никогда не будет тайн, они научились читать мысли друг друга. Лучшей награды нельзя было и представить. Несговариваясь, они приблизились друг к другу, обнялись и, отступив на шаг, растаяли в воздухе.
Генри открыл глаза, солнечный свет залил всю комнату. Первый раз Генри проспал! Он потянулся, улыбаясь и радуясь жизни, как любой любящий и любимый мужчина, который скоро станет отцом. «Виола, ненаглядная моя, любимая, нежная! Ты ещё ничего не знаешь! Я обожаю тебя!» стучало в висках. Быстро приведя себя в порядок, он отправился в кабинет полковника для доклада.
Постучав в дверь, он услышал голос полковника:
— Войдите, — Юрсковский поднялся из-за стола и подошёл к Генри, — как прошла ваша встреча с этим странным индийцем? Я беспокоился, всё-таки ситуация вокруг нашего пребывания здесь весьма и весьма напряжённая.
— Господин полковник, смею вас уверить, беспокоиться больше не о чем. Этот здравомыслящий человек довольно объективно смог объяснить своим соотечественникам о пользе нашего прибывания на их земле. Единственное условие, поставленное этим человеком, состоит в том, чтобы и с нашей стороны не было никаких насильственных мер против его народа. Истроически сложившаяся ситуация совершенно не зависит от нашего мнения, но в его поведении чувствуется осведомлённость о взаимовыгодных отношениях наших стран в далёком будущем. Я не спрашивал об источниках его информирования в силу определённых причин, он убедительно дал мне понять, ему известно что-то такое, чего незнает никто, — Генри выпалил свою речь на одном дыхании, одновременно сказав многое и ничего.
— Ваши объяснения довольно туманны, но я полагаюсь на ваше человеческое чутьё и военное образование. Я рад, что нам теперь можно не опасаться за наших подчинённых. Не смею вас больше задерживать, — полковник кивнул Генри.
— Я хочу просить вас разрешать мне изредка встречаться с этим человеком, его зовут Шалтир. Это весьма одиозная личность, его суждения мне очень интересны. Филосовские учения их культуры нашли отклик в моей душе. Оно основано на обучении человека очень лояльному отношению ко всему происходящему.
— Раз вам по сердцу эта философия, я не смею вам припятствовать, в любое, свободное от основных обязаностей время, вы можете ходить, куда вам угодно, я верю вам. Вы ещё хотите что-то сказать?
— Да, мне есть, что сказать. Ваше согласие на наш брак с Виолой безмерно радует меня. Но ещё долгие восемь месяцев мы будем с ней в разлуке. Хотя я спокоен за свои и её чувства, но судьба может распорядиться нами как угодно. Поэтому сегодня, в этом кабинете я хочу составить документы следующего содержания. Я единственный наследник своих родителей, которые, к моему сожалению, уже нашли приют под кровом господним. — Да-да, я знаю, — покачал головой полковник, — я знал вашего отца, прекрасный был человек, честный, справедливый, порядочный.
— Так вот, я хочу составить завещание, моё имение, состояние и офицерское жалование в случае моей смерти я оставляю Виоле и соответственно её детям. Всё необходимо составить правильно и грамотно, как того требует закон.
Полковник поднял на Генри глаза, несколько минут замешательства со стороны Юрсковского были непонятны Генри.
— Я совершенно обескуражен вашим заявлением. Что вас толкнуло на такие тревожные мысли о смерти?
Полковник потянулся к трубке, что говорило о душевном смятении. Он курил в исключительных случаях, по-видимому, этот был именно таким.
— Видите ли, господин полковник, нам не дано заглянуть за завесу будущего, может произойти всё, что угодно, поэтому я хочу предопределить условности всякого рода, непопирая честного имени вашей дочери. Мораль нашего общества консервативна и с предубеждением относится к искренним чувствам, неподкреплённым определёнными условностями. Мы составим документ таким образом, чтобы никто не смел усомниться в добропорядочности моей любимой Виолы. Моё решение твёрдое и безповоротное. Надеюсь, возражать вы не будете, — Генри смотрел в глаза полковника, пытаясь прочесть его мысли.
Полковник долго молчал, потом тихо сказал:
— Ну, что ж, если вы так решили, ваше право. Не скрою, я удивлён и безмерно рад тому, что моей дочери встретился такой порядочный и честный человек. Через два часа я подготовлю всё необходимое.
Полковник подошёл и обнял Генри, пряча глаза, в которых мелькнули слёзы радости и одновременно скрытой печали, исходящей от сердца, в котором родилось какое-то странное, тревожное предчувствие.
Генри вышел из кабинета, а полковник ещё долго стоял и смотрел на дверь. «Что толкнуло его на такой шаг? В том, что они любят друг друга, я не сомневаюсь, но мне кажется, его решение продиктовано какими-то собственными соображениями. Какое-то смутное предчувствие надвигающейся беды не даёт мне покоя, чем оно вызвано совершеннейшая загадка. Кому как не им, молодым, здоровым, крепким, радоваться долгой жизни, рожать детей, учить их добру, вере в силу господню? О господи, господи, помоги им» думал Юрсковский. К вечеру документы были составлены и письма отправились с курьером на родину. Прошло несколько дней. Однажды утром, сменившись с дежурства, Генри собрался прилечь и выспаться. Едва его голова коснулась подушки, он почувствовал необычайное волнение. Ища причины, он перебрал все события последних дней и не нашёл ничего, требующего повышенного внимания. Почему-то, в памяти всплыло лицо Шалтира и, не мешкая ни секунды, Генри быстро собрался и вышел из консульства в город.
Подойдя к дому Шалтира, он остановился, обдумывая причину своего визита. Двери распахнулись сами собой, словно приглашали войти. Генри улыбнулся, с уважением, как к человеку, поклонился им и переступил порог.
— Входите, мой друг, я чувствовал, что вы придёте. Присаживайтесь, через минуту я присоеденюсь к вам, — послышался голос хозяина дома.
Генри присел к столу. Открылась маленькая дверка в стене, Шалтир вышел на середину комнаты. Сложив руки на груди, он поклонился Генри и расположился на подушках.
