Одной из причин деформации реальности становится также прекращение развертывания опыта в едином конститутивном стиле, утрата всегда сохраняющейся презумпции (Präsumption), исчезновение интенционального горизонта (Horizontintentionalität). «Реальный мир, – подчеркивает Л. Бинсвангер, – существует лишь в постоянно вырисовывающейся презумции, чтобы опыт непрерывно развертывался в одном и том же конститутивном стиле»[973]. Именно отсутствие этой презумции, на его взгляд, и не позволяет говорить о существовании в бреде реального мира. Как мы видим, в понимании реальности и нереальности опыта Бинсвангер исходит не из свойственного медицине позитивистского критерия о соответствии опыта объективному положению вещей, изолированной очевидности он не признает. Здесь он использует Гуссерлев критерий интенциональности горизонта и наличия непрерывного саморазвертывания сознания, конституирующей трансцендентальной субъективности.
Одной из центральных проблем феноменологического исследования мира и сознания бредового больного является, по мнению Бинсвангера, проблема проекции. В апрезентации больной присоединяется к физической презентации другого и сливается с ним в единстве отчужденного опыта. Изначальная, примординальная сфера, сфера свойственного лишь «я» потока жизни (Lebensstromes) и исходно-первичный мир, конкретное бытие человека проецируются в «между» – сферу и наоборот[974]. Эти две сферы начинают меняться местами.
Итак, опыт может деформироваться вследствие: 1) деформации представлений – нарушения синтеза отдельных представлений, связи между ними; 2) деформации восприятия – изменения нормального синтеза представлений в восприятии; 3) изменения отношения правил восприятия к опыту.
Бинсвангер подчеркивает, что бредовые больные иногда не имеют даже и рассеянных представлений, и если нормальные актуальные представления всегда ставят новые задачи, то здесь целостная конституция понимания заменяется совершенно монотонной готовностью опыта, всякая интенция опыта отсутствует. Он пишет: «Что осталось от представления, так это саморегистрирующая машина, механическая регистрация, фантазия и мнеме есть лишь застывшие элементы этого регистрирующего аппарата»[975]. Механическая схема становится неспособной к действию, она может лишь воспринимать воздействие извне. На место трансцендирования приходит животная регистрация, мнимое существование (Scheinexistenz), в сфере опыта имеет место состояние, полностью аналогичное животному. И здесь появляются идеи воздействия.
В нормальном опыте, как Бинсвангер говорит, следуя за Гуссерлем, имеет место сочетание трансцендентного и имманентного. Внешний мир трансцендентен сознанию, но схватить его оно может, лишь исходя из своей имманентности, в собственном жизненном потоке[976]. В бреде об этом не может быть и речи: трансцендентно встречаемое и имманентно-конституированное четко разделены. Бредовое сознание не способно ни к трансцендентному конституированию, ни к рецепции трансцендентных объектов. Оно не способно к интерсубъективности, другие не даны здесь во взаимодействии, они не образуют общий с индивидуальным сознанием мир.
В этой работе Бинсвангер, используя идеи Хайдеггера, высказанные в работе «О сущности основания»[977], дает более конкретизированное разъяснение отношений феноменологии и психиатрии. На основании идеи Хайдеггера о том, что каждое событие или свидетельство определяет для онтологии область возможного как область возможного категориального или некатегориального обоснования, он приходит к выводу о том, что интенциональность связана с выбором области возможного для онтологии. В свете такого отношения между онтологией и онтикой Бинсвангер определяет положение психиатра. «Я думаю, – пишет он, – что мы теперь можем уточнить наш собственный феноменологический метод как психиатра и метод научной психиатрии как таковой, учитывая представления Хайдеггера и Гуссерля для нашего случая. В том отношении, что психиатр исходит из конкретных „случаев“ и исследует их феноменологически, он никогда не устремлен к „сфере возможного“ или от возможностей, следовательно, к сфере существования как бытийной возможности [Seinkönnen] (онтологической истины), но к сфере существования как окончательного выбора или как судьбы (онтической истины). Но у психиатра также должен оставаться и взгляд, исходя из окончательного выбора (онтическая истина), на сферу возможностей как таковых (онтологическая истина), поскольку он позволяет увидеть и то, что эта реальность есть лишь одна из множества возможностей»[978].
Этот окончательный выбор фактически определяется у него так же, как и в «Идеях к чистой феноменологии и феноменологической философии»[979], как выбор горизонта возможностей, т. е. определимого горизонта актуальности опыта. Интенциональность горизонта всегда оставляет открытыми определенные возможности, актуальный опыт указывает собой возможные опыты, и все это, по Бинсвангеру, определяется связанными с априорными типами различными разновидностями правил. Все события практической жизни, все факты науки определяются этим изменчивым, но одновременно постоянным горизонтом, исходя из которого мир обретает смысл. «Данный труд, – пишет Бинсвангер, – должен был показать и показывает, что „прояснение горизонта опыта“ бредового больного и „его логики“ и представляет собой подлинную задачу психиатрии»[980]. За возможность такого исследования, как далее подчеркивает Бинсвангер, психиатрия должна быть благодарна Гуссерлю и разработанной им теории, а также Силаши за его положение о том, что перцепции являются априорными модусами опыта[981].
Таким образом, поздний Бинсвангер понимает экзистенциально-априорные структуры скорее в Гуссерлевом смысле как горизонт опыта, и эти структуры как структуры опыта бредового больного он и стремится исследовать[982]. Его эскиз ступеней деструктурирования опыта отсылает к Хайдеггеру, Гуссерлю, Силаши, Канту и др. И в этой последней работе перед нами предстает действительно зрелый Бинсвангер, и это позднее экзистенциально-феноменологическое осмысление психической патологии наиболее проработано и наиболее синкретично.
Фигура Бинсвангера является важной вехой развития и феноменологической психиатрии, и экзистенциального анализа. На примере собственной жизни и собственных исследований он показывает недостаточность чисто гуссерлианской феноменологии для психопатологии. На это указывает обращение к Хайдеггеру и построение самобытной теории экзистенциального анализа как сплава идей Ясперса, Гуссерля, Хайдеггера, Сартра, Канта и других философов.
Особенно продуктивным для философской психиатрии оказался концепт экзистенциально-априорных структур. В теоретическом плане эта категория позволила переосмыслить фундаментальную онтологию Хайдеггера, введя в нее авторские элементы и изменив, таким образом, ее ориентацию с исключительно онтологической на онтологически-онтическую. В плане практики это понятие оказалось тем, что позволило не только выстроить теорию возникновения психического заболевания, но и наметить пути его преодоления. Несомненно, этот пласт так и остался недоработан, хотя и мог оказаться тем стержнем, который бы успешно объединил как все наработки психиатрии, так и целостный пласт философской рефлексии.
Несмотря на это, большое количество последователей Бинсвангера своей деятельностью и своими теориями доказали успешность и продуктивность предложенной им теории. Его фигура поэтому является своеобразным апогеем развития феноменологической психиатрии и экзистенциального анализа. В его теории экзистенциально-феноменологические поиски философской психиатрии достигают своего законченного воплощения и завершения. Дальше придет уже антипсихиатрия, оказавшись «продуктом» другой эпохи и другой философии. Но в экзистенциальном анализе есть и еще одна фигура, своеобразный антипод Бинсвангера, который своей теорией и своей деятельностью показывает, что происходит, если догматически и неизменно транспонировать философские представления в клиническую практику.
Глава 2
Dasein-анализ Медарда босса
§ 1. В окружении мэтров: жизненный путь
Теорию Медарда Босса, как и взгляды Бинсвангера, принято относить к экзистенциальному анализу. Иногда для дифференциации некоторые исследователи по отношению к последнему применяют непосредственно термин «экзистенциальный анализ», к первому – «Dasein-анализ». Также принято считать, что теория Босса стоит ближе к Хайдеггеру. Источник таких стереотипов лежит в заявлениях самого ученого и фактах его биографии. Спор Бинсвангера и Босса можно назвать основным спором экзистенциального анализа, их теории в корне различны, но тем не менее традиционно относятся к одному направлению. В какой же из них больше «экзистенциального» и онтологического? Этот вопрос представляется не таким легким, как кажется на первый взгляд, поскольку первое впечатление бывает обманчиво. За ответом на него мы и обратимся к взглядам Босса, и начнем, пожалуй, с их истоков.
