— Лучше рассыпь на подходящем месте, хоть бы здесь, на Бугре, а там посмотрим, что выйдет, — высказал свое мнение Мерри.
— Годится ли? — усомнился Сэм. — Что ж я стану обхаживать только свой сад, когда крутом столько хоббитов страдает? Владычице бы это вряд ли понравилось.
— Правильно, — поддержал Фродо. — Трудолюбия и умения тебе не занимать, вот и займись посадками, где сможешь. А подарок тебе в помощь, используй его, чтобы лучше дело пошло. Да смотри, расходуй с умом, коробочка-то маленькая.
И Сэм принялся рассаживать саженцы перво-наперво там, где прежде росли самые красивые деревья. В каждую ямку, под корень, он клал крохотную щепотку драгоценной пыльцы. Садовник расхаживал по всей Хоббитании, а коли он все-таки уделял особое внимание Хоббитону и Заручью, то никто на него не обижался. Когда в коробочке осталась самая малость, он поднялся на Срединную высотку — холм почти посреди Хоббитании — и, произнеся благословение, бросил остатки в воздух. Серебристый орешек Сэм высадил на Праздничной лужайке, а посадивши, долго гадал, что же из него вырастет? Всю зиму он с трудом сдерживался, чтобы не бегать без конца посмотреть — не случилось ли чего?
Оно и случилось — весна превзошла самые смелые ожидания. Саженцы тянулись вверх с такой быстротой, словно время для них ужалось раз в двадцать, а зернышко, оставленное на лужайке, дало чудесный, стремительно рвавшийся к солнцу побег. В апреле на молодом деревце с серебристой корой и длинными листьями распустились золотые цветы. Впоследствии многие стали приходить издалека, чтобы только взглянуть на это диво, ибо то был мэллорн, единственный к западу от Гор и к востоку от Моря и один из прекраснейших в мире.
Да и вообще 1420-й год выдался для Хоббитании просто замечательным, и не только из-за того, что солнышко пригревало, а ласковый дождик поливал землю как раз тогда, когда требовалось, и именно в той мере, в какой было нужно. Куда важнее оказалось другое — на край словно снизошел дух изобилия, красоты и жизни. В землях смертных, населяющих Средиземье, никто не помнил такого лета. Детишки, рожденные или зачатые в тот год, были сильны и прекрасны, и многие появились на свет с густыми золотистыми волосами, что прежде считалось среди хоббитов большой редкостью. Ягод уродилось столько, что хоббитята разве что не купались в клубнике со сливками и объедались сливами, оставляя под деревьями высокие пирамиды из косточек. О хворях все и думать забыли, а ворчали, да и то в шутку, одни только косари, выбиваясь из сил на лугах с невиданно сочной и высокой травой.
В Южном Уделе лозы клонились под тяжестью виноградных гроздьев, табак удался на диво, а амбары ломились от собранного зерна. Ну а в Северном Уделе пиво из ячменя тогдашнего урожая вошло в поговорку. Еще и поколения спустя какой-нибудь старикан, осушив добрую пинту, со вздохом заглядывал в опустевший жбан и говорил: «Эх, славное пивко, почти как в четыреста двадцатом».
Первое время Сэм, как и Фродо, жил у Сдружней, а когда отстроили Новый наулок, перебрался туда, к своему Старбеню. Так ему было сподручнее приводить в жилой вид Бебень, но часто приходилось отлучаться — дела лесничие ждали его по всей Хоббитании. Вышло так, что в начале марта, когда Сэм в очередной раз уехал из дома, Фродо неожиданно заболел. Тринадцатого числа старый Сдружень обнаружил его лежащим на постели в бреду. Он судорожно сжимал в руке белый камень, который всегда носил на цепочке на шее, и бормотал что-то непонятное.
— …Оно сгинуло, сгинуло навек. Без него так темно и пусто…
Но приступ скоро прошел. К двадцать пятому, когда вернулся Сэм, Фродо уже вполне оправился и предпочел ничего не рассказывать. Тут как раз и Бебень привели в порядок. Мерри с Пиппином привезли назад из Сухого Овражка старую мебель и утварь, так что обновленная нора выглядела ничуть не хуже прежнего.
— Ну вот, все и готово, — сказал Фродо Сэму. — Можно переезжать. Ты-то скоро ко мне переберешься?
Сэм промолчал — похоже, он несколько растерялся.
— Я тебя не тороплю, — продолжал Фродо. — Просто думал, что в Бебне тебе лучше будет. Старбень твой рядышком, под рукой, да и вдова Громыхалло за ним присмотрит.
— Да не в том дело, сударь… — Сэм замялся и густо покраснел.
— Ну так в чем? — не понял Фродо. — Давай, выкладывай.
— Да вот Рози, Рози Сдружень, — пробормотал Сэм. — Я так понимаю, наш прошлый отъезд бедняжке не больно-то по нраву пришелся. И то сказать, я ведь даже не попрощался, потому как тогда не мог. Расстались, толком не поговоривши, а встретились — тоже все как-то не выходило. Делов-то, сами знаете, было невпроворот. Ну а намедни я собрался, заговорил с ней, а она в ответ: «Мы с тобой и так целый год потеряли. Куда дальше-то тянуть?» Насчет «потеряли», это она, положим, через край хватила… но вообще-то ее понять можно. Прямо уж не знаю, как мне и быть, хоть пополам разорвись…
— Вот оно что, — улыбнулся Фродо. — Тебе и жениться хочется, и со мной расставаться жалко. Но Сэм, дружище, это же так просто. Женись поскорее, да переезжай ко мне вместе с Рози. Уж где-где, а в Бебне всем места хватит, и вам, и детишкам вашим.
Так оно и вышло. Сэм с Рози поженились весной 1420 года (год запомнился невиданным числом свадеб) и поселились на Бугре. Сэм был счастлив, а Фродо и того паче, ведь во всей Хоббитании не нашлось бы хоббита, за которым ухаживали бы с такой заботой. Все дела наладились и шли теперь свои чередом, так что Фродо смог почти все свое время посвятить бумагам да записям. А на Хмелины, на Вольной Ярмарке, он сложил с себя полномочия головы, предоставив на следующие семь лет право главенствовать на пирушках славному старине Белостопу. Мерри с Пиппином одно время жили вместе в Сухом Овражке, частенько наведываясь в Бебень — так и сновали между Баковинами и Бугром. Вся Хоббитания восхищалась их песнями и рассказами, диковинными нарядами и веселыми вечеринками. В народе их прозвали «господа-что-надо», и вовсе даже не из зависти — сердца радовались при виде того, как они скачут во весь опор в сверкающих кольчугах, распевая дивные чужеземные песни. Снискав всеобщий почет и славу, оба ни чуточки не зазнались: были так же радушны и просты в обхождении, как прежде, а веселы так и пуще прежнего.
Фродо с Сэмом, напротив, жили скромно, кольчуги как сняли, так больше и не вытаскивали, а длинные серые плащи с драгоценными застежками надевали только по особо торжественным случаям. Правда, белый камень на цепочке Фродо носил постоянно и частенько непроизвольно касался его рукой.
Все шло прекрасно и обещало стать еще лучше. Сэм радовался каждому дню так, как только может радоваться хоббит, и смущало его лишь одно — Фродо как-то незаметно стал выпадать из жизни Хоббитании. По правде, Сэму было немножко обидно, что его друг и хозяин, прославившийся на весь мир, у себя на родине не пользуется особым почетом. Немногие знали, какую роль сыграл он в походе, и как-то само собой получалось, что восторг и уважение окружали главным образом господ Мериадока с Перегрином и, к слову, самого Сэма (хоть он к тому ничуть не стремился).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
