– Почему пуговиц? – в отчаянии спросил Петров.
– В самом деле, почему? – спросил Истомин. – Понятия не имею. Наверное, какая-то сложная ассоциативная цепь.
– Опомнитесь!
– Вот возьму однажды что-нибудь потяжелее, – с угрозой сказал физик, – и разобью тут все вдребезги. Увидите.
И, как будто он уже начал приводить угрозу в исполнение, за дверью салона послышались громкие удары.
Это были тяжелые шаги, размеренные, не похожие на поступь кого-либо из обитателей Кита. Дверь отворилась рывком. Робот вступил в салон. Люди невольно вскочили. Вблизи робот был устрашающ. Он мог раздавить человека, просто притиснув его к переборке. Едва уловимый запах нагретых полимеров, исходящий от робота, показался всем отвратительным.
На руках робот нес тело Еремеева. Он остановился, раздалось хрипение. Робот говорил что-то, но до людей доносился лишь невнятный скрежет. Никто не понял и не ответил. Тогда робот положил труп перед инспектором. Повернулся. И снова отворилась дверь. Вошел Нарев. Бог роботов был невесел. Он поглядел на присутствующих и развел руками.
– Ну вот, – сказал он. – Им я больше не нужен. А вам?
Инспектор растерянно моргнул, не найдя, что сказать.
– Что же это? – пробормотал он после паузы.
– Даже не начало конца, – бодро ответил Нарев. – Просто конец.
Взглядом он искал Милу, и только сейчас увидел и ее, и труп Еремеева; полузаслоненная столом, женщина стояла на коленях, уткнувшись лицом в грудь Еремеева и ее щека была в крови. Нарев вздохнул.
– Конец, – повторил он, и бодрости больше не было в его голосе.
Глава восемнадцатая
Они опустили тело в утилизатор без речей, в молчании, за которым у каждого стояло свое. Дверца, глухо стукнув, закрылась за ним, вспыхнул индикатор. Ждать пришлось недолго: утилизатор действовал быстро. Потом инженер включил синтезатор, куда поступили атомы, из которых состояло недавно тело Еремеева. Синтезатор подверг их необходимым преобразованиям и сформовал небольшой, но достаточно тяжелый шар. Руководствуясь древними предрассудками люди пожелали, чтобы шар был золотым, а синтезатору было все равно, какие элементы создавать из имеющихся частиц. И возник шар, тело наиболее совершенной формы; после недолгих размышлений его поместили в салоне, на специально изготовленном постаменте.
Мила в этом не участвовала: ей было плохо, она лежала в каюте, оглушенная транквилизаторами. Администратор был где-то заперт – Петров не говорил, где; Вера больше не показывалась среди пассажиров. Но и остальные в конце концов чувствовали себя достаточно скверно и, покончив с печальной необходимостью, проспали чуть ли не сутки – без обеда, ужина и завтрака. Зато, проснувшись, отдохнувшие граждане Кита почувствовали сильное желание пообедать. Но сделать это им не удалось.
В этот день массивные фигуры роботов появились сразу у многих дверей. Роботы ничего не предпринимали; просто не пропускали людей. Инженер Рудик покинул свой пост, чтобы участвовать в печальной трапезе вместе с пассажирами. Назад, в энергодвигательный корпус, инженер попасть не смог. Роботы охраняли трюмы и туристскую палубу. Капитан, проснувшись в своей каюте, не сумел проникнуть в центральный пост и был доставлен роботами в салон. Штурман, неожиданно для большинства людей, оказался в каюте Инны; там ему и пришлось остаться. Под, охраной была и палуба синтезаторов, источник всего насущного, в том числе и пищи. Неудивительно, что обеда не было.
Это было неожиданно. Конечно, роботы и до этого попадались на глаза людям и в последнее время – часто. Но на них как-то не обращали внимания: интересы роботов и их жизнь (если это слово применимо к ним) нигде не пересекались с интересами и жизнью людей, а люди обычно дарят вниманием лишь то, что имеет к ним непосредственное отношение. Роботы могли часами стоять где-нибудь – в коридоре, в отсеке, на площадке лифта, – не шевелясь, не издавая ни звука, так что трудно было сказать, включены они или нет, воспринимают ли окружающий мир или целиком погружены в себя. К ним привыкли, как к предметам обстановки, как на Земле и планетах, где они постоянно были на глазах, выполняя самую разную работу. Но, видимо, интересы роботов и людей лишь казались параллельными, нигде не пересекающимися; в конце концов они пересеклись, как в неэвклидовой геометрии, а пересекшись, крест-накрест перечеркнули и то немногое, что еще оставалось у людей.
Люди сидели за столом. Парящие автоматы не появлялись. Играла музыка, обычно сопровождавшая обеды, и от этого еще больше хотелось есть.
– Кажется, – нарушил молчание капитан, – нам предстоит умереть с голода.
Кое-кто пожал плечами – и только.
– Кара, – вяло проговорила Инна. – Стоит ли уклоняться от нее? – Вряд ли она как следует понимала, что говорит: слишком много впечатлений свалилось на нее за последние дни.
– Ну и хорошо, – сказал физик. – Умереть – это еще не самое страшное.
Никто не согласился и не возразил. Люди молчали, словно это и не им предстояло умереть. Только Нарев улыбнулся.
– К чему унывать? – сказал он легко. – Мы умрем, но здесь останется другая раса, не обладающая нашими слабостями. Я передал ей все, что мог – принципы, организацию. Этот мир более приспособлен для них, чем для нас. Не знаю, как вы, а я больше не хочу забот.
Снова наступила тишина, потом послышались приближающиеся шаги. Дверь распахнулась; вошел Карский. За ним следовал робот. Он остановился на пороге, поблескивая объективами, потом отступил, и дверь затворилась.
– Приветствую вас, администратор! – сказал физик. – Вы пока живы; мы тоже. Вот и все новости.
Администратор огляделся.
– Где Вера?
– В вашей каюте, – сказала Зоя. – Она, кажется, плохо себя чувствует.
Физик фыркнул.
– Ну да. Однако кто чувствует себя хорошо? Она просто разъелась. Ничего, сейчас девочка быстро похудеет. Если успеет, конечно. Потому что все это чертовски похоже на конец.
– Нет! – сказал Карский решительно. – Если бы мы захотели найти выход… Беда в том, что мы не хотим его найти!
– Я предлагала обратиться к богу, – медленно, как сквозь сон, опять проговорила Инна.
Нарев посмотрел на нее, усмехаясь.
– Вы? К богу? А, понимаю. Боюсь, дорогая, что тут вас ожидает самое тяжкое разочарование.
– Какое?
– Вам ведь бог представляется, несомненно, мужчиной? – спросил Нарев своим резким голосом. – Ну так вот, это ваша крупнейшая ошибка. Бог – это, конечно, женщина. Если вы знакомы с литературой по данному вопросу, то знаете, конечно, что бог сперва создал мужчину, а женщину – потом. Так вот, будь он мужчиной, он в первую очередь сотворил бы, конечно, женщину; подумайте – и убедитесь, что я прав. Так что бог – ваша конкурентка, друг мой, не забудьте этого!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
