Доас ощутил миг перехода, словно разом очутившись и в ледяной воде, и в кипятке. Его одновременно потянуло во все стороны, и толкая в спину, и упираясь в грудь. Сочленения доспехов застонали, словно под тяжким гнётом; молодому рыцарю пришлось навалиться плечом на незримую преграду, чтобы сделать хотя бы шаг.
Пробились, кстати, не все. Почти половина рыцарей так и осталась беспомощно топтаться перед невидимым барьером, иные пытались рубить его мечами, напирать на него щитами – бесполезно.
– Прошли лишь лучшие! – объявил Командор. – Лучшие из лучших, чистейшие из чистых!
Чья-то рука словно задёргивает занавес – и вот оставшихся позади товарищей уже не видно. Пробившиеся убыстряют шаг, и Доасу кажется – их сейчас не остановят никакие армии.
Лестницы, лестницы, лестницы. Когда же вы наконец…
Свет. Со всех сторон, словно внесли множество солнечно-ярких факелов. Исчезает земная тяга, и Доас чувствует себя свободно парящим, точно на могучих ветрах.
Это оно и есть? – успевает спросить себя он. Блистающая сказка? Конечный абсолют? Свет, полёт – и больше ничего? И где все, почему я один в этом страшно-белом, слепящем свете?
Мне показалось или тигр на моём плече шевельнулся?
Я лишаюсь рассудка? Может, я просто валяюсь на ступенях чёрной лестницы и всё это мне лишь пригрезилось?
В разлитом вокруг свете начинает угадываться некая точка, более яркая, чем окружающий фон. Она ярка настолько, что смотреть в том направлении совершенно невозможно, и рыцарь отворачивается, только теперь поняв, что его плавно несёт именно в том направлении.
Свет стал блекнуть, в сплошном сиянии теперь можно было различить детали – ими оказались так же беспомощно дрейфующие, как и сам Доас, его товарищи по Ордену. Только… почему никто из них не шевелится? Так плавают всплывшие утопленники – раскинув руки и ноги. Щиты и мечи – выпущены, медленно кружат возле недвижимых хозяев.
Но если они все погибли – почему же я ещё жив?
Стой, а кто это впереди? Командор? Он – он шевелится!
Старый рыцарь развернулся лицом к Доасу. Их разделяло, наверное, два десятка саженей, но голос командора молодой рыцарь услыхал так, словно тот шептал ему прямо в ухо:
– Мы остались вдвоём. Прошли второй барьер.
– Мы… верили? – Доас с трудом разлепил губы. Больше ничего не приходило на ум. – Другие… сомневались?
– Не знаю. Но я тоже… чувствую, что недолго… задыхаюсь… – Командор попытался вскинуть обе руки к горлу, словно стараясь разорвать невидимые путы. – Высасывает… выпивает… но ты… держись…
Он захрипел. Дёрнулся, словно кукла на верёвочке, и бессильно обмяк. Брошенные меч и щит, подобно оружию других рыцарей, мрачно и торжественно поплыли вокруг почившего хозяина.
Ты один, Доас. Один в море яркого света. Что тебе осталось, рыцарь Прекрасной Дамы, лучший из лучших, если верить предсмертным словам командора? Почему тебя до сих пор щадят? Здешним заправилам ведь не нужно никакое оружие, чтобы отнимать жизни. В своей твердыне они – всесильны.
Рыцарь не оглядывался. Он впервые постарался взглянуть на слепящий свет прямо, не пряча глаз – резануло, словно саблей, навернулись слёзы; тело пыталось защищаться от враз поглупевшего разума.
Он не отвернулся и не сморгнул. Его несло всё дальше и дальше, и вот среди жуткого безмолвия ему почудился первый звук. Потом – ещё и ещё; где-то совсем рядом зажужжали голоса, и, хотя Доас не понимал слов, злобу, ужас и растерянность он уловил безошибочно, не сомневаясь.
Он пробился сквозь барьеры. Один-единственный из всего Ордена. И теперь хозяева этого места не знали, что с ним делать. Он выпал из-под их власти.
Почему, отчего? – невольно молодой рыцарь вспоминал легенды Ордена, его сказочной основательницы, бывшей в ученицах самой Прекрасной Дамы. Да, конечно, записано было, что «дойдёт только один», но позднейшие толкователи считали это обычным сказочным преувеличением. А оказалось…
Да, он, последний, любит Прекрасную Даму. Её не стало – и на земле, в разных мирах, воцарились беззаконие и злодейство. Убийство слабого сильным. Насилие над женщинами и детьми – пальцы в железной перчатке коснулись игрушечного тигра. Он, Доас, пришёл в Орден не ради знаний или боевого умения, не с желанием ощутить себя частью грозной и могущественной дружины. Он пришёл, потому что видел сны о Прекрасной Даме, потому что Её голос чудился ему везде и всюду; и чудаковатого паренька в свой черёд нашли те братья-рыцари, чей обет велел им странствовать под множеством солнц, отыскивая тех, на ком Прекрасная Дама, даже пленённая и скованная, смогла поставить свою печать.
Доас ушёл за рыцарями и не пожалел ни мгновения.
А сейчас – что же, он и впрямь – лучший? И на нём – защитные чары той самой основательницы, обещавшей, что в решающий миг верный рыцарь получит помощь?
А голоса всё громче, всё настойчивее. В белом море вокруг Доаса начинают проявляться фигуры, уродливые и гротескные, словно кто-то задался целью высмеять все пороки человечества. Под ногами появляется твердь, мелькают высокие стрельчатые окна, за ними – море и облака над ним, но каким-то образом Доас знает, что это всё – обман. Он видит круглый стол, успевает заметить даже инкрустацию, но тут тени преграждают ему дорогу.
Шипение и свист, словно он угодил в гнездо рассерженных змей. Ему пытаются заступить дорогу, и в дело вступает меч рыцаря. Клинок рубит сгустившиеся тени, они отлетают с жалобными стонами; а впереди – сердце, средоточие света, куда он рвался с такой неистовой силою; в последний раз мелькают раскрашенные декорации богатых покоев, магические атрибуты, наспех брошенные расшитые плащи – перед Доасом оказывается клетка, грубые стальные прутья, замкнутые тяжёлым засовом. Конечно же, думает рыцарь, это всего лишь аллегория. Нет здесь, в мире заклятий, никаких решёток и засовов. Это лишь чудится, зрение тщится помочь представить непредставимое.
Что в самой клетке – Доас не видит. Он лишь знает, что надо сделать.
…Где отказывают глаза, на выручку приходит сердце. Цель всего Ордена – там, за уродливыми прутьями. Красота. Идеал. Невыразимый, поскольку он – идеал, а следовательно, и видеть его Доасу нет необходимости.
Он видит пару драконов, чёрного и белого, застывших над неким шестигранником, артефактом, одним из замков, запирающих клетку. Видит, как они возносят когтистые лапы и вместе, дружно обрушивают их вниз.
Разрыв!
И нахлынувшее чувство великого освобождения.
Рыцарь с игрушечным тигром на плече размахивается. Его клинок вспыхивает в воздухе, распадаясь чёрным пеплом, но последняя огневеющая нить, поддерживаемая, казалось, кровью самого сердца, играючи и беззвучно перерубает прутья темницы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
