ОРАНЖЕВОЕ НЕБО
Свидомым всех национальностей посвящается.
Тарас уморился салом. Сало было из аргентинской свинины, давно несвежее - но выбросить не сумел, не хватило силы воли.
Итог был печален: отравление ботулотоксином, или как его там... чи, диоксином? Москальской, в общем, заразой. Туман перед глазами... В больнице Тараса не спасли. Не смог дышать.
Тарас, вздрогнув, очнулся от глухоты и небытия. С тревогой огляделся. Суетящихся медиков больше не было, никто не кричал про давление и кубики - вокруг величественно висела космическая тишина. Он прочно стоял на... на небесной тверди. Именно так. Под ногами неслись, сменялись, стремительно натекали узоры ослепительно-белых облаков. Так облака могут гнать только невероятной силы ураганы, бушующие где-нибудь на Юпитере... Тарас осторожно потопал: ноги не проваливались в облака, будто на стекло опирались. Вверху, на космически чёрном бархате неба, ровно сияли крупные звёзды, похожие на россыпи чистых кристаллов. На стыке чёрного космоса и свечения облаков, мельчающих в далёкой перспективе, как прямая линия горизонта, переливалась радужная дымка Тверди.
Перед Тарасом колыхалась лёгкая призрачная занавесь, тонким светящимся разрезом уходящая в бесконечную высь, словно прорезанная взмахом скальпеля в пространстве - она шевелилась от сквозняка, имела вход, складки, но совершенно не имела материальной ткани, преломляя сквозь свою прозрачность звёзды и облака. Будто дрожащее марево горячего воздуха, стекающее двумя правильными потоками.
Тарас обошёл занавесь кругом, и подивился, что вход всё время смотрит прямо на него, как палец москаля с плаката "Ты записался добровольцем?" Вокруг простиралась пустынная бесконечность облаков и звёзд. Занавесь оказалась единственным, к чему стоило идти, и Тарас нерешительно подошёл поближе, рассматривая медленно колышущийся вход. За входом, в узкую щель, проглядывалась зелёная трава, там светило солнце. Преломления и отражения во вьющейся занавеси, под определённым углом, образовывали дрожащие рябые зеркальные пятна - и Тарас увидел в бликах неверных миражей самого себя. Он поразился необычной своей одежде: на нём были красные шаровары, куртка без рукавов и щегольские турецкие сапоги - красные, с загнутыми носами. Вислые усы Тараса стали совсем длинными и буйными, а крепкую загорелую шею щекотал оселедец, трепещущий под лёгкими дуновениями тёплого воздуха. Ухо тяготилось массивной серьгой.
Тогда Тарас, оправившись от первого удивления, возрадовался. Он никогда не был особо верующим, а вдруг оказалось: жизнь Там - есть. И какая! "А вот вам!" - торжествующе-злорадно засмеялся он, ощутив громадное облегчение. - "Выкусите, москальские комиссары-антихристы!" Тарас ещё раз проверил своё запорожское одеяние; слегка дёрнул оселедец - это был не сон.
Решив, что запорожцу трусить не след, он крепко перекрестился и решительно направился в разрез занавеси, раздвинув диковинные невесомые края входа.
Открылся берег ленивой неширокой речки, ослепительно освещённый весёлым утренним солнцем. В траве призывно искрились капельки росы, тянуло медовым запахом проснувшихся цветов, из окрестных зарослей грохотали хоры птиц, вдали, по тому берегу реки, тянулась тенистая лента леса. Тарас, зажмурившись от яркого ласкового света, уже хотел пройти за занавесь окончательно - как вдруг услышал голоса с той стороны. Он осторожно отступил на шаг назад.
- Зажал он представление... - торопливо, будто оправдываясь, говорил кто-то высоким старческим голосом. - Сказал я ему всё, что о нём думаю, о подлеце - а он и зажал...
- Вот видите, совсем и не зажали, - вежливо ответил ему уверенный баритон - сильный, явно несколько смягчённый.
Тарас, уже привыкший к солнечному свету, просунул хрящеватый тонкий нос подальше в занавесь, и увидел говорящих. Их было двое, и выглядели они совершенно неожиданно для райских кущ. Один, сутулый старик с белоснежно-седой головой - высушенный, лет девяноста - но с довольно моложавым румяным лицом, в стареньком прорезиненном плаще и резиновых сапогах. Говорил с ним адмирал - при кортике, щегольски сияющий золотом погон на парадной форме. Тю, - неприятно передёрнуло Тараса, - адмирал-то - москальский... Под распахнутым плащом пожилого виднелись ворот-гюйс и тельняшка, а на белой парадной фланке - тусклый, потёртый орден Красной Звезды. А на другой стороне груди огнём горела на солце Золотая Звезда, совсем новенькая. Пожилой в смятении трогал Золотую Звезду.
Тарас гадливо сплюнул от такого кощунства - и Здесь москали со своими пентаграммами...
- Сказал ему всё, что думаю - а он и зажал... - разглаживая фланку вокруг звезды, растерянно повторил старик.
Адмирал вежливо улыбнулся.
Пожилой недоверчиво попружинил ногами. Подпрыгнул. Присел - на полприседа. Потом присел полностью - и резво поднялся.
- Так что же, гнутся теперь? - он громко рассмеялся. - Хоть пляши... Как же так?! - он вдруг спохватился, сконфузился, и в затруднении зашевелил коротенькими седыми бровями, пытаясь подобрать слова: - Товарищ адми... Ваше преосвя...тейшество.
- У нас тут без званий, Петро Григорьевич.
От слова "товарищ" у Тараса глаза нехорошо прищурились, словно над прорезью прицела.
Тем временем у адмирала, невесть откуда, в руках вдруг оказался спиннинг - облезлый, с инерционной алюминиевой катушкой. В катушку когтем тройника хищно вцепилась простенькая блесна-"ложка", сдержанно серебрящаяся на солнце.
- Щука здесь хорошо берёт... - заговорщицки улыбнулся адмирал, широко указав на реку, и протянул спиннинг пожилому.
Тот бережно принял, неумело пряча вспыхнувшие в глазах радость и азарт.
- Ах ты! Она, родимая!!! - он в волнении потрогал грубым коричневым пальцем блесну. - Из галиной ложечки сделал - а уж как она меня за неё чуть не убила! В шестьдесят втором утопил... А как щука брала! Просто с ума сходила щука...
Тут за тростниками тяжело плесканул чей-то хвост - как веслом с размаху по воде. Пожилой так и вскинулся на звук. Ему явно очень хотелось попробовать заветную блесну после разлуки - но вот адмирал...
- Идите же, - снова улыбнулся адмирал. - Килограммов восемь. А то уйдёт...
И старик, сделав неловкое движение - не то поклонился, не то руками всплеснул на радостях - поспешно ушёл.
Тарас взглядом рыбака оценил реку. В чистой воде медленно шевелились зелёные стрелы травы, иногда тускло вспыхивало из глубины серебро гуляющей рыбы; нетоптанные берега, явно не знавшие колёс джипов... Рыбалка Тут знатная, это было очевидно. Тарасу стало очень неприятно, что москальский адмирал по этой реке шляется, как у себя дома - да ещё и украинского деда награждает москальскими звёздами. Но сейчас же подумалось, что, наверное, Здесь он встретит самого Бандеру, а то и Великого Тёзку - и предвкушение радости встречи захватило его, вытеснив неприятные мысли.
- Пойдём!
Тарас опомнился: адмирал стоял прямо перед ним. У адмирала оказалось сильное, волевое лицо с тяжёлым подбородком. Спокойные и рассудительные, без единой морщинки глаза, голубые, как утреннее небо. И метровые плечи. Неприятно, что москаль может иметь такой вид, враг должен быть жалок. А тут - широченные, вразлёт, парадные погоны пылают золотом, напоминая крылья... Но сказал он властно, с таким не поспоришь...
За дубовой рощей, на поляне, куда Тараса привёл адмирал, сидели трое - на простой широкой скамье, сколоченной из грубых тёсаных тёмных досок, отполированных до блеска от постоянного употребления. Посередине скамьи восседал суровый старик с длинной серебряной бородой. Древнее лицо старика, всё иссечённое глубокими морщинами, было каменно-неподвижно, и поблёскивали из-под косматых серебряных бровей чёрные живые глаза, какие-то слишком молодые для столь старого лица. По правую руку от него сидел молодой мужчина, с очень участливым лицом, неуловимо похожий на старика, и совершенно непохожий на свои портреты. А третьего не было видно - хотя каким-то чувством Тарас понимал, что тот есть.
И стоял перед ними деревянный же стол, а на нём простая глиняная чаша с водой из реки.
Тарас благочестиво пал ниц.
- Встань...
Тарас послушно поднялся. Мимоходом он заметил, что место под ним совершенно вытоптано, до голой чёрной земли, будто миллионы людей были здесь до него.
- Что самое главное, что сделал ты в своей жизни? - просто спросил старик.
Тарас был готов к этому вопросу. Он светло улыбнулся:
- Отец, я отстоял Добро на Майдане!
Морщины на суровом лице старика вдруг пришли в движение, поплыли в разных направлениях, и неожиданно сложились в улыбку. Улыбка засияла всё сильнее и сильнее, словно солнце выглянуло из-за серебряных косматых облаков, и стало Тарасу необычайно светло и спокойно.
