Алмаз темной крови
Книга 3. Дудочки Судного дня
Лис Арден
© Лис Арден, 2015
© Kii Ouraha, иллюстрации, 2015
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru
Три книги – «Танцующая судьба», «Песни Драконов», «Дудочки Судного Дня» – предлагают читателю стать свидетелем одной из великих игр, которыми творятся судьбы мира.
Третья, заключительная книга трилогии, позволяет заглянуть в будущее Обитаемого Мира, покинутого богами-близнецами на волю одного из малозаметных прежде божков. Который, ни много ни мало, решает исполнить пророчество и сделаться единовластным хозяином мира. Войны, навсегда изменившие облик и Обитаемого Мира, и его населяющих его рас, уже в прошлом, но установившееся равновесие слишком зыбко. Возможно, умирающему миру могут помочь старые боги. Руками людей, разумеется.
Когда пышноцветный Калима, пройдя весь положенный растению жизненный цикл, растянувшийся почти на столетие, должен был вернуться в породившую и питавшую его землю, он оставил своим детям семя, залог будущего возвращения. Размером с голову взрослого человека, заключенное в твердую скорлупу цвета гранатового сока, семя должно было спокойно дожидаться положенного часа в святилище храма. В должный срок оно выпустит на свет новое воплощение бога, более могущественное и величественное, чем прежнее, и возрожденный Калима поведет своих лиственношумящих детей на новые земли, ибо старые пределы стали им тесны. Иные расы, злобные, неуживчивые, вечно ссорящиеся, должны будут уступить, и в Обитаемых Землях наступят мир и покой, и лишь ветер будет нарушать тишину великого Леса…
Фрагмент одного из манускриптов, найденных Вишей Вельда
* * *
Карл Брохус был одним из тех мальчиков, которых любящие мамы называют крепышами, а не склонные к церемониям сверстники попросту толстяками. Глядя на него, невысокого, белесого, очкастого увальня, копошащегося на капустных грядках, фермерша Брохус часто спрашивала себя – в кого уродился таким нескладехой ее младшенький? Однако на этом ее сожаления и заканчивались. Карл был добрым, смышленым мальчиком, хорошо учился, диких выходок, как другие фермерские мальчишки, не устраивал, а уж что касается работы на огороде, так уж тут даже и взрослым с ним не сравниться. Те грядки, за которыми ухаживал Карл, были так хороши, что хоть на выставку отправляй, кусты и деревья, оказавшиеся под его попечением, и цвели пышнее, и плодоносили щедрее. Да и трудился Карл, прямо сказать, не покладая рук; в семье об этом не распространялись, но всем прекрасно было известно, что младший не только полет-рыхлит-поливает, но еще и песенки своим питомцам поет, и разговоры с ними разговаривает. В их мире такая любовь, выказываемая растениям, была по меньшей мере странной, но Карла – то ли как младшенького, то ли как отчасти блаженного – не задевали и в душу к нему не лезли. Даже разрешили свою личную грядочку завести, только для цветов. Ну, нравятся они ему, что ж тут плохого? Здесь, на ферме, все растения сортовые, отобранные… не опасные, одним словом. Не то, что в Лесу, что тяжкой громадой темнеет за высокой изгородью, через которую пропущен ток.
Да и сам Карл, если бы его спросили, откуда вдруг такая любовь к растениям, вряд ли смог бы вразумительно на этот вопрос ответить. Просто они ему нравились – шершавые огуречные листья, наглый задиристый запах чеснока и округлость яблочных бочков; он любил лечь на живот и прислушиваться к току воды в упругих стеблях, мог часами смотреть на распускающийся цветок, сливаясь с ним воедино, трепеща от восторга души, открывающей себя миру. К слову сказать, Карл ничего не имел против сбора урожая; срывать созревшие плоды казалось ему столь же естественным, как и сажать новые семена. Так что Карла Брохуса можно было бы назвать одним из тех счастливцев, кто где родился – там и пригодился; мальчик только и мечтал о тех временах, когда он закончит наконец не очень-то нужную ему школу и не надо будет отрываться от возлюбленной земли, чтобы написать никому не нужное сочинение или отрешать порцию уравнений.
Сейчас он как раз прищипывал побеги томатов и ворчливо рассказывал им, сколько ему опять назадавали, что он, в самом деле, эльф, что ли, какой… абстракциями тешиться (Карл недавно вычитал это мудреное слово в учебнике истории). Побеги в ответ согласно кивали, ежились, когда пальцы мальчика срывали лишние листья и, в общем, сочувствовали.
На ферме было тихо; мать с отцом были в дальнем саду, старший брат с сестрой ползали вдоль морковных грядок, прореживая ажурную поросль, работенка это муторная, не до разговоров. Работники тоже при делах – все как всегда; на ферме летний день год кормит, как говорили раньше, теперь же стоило сказать – сотням жизни прибавляет. Было пасмурно, но солнце припекало и сквозь белые плотные облака; ветер, несущий прохладный лесной воздух, затих.
Карл попрощался с томатами, пообещав напоследок опрыскать их вечером настоем листьев табака, чтобы не так докучала тля. Брат с сестрой все еще копошились с морковью и Карл, пожалев их, неумех, взялся закончить их работу, а самих погнал в дальний сад, помочь отцу с матерью. Где-где, а в огороде старшие слушались младшего беспрекословно; не стали спорить и на этот раз. Пройдясь по морковной ботве как частый гребень по спутанным волосам, Карл еще немного повозился с огуречными плетями и решил, что можно и отдохнуть. Он ушел в свой личный уголок, где росли его любимые цветы и травы, и улегся прямо на землю, носом в стебли, и завел только ему внятный разговор – о том, какой жаркий и сонный сегодня воздух, даже бутоны лениво раскрывать, но воды в земле еще довольно, а ветер непременно переменится уже к вечеру… за разговором Карл сам не заметил, как задремал.
Нападения на фермы редкостью не были, но в последние годы это были мелкие вылазки, больше похожие на разбой, чем на военные действия. На эти случаи фермеры держали огнеметы и кислотные опрыскиватели, с которыми умели управляться все, от мала до велика. На самый крайний случай были еще емкости с мощными дефолиантами, расставленные по периметру садов, примыкавших к санитарной вырубке; если фермерша (наверное, нелишне будет напомнить, что на фермах главой исстари была именно хозяйка) приводила в действие механизм, опрокидывавший их, то на спасение рассчитывать не приходилось никому – ни нападавшим, ни людям. В случае небывалой удачи люди еще могли успеть укрыться в подземном убежище и переждать там, пока город не пришлет помощь или не явятся нежданно-негаданно эльфы, которым было в принципе все равно где сражаться, а подобные короткие и яростные стычки были для них как глоток воздуха в духоте ожидания последней битвы. Стены убежища были достаточно прочны, чтобы выдержать натиск корней и не пропустить отраву, были там запасы воды и воздуха, а психика у фермеров, живущих бок о бок со смертельными врагами, была достаточно устойчива и недолгое заточение не могло ее сломать. Однако случаи чудесных спасений можно было по пальцам пересчитать, и когда регулярные войска ослабляли хватку Леса на горле города, новой семье, пришедшей на очищенную землю, оставались в лучшем случае полуразрушенные строения и остатки посадок.
Сквозь сладкий дневной сон Карл слышал чьи-то торопливые шаги, метнувшиеся в направлении дома, потом еще, и еще, а потом – приглушенные крики. Немногим позже он узнал, что это кричал его старший брат, Якоб. Он слишком хорошо знал, зачем фермерша Брохус направилась в дом, приказав всем домочадцам укрыться в убежище.
– Мама! Мама, Карл еще в саду! Я за ним!
Добежав до любимой карловой грядки на подгибающихся от ужаса ногах, Якоб наклонился, схватил все еще посапывающего младшего брата и рывком поднял его на ноги.
– Ну же, проснись! Бежим!
Карл озирался по сторонам и постепенно перед глазами его прояснялась картина, страшнее которой он ничего не мог себе представить.
Это не было похоже на те злобные выходки, какие иногда позволял себе Лес; Карл много слышал о них, да и сам однажды наткнулся на поросль ядовитого плюща, за одну ночь проросшего через все защитные вырубки и успевшего оплести стволы нескольких десятков яблонь. Все эти семена, летевшие в работавших фермеров из-за городьбы со скоростью и мощью снаряда, паразиты, пробирающиеся под землей и нашептывающие гниль корням садовых деревьев, выбросы ядовитой пыльцы – все это были мелочи, проявления скуки младшего командного состава. Сейчас, похоже, о себе заявил кто-то рангом повыше.
Санитарной вырубки Карл не увидел, она вся была заполнена армией Леса. Стена, несущая оголенные провода, была повалена. А ухоженный сад Брохусов превратился в пестро-зеленое месиво. Пришедшие не пощадили своих собратьев. Дети Леса передвигались медленно, тяжело подтягиваясь на впивающихся в землю корнях, но там, куда доставали их многочисленные ветви, уцелеть было невозможно. Они шли неровной, волнующейся стеной – еще молодые деревья, не достигшие и десяти метров роста, дети опушки, годами наблюдавшие за землями, оскверненными двуногими созданиями, нарушающими гармонию всего сущего. Не было дня, когда они, молодые и сильные, не желали вернуть этим землям покой и тишину, раскинуть над ними умиротворяющий полог Леса. Сдерживало их даже не столько терпение, сколько осознание своей правоты и вера в неизбежность победы. Эта война была священна. А спешка при священнодействии неуместна.
