Марина Авакова
Благодаря и вопреки
Душа, никогда не страдавшая, не может постичь счастья! Преодолевая трудности, ты становишься счастливее.
Жорж Санд
Как же она любила море! Спокойное и ласковое, манящее своей голубой тайной, штормовое и грозное, пугающее своей мощью, освещенное солнцем и чернеющее под грозовыми тучами. Для нее море было живым существом, с которым она разговаривала, здоровалась и прощалась, благодарила за счастье, которое испытывала, погружаясь в него, слыша плеск его вод, вдыхая его запах. Море было ее страстью, вспыхнувшей в раннем детстве, дающей ей силы жить. Она начинала скучать по нему, не успев уехать. И день отъезда домой превращался для нее в трагедию, исправить которую можно было, только приехав сюда снова. Эту же страсть она передала своей дочери, каждый раз суеверно бросающей в таинственную глубину монетки, в надежде на следующую встречу.
Но на этот раз море ее не радовало. С самого приезда сюда ее не отпускало ощущение тревоги. Муж сорвал ее неожиданно. Она только приехала с побережья. Все лето она занималась обустройством дома у самого моря – мечты всей ее жизни. Дом стоял на холме у самого пляжа. И она по несколько раз в день сбегала по крутой тропинке, ведущей от дома, чтобы окунуться в прохладную зеленовато-голубую воду. Она загорела до черноты, медные волосы выгорели, нос облупился. Наконец, в начале сентября все было готово, и она с грустью покинула так полюбившееся ей место. На будущий год можно было приехать сюда всей семьей, привезти друзей и родителей. Дома ее ждала работа, семья, накопилось множество дел. Но не прошло и нескольких дней, как муж сообщил, что они уезжают.
– Куда? – она оторвалась от перевода, плохо соображая, что он ей говорит.
– Мы едем в Батуми. У меня там дела, и я хочу, чтобы ты поехала со мной. – Что-то было не так в его голосе и взгляде, в том, как он стоит, покачиваясь с пятки на носок.
– Что-нибудь случилось? – Она закрыла ноутбук и встала.
– Ничего, родная, – он обнял ее, – просто я три месяца тебя практически тебя не видел, и соскучился. Ведь нет ничего плохого, если мы проведем вместе несколько дней?
Она ему не поверила, но ничего не сказала. Если он не хочет посвящать ее в свои дела, то расспросы точно не помогут.
Они сняли номер в одном из самых дорогих отелей Батуми. Муж был нежен и внимателен. Море – чистое и спокойное. Но ощущение надвигающейся опасности не отпускало. Где-то внутри нее поселился холодный червячок, который становился все больше и холоднее, и ей хотелось схватиться за желудок горячими руками, чтобы унять боль. Несколько раз она уже испытывала подобное, и это чувство ее ни разу не подводило. Однажды, когда дочка была еще маленькой, они отдыхали на море. С ними был ее отец. Отдых подходил уже к концу, но была такая прекрасная погода, что они решили продлить его еще на несколько дней. В то утро они загорали на пляже. Море было тихое, теплое, у самого горизонта отсвечивало розоватым блеском. Она вошла в воду, с наслаждением погрузилась в бархатную воду, поплыла и вдруг испугалась. Она повернула назад и в панике выскочила на берег.
– Ты чего? – удивился отец, наблюдая, как она лихорадочно собирает с горячих камней вещи.
– Папа, надо уезжать, как можно быстрее!
Отец ей тогда не поверил, уговаривал остаться, дочка тоже хныкала, но холодный червячок все разрастался. Они остановили маршрутное такси прямо на трассе и через пять часов были в Тбилиси. На следующий день из утренних новостей они узнали, что ночью начался ужасный шторм, и домики на прибрежной линии, где они жили, унесло в море.
Они пришли с пляжа, пообедали в ресторане гостиницы, и, окончательно осовев от солнца и вкусной еды, повалились на кровать. Сейчас, лежа на прохладных простынях, она смотрела в огромное окно. Было слишком много красок: море, насыщенного синего света, ярко-голубое небо, на котором оранжево-желтым полыхало солнце, сочно-зеленые деревья и пурпурно-фиолетовые рододендроны. И все это сверкало и переливалось, и казалось, что вот-вот расплавится и потечет разноцветными ручейками и смешается в огромную перламутровую массу. Утром все это было нежным, пастельным и прохладным, а сейчас, в середине дня, дышало нестерпимым жаром. Она повернулась к мужу: то ли спит, то ли притворяется, она не поняла. Что-то его тревожит в эти последние дни. Он напряжен с той самой минуты, как неожиданно объявил ей, что они едут на море. За те пять лет, что они вместе, она ни разу не чувствовала неуверенности и страха. Ей было с ним так хорошо и спокойно, что иногда казалось, что она спит. Вот сейчас сон закончится, и ее снова обступят заботы и тревоги: хватит ли денег на репетиторов для дочери, будут ли у нее самой ученики, пришлют ли переводы, сможет ли она скопить денег, чтобы летом хотя бы на две недели повезти ребенка отдыхать, а потом подготовить его к школе. Целых шесть лет после развода с первым мужем забота о дочери, страх, что она не сможет ее прокормить, одеть, дать ей достойное образование не давали ей расслабиться.
Саша все изменил. Ей было надежно и спокойно. Она была прикрыта им со всех сторон. Он постепенно заставил ее забыть обо всем плохом, сделал ее уверенной в себе и в своем будущем женщиной, счастливой от сознания того, что она нужна и любима. От него исходила ровная сила, основанная на уме, интеллекте и деньгах, которые при наличии первых двух качеств, решали все проблемы легко и как бы само собой.
Однако сейчас его лицо было напряжено, губы плотно сжаты, а на виске нервно пульсировала голубоватая жилка. Он смотрел на какую-то только ему видимую точку на стене и был где-то далеко.
– Ты чего, Ириш? – он перевел глаза на Ирину и улыбнулся.
– Саша, что-нибудь случилось? – она провела рукой по его лицу.
– С чего ты взяла? Все нормально. Небольшая проблема в бизнесе, но я ее решаю. – Она не поверила.
– А зачем мы сорвались из города и приехали сюда?
На его лбу собрались морщины, он снова напрягся, взгляд потемнел и стал тяжелым. Потом усилием воли лицо приняло прежнее выражение спокойной силы.
– Потому что я люблю тебя, и мне захотелось побыть с тобой несколько дней вдвоем.
Он потянулся к ней, надежный, любящий, жаркий. И на какое-то время она перестала тревожиться и сомневаться.
Ирина снова вгляделась в мужа. Сейчас его лицо было спокойно. Он спал, но она снова почувствовала непривычный холодок в груди.
* * *
Как странно устроен человек, думала она, ощущая на плече дыхание спящего Саши. Ей всегда нравились мужчины его типа: большие, высокие, надежные. А вышла замуж за маленького, «карманного мужчину», по словам своей любимой университетской преподавательницы. Да еще по большой любви, со страстями, скандалами и бурными примирениями. Они были вместе семь лет, и пять из них она была счастлива, как корова. Было много хорошего и много смешного.
Они так любили друг друга, и так были поглощены этой любовью, что незнакомые люди на улице желали им счастья. Они проводили много времени с ее подругами, и он, повязав на себя фартук, готовил им свои фирменные блюда. Было весело и страшно вкусно.
Когда родилась их дочь, пациенты, как в кинотеатре, собирались у экрана монитора, когда он с ней разговаривал: в палаты тогда отцов не пускали. После родов она написала записку с просьбой принести памперсы и одеяло. На следующий день в палату вошла растерянная старшая медсестра.
– Вам холодно? – обратилась она к Ирине.
Ирина в недоумении посмотрела на раскаленный радиатор и ответила, что наоборот.
– Тогда зачем вам еще одно одеяло?
Ирина молчала, соображая, что происходит.
– Ваш муж устроил в приемной скандал. Он требует, чтобы мы передали вам шерстяное одеяло, потому что вы здесь мерзнете. И угрожает нас всех уволить! – Казалось, ее возмущению не было предела.
Ирина расхохоталась.
– Я просила детское одеяльце, а он решил, что одеяло нужно мне! – сообразила она.
После кесарева сечения шрам плохо заживал, и он каждый вечер и каждое утро обрабатывал ей рану и делал перевязки.
Как-то после встречи с друзьями сильно навеселе он упал в ванной и расшиб себе голову и бровь. Кровь заливала глаза, лицо. Ирина билась от испуга в истерике. Ее родители повезли его в больницу. Хирург оказался страшным приколистом и, накладывая на бровь швы, прикрепил марлю бантиком. Когда утром муж проснулся, оказалось, что он ничего не помнит. Разъяренная Ирина решила было устроить грандиозную разборку, но муж моргнул, и края бинта заколыхались, как крылья у бабочки. От хохота она опустилась прямо на пол, а «бабочка» порхала с каждым движением век…
Но сейчас память отказывалась вспоминать светлую сторону их жизни и подсовывала только плохое. Вечный халат по субботам и воскресеньям. Сказки о потерянных или украденных у него деньгах. Слюнявые поцелуи и тошнотворный запах перегара после частых попоек. Постоянные опоздания с работы и снова вранье о деловых встречах. Слова свекрови «Заимел бы богатую любовницу, чтобы она нас содержала». И звонок этой любовницы, в подробностях описывающей ее, Ирины, спальню. И наконец, ее уход, а вернее бегство с ребенком из квартиры мужа в семь утра. Он делал вид, что спит и ничего не слышит…И еще много всяких омерзительных мелочей, которые вылезали из памяти и заставляли вздрагивать от отвращения и обиды. Но все это позже, когда пришло полное осознание конца. Любовь стала уходить постепенно, сначала были первые редкие звоночки, когда чувство разочарования как острый нож прорезало все ее существо, но растворялось в привязанности, совместном быте, заботах о ребенке. Потом стало расти раздражение, чувство обиды, неудовлетворенность, которые полностью вытеснили любовь и привели к полном у равнодушию. Она была готова к разрыву, но не могла сделать первый шаг. Она жила в надежде на то, что все рассосется само собой, без ее вмешательства. Поэтому, когда она узнала о любовнице, женская обида быстро сменилась чувством радости от освобождения и отсутствия собственной вины: не она бросила, а ее вынудили уйти. Сейчас, спустя много лет, Ирина понимала, что это было не очень честно с ее стороны, но не особенно себя корила. При всем том, что никаких иллюзий по отношению к бывшему мужу она не питала, она наивно думала, что после развода они расстанутся цивилизованно: у них был общий ребенок, ответственность за которого им нужно было нести вдвоем. Но так думала она одна. Он с готовностью исчез не только из жизни Ирины, но из жизни дочери. С концами, без встреч и звонков. Сначала она не поняла и пыталась успокоить ребенка фразами, типа «папа тебя очень любит, просто он сейчас очень занят». Она наивно думала, что когда в нем говорит чувство оскорбленного мужского достоинства: перебесится, успокоится и вспомнит про дочь. Но она ошиблась и в конце концов поняла, что мужу все это просто не нужно. Точка невозврата наступила тогда, когда она увидела глаза ее четырехлетней дочери, ожидавшей в течение 15 минут, когда папа подойдет к телефону и услышавшей лицемерные слова ее бабушки, что «папа, оказывается, ушел, а я не заметила». Тогда Ирина поняла, что никогда не простит и никогда не забудет. Нельзя простить боль, причиненную ребенку. Потому что ничем и никогда нельзя излечить травму, нанесенную предательством отца. Рана заживает трудно и медленно: «Мама, а ты меня не бросишь?», «Мама, а ты с работы вернешься?», «А сегодня в школе меня спросили, кто мой папа, а я ответила, что у меня папы нет»… А шрам останется навсегда. И собственное бессилие перед этой детской болью, и желание убить, когда видишь лицо дочери, наблюдающей, как чужой папа завязывает шарфик на шее своего чада…
