Ревизия
Неизвестные протоколы допросов Г. Г. Ягоды
Роман Воликов
© Роман Воликов, 2017
ISBN 978-5-4483-7481-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Биографическая справка
Ягода Генрих Григорьевич (Енох Гершевич Иегуда) родился 7 (19) ноября 1891 года в городе Рыбинск Ярославской губернии.
В юности работал подмастерьем в гравёрной мастерской М. И. Свердлова, отца революционера Я. М. Свердлова. Впоследствии женился на И. Л. Авербах, племяннице Я. М. Свердлова.
В 1907 году примкнул к группе нижегородских анархистов-коммунистов, в 1911 году направлен в Москву для участия в ограблении банка, задержан полицией за нарушение паспортного режима, приговорен судом к двум годам ссылки в Симбирске.
В 1915 году призван в армию, служил на Западном фронте. Осенью следующего года демобилизован по ранению, поселился в Петрограде, где сотрудничал в газете «Солдатская правда». К этому периоду относится его знакомство с писателем Максимом Горьким. Член РСДРП (б) с июля 1917 года.
Участник Октябрьской Революции. В начале 1918 года по личной рекомендации Я. М. Свердлова поступил в петроградское ЧК. С 1920 года член коллегии ГПУ, с июля 1926 года первый заместитель председателя ОГПУ.
Руководил разгоном антисталинских демонстраций в 1927 году, строительством Беломорканала силами заключённых, организовал систему исправительно-трудовых лагерей ГУЛАГ. Носил официальный титул «первый инициатор, организатор и идейный руководитель социалистической индустрии тайги и Севера».
В июле 1934 года возглавил образованный НКВД СССР, в 1935 году Ягоде было присвоено звание «генеральный комиссар госбезопасности», аналогичное воинскому званию маршал. Организатор первого московского антитроцкистского судебного процесса (процесс Зиновьева-Каменева) в августе 1936 года.
В сентябре 1936 года снят с должности наркома внутренних дел и назначен наркомом связи. В январе 1937 года снят с этого поста, исключен из ВКП (б) и арестован. Являлся одним из главных обвиняемых на третьем московском антитроцкистском судебном процессе в марте 1938 года. Расстрелян 15 марта 1938 года в Лубянской тюрьме НКВД.
Протокол допроса № б/н от 13 марта 1938 г.
В. Вернёмся к прерванному допросу. Врача отпустить?
О. Да, я чувствую себя вполне сносно. В нашей семье у всех всегда было хорошо с сердцем. Надеюсь, я не исключение.
В. Перед приступом Вы сообщили, что хотели сделать заявление. Вы по-прежнему на этом настаиваете?
О. Да. Это очень важное заявление. Это заявление существенным образом окрашивает те признания, которые я уже сделал. То есть оно не меняет их, но объясняет подоплёку моего поведения и поведения многих других людей тоже.
В. Если готовы, то приступайте.
О. Это было примерно за полгода до убийства Кирова1. Ко мне попросился на приём Молчанов, тогда рядовой сотрудник Особого отдела ОГПУ. Это было, конечно, очевидное нарушение субординации, сначала он должен был обратиться к своему непосредственному начальнику, но я решил его принять. Менжинский2 к тому времени уже сильно болел, фактически я исполнял обязанности председателя ОГПУ, исполнял их хорошо, я не сомневался в том, что после смерти Менжинского меня назначат на этот высокий пост. Поэтому был заинтересован окружить себя максимальным количеством преданных лично мне людей. О Молчанове я кое-что знал, знал, что у него в прошлом были какие-то уголовные дела, дал указание не ворошить их, до поры, до времени. Поздно вечером, когда людей в здании управления было сравнительно мало, я принял его. Молчанов сообщил мне буквально следующее. Несколько дней назад в Особый отдел поступил письменный приказ Менжинского подготовить в кратчайшие сроки подробную аналитическую записку о состоянии дел в военных округах, настроениях среди красноармейцев, особенно, среди командиров, главный упор сделать на вопросы образованности, стремления к карьерному росту и т. д. «Любопытно, – подумал я тогда. – Менжинский мне ничего не говорил об этом приказе. Не лежится старому лису на домашнем диване». «Что вас настораживает, товарищ Молчанов, – спросил я. – Текущая проверка боеготовности нашей армии. Международная обстановка напряжённая, в Германии Гитлер пришёл к власти. Времена наступают такие, что всего можно ожидать». «Так-то оно так, – сказал Молчанов, – но, как мне удалось выяснить, точно такие же приказы, за подписью Менжинского, поступили в Особые отделы на местах, причём со строжайшим запретом информировать о сделанной работе центральный аппарат». «Такие проделки не в стиле Менжинского, – подумал я. – Похоже, старика кто-то использует вслепую. Хотелось бы знать, кто?» «Но это ещё не всё, – сказал Молчанов. – В Генштабе у меня есть агент-информатор, бывший полковник царской армии Карамзин, можно сказать, мой личный агент, я работаю с ним с Гражданской. Я помог ему пересидеть в штабе Приволжского округа, пока шла операция „Весна“3, когда чистка закончилась, содействовал возвращению в Генштаб. Вчера я с ним встретился на конспиративной квартире с целью прощупать, не связаны ли запросы по нашей линии с какими-то телодвижениями у военных. Выяснилось следующее. По секретному указанию Политбюро из бывших „весновцев“ сформировано несколько групп экспертов, которые выехали в войска с целью проведения подробного анализа уровня боевой подготовки подразделений. Генштаб проинформирован в уведомительном порядке, что вызвало весьма серьёзное раздражение у целого ряда ответственных товарищей».
В. Как Вы расценили полученную информацию?
О. Я её расценил как угрозу высочайшей степени лично для себя. Кто-то в высшем руководстве страны настолько всерьёз озаботился уровнем боеготовности страны, что решил провести независимую ревизию в обход ОГПУ и Генштаба. Мне нетрудно было представить, какие организационные выводы могли последовать по результатам этой ревизии.
В. Вас следует понимать таким образом, что Вы вводили в заблуждение руководство партии и государства о реальном положении в Красной Армии и среди советского населения?
О. Не совсем так. Подчинённое мне ведомство не занималось приукрашиванием. Поставленные партией задачи в первую пятилетку требовали фантастического, невозможного порыва. Разумеется, мы были вынуждены энтузиастские меры часто заменять репрессивными, особенно в деревне. Даже когда в тридцать первом году Политбюро сократило задачи до 65 ударных строек, всё равно мы не могли обеспечить должное качество строительства объектов, которое применяется в нормальной обстановке. Но ведь в ОГПУ работают не экономисты, от нас требовали сроки, мы их обеспечивали, как это было в случае с Беломорканалом. Дальнейшая эксплуатация производственных объектов, точнее, низкая эффективность этой эксплуатации, являлась для нас вопросом будущего, если быть вернее, я вообще полагал, что это не наш вопрос.
В. Тем не менее, не вполне понятно, чем Вас так насторожила проводимая ревизия состояния Красной Армии?
О. Уже на 1930 год по нашим оперативным данным мы зафиксировали следующую ситуацию: количество людей, желающих добровольно поступить в РККА, резко увеличилось. Подавляющий процент – из крестьян, многие из них были неграмотными. Полагаю, что это было следствием сплошной коллективизации. Причина вполне понятна: в армии относительно спокойная, сытая жизнь, распорядок, стабильность. Расти карьерно, становиться командирами для большинства новоиспечённых красноармейцев являлось непосильной задачей, да они и нужды в этом не видели. Младший командирский состав, тот слой, который в царской России занимали унтер-офицеры и прапорщики – вот предел мечтаний, ответственность невелика, воинская выучка -неприятные обременительные хлопоты, которых надо избегать любым способом. Опять же мы констатировали резкое увеличение дисциплинарных проступков: бытовое пьянство, мордобой на личной почве. На мой взгляд, Красная Армия на тот период больше напоминала колхоз, чем реальную силу. Я несколько раз поднимал этот вопрос в разговорах с Гамарником4, но он только отмахивался, мол, будущая война всё перемелет. Тухачевский5 слушал меня более внимательно, такое положение с личным составом слишком расходилось с его идеями о технической модернизации армии, но затем у него произошёл известный конфликт с Ворошиловым6, Тухачевского переместили в Ленинград, а когда вернули в тридцать пятом в наркомат обороны, ему стало не до планомерной работы.
В. Хорошо, отложим пока вопрос о Красной Армии и Тухачевском. Как Вы поступили после сообщения Молчанова?
