Николай Лузан
Сталин. Операция «Ринг»
© Лузан Н.Н., 2015
© ЗАО «Издательский дом «Аргументы недели», 2016
Глава 1
2 февраля 1942 года в эфире зазвучал голос, хорошо знакомый советским вождям. Новоиспеченный борец с большевизмом, бывший заслуженный артист РСФСР, бывший руководитель Художественного театра имени Мочалова Всеволод Блюменталь-Тамарин, выступая на немецком радио, с праведным гневом обличал своих недавних покровителей: Сталина, Молотова, Калинина и других членов политбюро ЦК ВКП(б). Он не жалел слов, чтобы извалять их в грязи, а вместе с ними и социалистический строй. На обомлевшего слушателя обрушился не просто ушат словесных помоев, а водопад самых гнусных измышлений. В своих выступлениях предатель призывал их не поддерживать «кровавый режим палача Сталина» и переходить на сторону «несущей свободу и европейские культурные ценности армии Великой Германии», а население оккупированных территорий убеждал в необходимости «всемерного содействия установлению нового порядка на землях, освобожденных оттирании большевиков».
Столь невероятный нравственный и политический кульбит Блюменталь-Тамарина не могли представить не только его поклонники, но и коллеги по сцене. Всего полгода назад этот баловень судьбы и Мельпомены купался в лучах славы и пел оды советской власти и ее вождям. Впереди ему светили Сталинская премия и звание народного артиста СССР. Если бы не война.
Вооруженная до зубов и отмобилизованная в трехлетних войнах в Западной Европе и Северной Африке армада вермахта 22 июня 1941 года вероломно напала на СССР и в считаные недели смяла «несокрушимую и легендарную» Красную армию. Подобно гигантскому цунами, она погребла под собой Белоруссию и Украину, удушающей петлей блокады сомкнулась вокруг Ленинграда и устремилась к Москве. Казалось, еще одно усилие, и танковые клинья генерала Гудериана порвут в клочья обескровленные, измотанные в боях части Калининского, Западного фронтов и гитлеровские войска ворвутся в столицу.
В те роковые ноябрьские дни 1941 года для русских людей наступил момент истины: покориться или стоять насмерть. Одни – таких было подавляющее большинство – не стали пенять советским вождям на их ошибки и просчеты, а встали на защиту своей земли, другие – ничтожное меньшинство – переметнулись на сторону фашистов. Среди последних оказался и Блюменталь-Тамарин – презренный раб своего тщеславия и гордыни. Подтверждением тому являлась вся его прошлая жизнь.
Выросший среди богемы, славословившей царя и трон, он не слишком убивался по канувшему в небытие самодержавию. Нацепив на лацкан фрака красный бант, он перешел в услужение к новой – советской власти. Она снисходительно отнеслась к его прошлым монархическим панегирикам и предоставила не только театральные подмостки, но и сохранила за ним хуторок в окрестностях Харькова. В то время как над расхристанной Россией веяли вихри враждебные, а на ее бескрайних просторах лились реки крови, Блюменталь-Тамарин играл на сцене царя Эдипа, а после спектаклей на широкую ногу гулял в ресторанах.
Его роман с большевиками продлился чуть больше года. В июне в Харьков вступили части Добровольческой армии генерала Деникина. Сменив на лацкане фрака красный бант на георгиевскую ленту, Блюменталь-Тамарин снова в буквальном и переносном смысле оказался на коне. В тот день, когда по центральной улице города – Сумской в парадном строю прошли деникинцы, он поспешил засвидетельствовать им свою лояльность. В верноподданническом порыве, а скорее из страха за свой короткий роман с большевиками, ловкий лицедей развил бурную деятельность. В честь прихода освободителей от «жидо-большевистского ига» Блюменталь-Тамарин организовал грандиозный концерт в цирке. Этого ему показалось мало, и тогда верхом на белом коне, с огромным трехцветным флагом на пике и большой церковной кружкой, притороченной к седлу, он принялся разъезжать по Харькову и собирать пожертвования для «истинных защитников Отечества».
Местная пресса взахлеб писала о «феерическом спектакле, устроенном великолепным и неподражаемым Блюменталь-Тамариным». Вскоре эта «феерия» ему аукнулась, да еще как. Под ударами Красной армии части генерала Деникина оставили Харьков и все дальше откатывались на юг России. В их обозе тащился Блюменталь-Тамарин. Волна исхода от советской власти прибила его к Одессе. Там ему стало не до спектаклей, дни белого движения были сочтены. Почувствовав, что запахло жареным, Блюменталь-Тамарин отринул Бога, царя, Отечество, белую гвардию и опять переметнулся к безбожникам-большевикам, но на этот раз попал не на сцену, а в подвал ЧК. Впереди его ждал суд скорый и, скорее всего, правый. За гораздо меньшие преступления, чем «феерический спектакль», организованный им в Харькове, чекисты ставили к стенке.
Но здесь свое слово сказала судьба в лице наркома просвещения Луначарского. Встав на защиту Блюменталь-Тамарина, он скорее руководствовался не гуманными, а сугубо практическими соображениями. Советская власть нуждалась в известных именах, которые бы придали светский блеск и смягчили бы суровый облик диктатуры пролетариата.
Блюменталь-Тамарин, а точнее, эта фамилия занимала далеко не последнее место в числе деятелей отечественной культуры и искусства. Его отец и мать были известными людьми в театральном мире. Сам он получил классическое образование – окончил Московское театральное училище, дальнейшую жизнь связал со сценой и с течением времени сделал себе имя. Оно было известно не только в России, но и за рубежом. Именно это обстоятельство и подвигло Луначарского снять палец чекиста с курка револьвера. На свободу Блюменталь-Тамарин вышел похудевшим, но не с волчьим билетом и, не мешкая, отправился под крыло своего покровителя – в Москву – завоевывать советские театральные подмостки.
В бурном послереволюционном времени Блюменталь-Тамарин чувствовал себя как рыба в мутной воде и быстро нашел не только теплое, но и сытное место в новой жизни. Благодаря связям среди вождей новой пролетарской культуры он быстро пробился в число приближенных к власти. Вскоре, обласканный ею, он получил причитающийся номенклатурный набор: служебную машину с водителем, персонального секретаря, шикарную госдачу в подмосковной Истре.
Славословие Блюменталь-Тамарина в адрес строителей социализма и вождя Сталина не осталось без внимания. В 1926 году он одним из первых деятелей культуры стал заслуженным артистом РСФСР. Постановление советского правительства о присвоении ему этого высокого звания зачитал со сцены сам нарком просвещения Луначарский. В тот день на торжественном вечере в честь Блюменталь-Тамарина пели великие Собинов, Нежданова и Обухова.
Обласканный властью, он купался в лучах всесоюзной славы. В то время когда большинство народа перебивалось с воды на квас, Блюменталь-Тамарин не стеснялся и жил на широкую ногу. Его современник Георгий Бахтаров вспоминал:
«…B 1931 году мне и двум моим товарищам по Реалистическому театру предложили принять участие в гастрольной поездке Всеволода Александровича Блюменталь-Тамарина в Тулу и Харьков. В Харькове за день до окончания гастролей он пригласил нас на ужин в шикарный ресторан на Сумской. В отдельном кабинете был накрыт стол на четыре персоны. До сих пор помню все эти невообразимые закуски: янтарную лососину с лимоном, анчоусы, белугу в белом вине, холодную индейку с каштанами, на горячее – котлеты «Марешаль» (что-то фантастически вкусное из грудок рябчика, начиненных белыми грибами) и, наконец, десерт – клубника со взбитыми сливками.
Всеволод Александрович был в ударе, увлеченно рассказывал о своей молодости, вспоминал театральные легенды, читал Блока и Лермонтова. В какой-то момент на пороге кабинета появился незнакомый человек средних лет в очках. Он внимательно слушал стихи. Блюменталь-Тамарин, уже захмелевший, пригласил его к нашему столу. Незнакомец приблизился и сказал: «Я вчера видел вас в «Нине». Вы удивительный артист! И стихи читаете вдохновенно. А ведь в 1919 году в Одессе по решению подпольного обкома партии я должен был вас застрелить! И только случай помешал мне сделать это. Вас обвиняли в том, что вы предали Лизу В. Она погибла в контрразведке».
Блюменталь мгновенно протрезвел. «Это клевета и ложь! – сказал он. – Когда в город вошли красные, я был арестован и приговорен к расстрелу. Но приговор был обжалован, и дело прекращено за недоказанностью обвинения».
Хорошо начавшийся вечер был совершенно испорчен…»
Вечер действительно был испорчен, но этот темный эпизод из прошлой жизни Блюменталь-Тамарина не испортил ему жизни. Тень наркома Луначарского и благосклонность других советских руководителей ограждали его от НКВД. Он продолжал оставаться кумиром публики. Перед ним замаячили лавры звезды первой величины советской сцены, но вмешалась война. Она стала истинным мерилом гражданственности и нравственности. В ней, как в горниле, с души слетала окалина повседневности и обнажались в одних – несгибаемый стержень, в других – трухлявая гниль. Война сорвала с лицедея Блюменталь-Тамарина маску. Он трусливо бросил театр, актеров и вместе с женой, личной секретаршей, исполнявшей по совместительству роль любовницы, затаился на казенной даче в поселке Новый Иерусалим. Блюменталь-Тамарин надеялся, что нордические корни – по линии отца в его жилах текла немецкая кровь – позволят стать своим в алчной своре фашистов.
