Константин Иванович Подыма
Счастливого плавания, «Шхуна ровесников»!
СЧАСТЛИВОГО ПЛАВАНИЯ,
«ШХУНА РОВЕСНИКОВ»!
Или
История
самого необычного
корабля
из всех, которые
когда-либо
швартовались
в НОВОРОССИЙСКЕ,
рассказанная
флаг-штурманом
КОНСТАНТИНОМ ПОДЫМОЙ,
Дополненная
выписками из лоции
и судовых журналов
Приглашение к путешествию
Есть на свете один необычный корабль. Порт приписки — Новороссийск, позывной сигнал — «Комсомол», так написано на первой странице его судового журнала. На борту веселая и озорная команда — новороссийские мальчишки и девчонки.
Корабль называется «Шхуна ровесников».
А я — флаг-штурман этого судна. Был и капитаном и капитаном-наставником «Шхуны». Словом, плаваю с ребятами вот уже девять лет. Многое видел, о многом хотел бы рассказать. Но вначале о том, как была построена «Шхуна ровесников», чей родной причал — газета «Новороссийский рабочий».
Однажды в редакции газеты решили выпустить страничку для школьников.
Журналисты подготовили несколько заметок, нашли фотографию, и получился первый номер.
Но самое главное — было в нем такое вот обращение:
МАЛЬЧИШКИ И ДЕВЧОНКИ!
РОМАНТИКИ, ФАНТАЗЕРЫ, НЕПОСЕДЫ!
СЛУШАЙТЕ ВСЕ!
В ДАЛЬНИЙ ПУТЬ ОТПРАВЛЯЕТСЯ
«ШХУНА РОВЕСНИКОВ».
БОЛЬШОЕ ПЛАВАНИЕ ПРЕДСТОИТ ЕЙ.
СРОЧНО ТРЕБУЕТСЯ ПОДОБРАТЬ КОМАНДУ.
ТОЛЬКО УГОВОР ОДИН:
РАВНОДУШНЫХ НА БОРТ НЕ БЕРЕМ.
И нытиков тоже, и зазнаек.
Пусть вспыхнет у нас не один спор. В спорах рождается истина.
Мы будем обсуждать здесь просмотренные кинофильмы, прочитанные книги. Пробовать свои силы в стихах, прозе, рисунках, фотографиях. И еще о многом-многом узнаем мы с вами и немало сделаем на борту «Шхуны ровесников».
Ну как, договорились?
А раз согласны, так тоже собирайтесь в путь!
Наша шхуна поднимает паруса…
Признайся честно, наш читатель: ты бы отозвался на такое обращение?
Конечно, отозвался.
И новороссийские ребята отозвались. Они пришли в редакцию городской газеты и вместе с журналистами стали два раза в месяц выпускать страницу для ребят. Бегали по школам юные корреспонденты, брали интервью, писали рассказы и стихи, обсуждали их сообща. Рисовали заголовки, эмблемы, заставки. Делали фотографии.
И раз в неделю собирались в редакции. В половине седьмого, в понедельник.
А время шло. И превратилась комната отдела писем в кают-компанию, сотрудник газеты, занимающийся с ребятами, — в капитана, еженедельные встречи — в палубные сборы, а литературный кружок при редакции — в необычный клуб.
В нем занимались уже не только журналистикой, но и многими другими делами.
На одном палубном сборе обсуждали план будущего газетного выпуска, а на следующем — где достать настоящий судовой колокол — рынду.
— Нашли общее! — скажешь ты. — Журналистика и рында! Зачем?
— Как зачем? — возмутился бы любой курсант «Шхуны». — Да чтобы отбивать склянки!
Захотелось ребятам вдохнуть настоящего соленого ветра, покачаться на скрипучей палубе; вместо нарисованного в газете костра сесть у настоящего — дымного и яркого, печь картошку, петь до утра песни.
Захотелось большого дела, чтобы горело сердце и было жарко рукам. Не быть посторонними наблюдателями, не только писать о своих друзьях-сверстниках, но всегда быть с ними в интересных делах. И не рядом, а впереди!
С тех пор стала «Шхуна ровесников» молодежным клубом. И зажили ребята удивительной жизнью.
О ней я хочу рассказать в этой книжке.
Так ты готов к путешествию?
Застегни поплотнее бушлат, надвинь фуражку-мичманку по самые глаза!
А что предвещает барометр?
На барометре — «буря».
Глава первая, немного таинственная
Ветер чуть не сбил меня с ног, когда я вышел из дома. В свете качающегося фонаря беспорядочно метались снежинки. Вокруг — ни души, ни огонька.
Ночь, половина четвертого. Весенние каникулы…
А снегу сколько! Еще утром было тепло и солнечно, как и положено в марте, а к вечеру на вершинах горного хребта показалась белая облачная гряда. «Борода» — называют ее новороссийцы. Точнее признака надвигающегося норд-оста нет.
Ночью ветер разгулялся вовсю! Пригнал снежные тучи, пахнуло холодом, и город закутался в белое вьюжное покрывало. В такую погоду у нас в Новороссийске школы не работают, а ребята сидят по домам и читают интересные книжки.
Сейчас на ночной улице бушует ураган, срывает крыши с домов, переворачивает вагоны, рвет провода…
Я отшатнулся. Рядом просвистела плеть падающего провода. Один задел за другой, и веером посыпались синие искры. Лучше-ка (от беды подальше!) сойти с тротуара на середину мостовой. Там спокойнее.
Не успел, однако, шагнуть, как растянулся прямо на скользкой дороге.
Ничего себе! Норд-ост плюс гололед!
Честное слово, плохо одному. Особенно в такой ураган. Плохо, когда некому тебе помочь, когда нет рядом друга, за чье плечо можно удержаться.
А каково сейчас кораблям? Болтаются на холодных свирепых волнах и покрываются тонким ледяным панцирем. В старину немало парусников погибло в нашей бухте, и хранит на дне своем она много жертв злобного ветра.
Сейчас нет кораблей в Цемесской бухте. Ушли за десять — пятнадцать миль от Новороссийска. Туда, где ветер послабее и море не так штормит…
Отвернул рукав бушлата, глянул на часы. Без десяти четыре! Не опоздать бы…
Обойдя поваленный набок газетный киоск, где еще днем покупал «Комсомолку», я свернул с главной улицы и направился к площади Героев. Там, у могил воинов, павших в боях за город, горит Вечный огонь. Издалека виден язычок пламени, отважно борющийся с непогодой. Не в силах жестокий норд-ост погасить живое пламя. И веет от него теплом, таким необычным в эту стылую ночь. Огонь выхватывает из темноты золотые буквы надгробий. Каждый час звучит скорбная мелодия, которую сочинил Дмитрий Дмитриевич Шостакович. Он подарил ее нашему городу и назвал «Новороссийскими курантами».
Ветер шумит где-то в вершинах деревьев, и тихо гудит пламя.
Я огляделся. Вокруг — никого. Ну что ж, неудивительно. В такой ураган мало кто пойдет с нами… Здесь, у Вечного огня, должны были собраться ребята, живущие в центре города. А остальные в другом месте…
— С добрым утром! — слышится вдруг чей-то голос, и от скамейки, стоявшей в стороне от светильника и плохо видной в полутьме, отделилась фигура.
«Кто это?» — не сразу узнал я. Потом догадался:
— Сережка? Добрался-таки…
— А я не один, — заглушил ветер Сережа Гречихин.
Шапка-ушанка сидела на его голове как-то очень лихо. Блики огня скользили по лицу. Веснушки усеивали щеки и нос. Обычно серьезный и молчаливый, сейчас он задорно улыбался. Было ему всего лишь пятнадцать, и учился он в девятом классе. Страстный фотолюбитель, Сережа всегда таскал с собой старенький «ФЭД». И сегодня что-то топорщилось под курткой. Не прийти он не мог: именно сегодня его должны зачислить в экипаж «Шхуны». Пока ведь он только курсант…
— Двенадцать баллов, — ликующе сообщил, подходя к нам, худощавый парень в кожаной куртке. — Порядок!
— Как обещал! — отрубил Гена Лашко. — Чтоб я испугался этого норд-оста? Никогда!
Вообще Гена парень что надо. До армии целых три года был в «Шхуне». Человек он неспокойный, всегда готов сорваться с места и ради «Шхуны» птицей лететь куда угодно. В 21-й школе каждый знал Генку Лашко. Его хватало на все: и на подготовку традиционного вечера «За честь школы», и на работу в кружках. Правда, не всем нравился его характер — немного резкий. Но Генка всегда говорил правду в глаза…
Я с беспокойством посмотрел на ребят.
— Не замерзнуть бы нам, братцы. Ну, Гена — человек военный, прошел сквозь огонь и воду, а вот ты, Сергей… Что-то твоя куртка не внушает доверия.
— Что ты! Олений мех! Попробуй! — И Сережка отогнул край куртки.
— Ладно-ладно, верю. Будем еще кого-нибудь ждать? Все-таки объявление в газете дали.
— Читал… — улыбнулся Гена. — Операция «Рассвет».
«…Ты хочешь подняться в горы на рассвете? Пройти вместе с нами по узкой тропе и встретить восход солнца?
— А если дождь, а если снег? — скажешь ты. Ну и что? Ведь «Шхуна ровесников» никогда не дрейфила перед дождем или снегом…»
— И все же двенадцати баллов испугались, — сокрушенно заметил Сергей. — Сколько обещало прийти, а сколько нас? Где капитан, где помощник?
— Дмитриев болен, а у Шкуратова сегодня зачет, — начал я, но Лашко нетерпеливо перебил меня:
