Чёрная сиротка
ПРОЛОГ
Громко завывает ветер. Я встряхиваю головой и смахиваю белые пряди с глаз. Еле видное облако танцует испорченный вальс, поддаваясь разрывному дуновению. Оно отчаянно пытается добраться до меня и столкнуть с крутой скалы. Я стою неподвижно, только плащ развевается в воздухе точно победный флаг. В одной руке я сжимаю меч, а в другой сдавливаю острый камень. Кровь стекает по тыльной стороне ладони. Щекочет, привлекая к себе внимание. «Давай, отвлекись, и оно убьёт тебя».
Если бежать, то только вперёд.
Двадцать девятый день мне снится один и тот же сон, и эти слова я повторяю перед тем, как просунуться в холодном поту. Я вкладываю максимум агрессии в пустоту бушующего шторма. Мой голос огибает остроту скал, будоражит форменную хмарь, кажется, даже весь мир содрогается, сплошь падает на колени и затыкает уши.
Вторую неделю я смотрю на пустой лист исследовательской работы, и только на титульном располагается: «Разновидности кварца. Применение минералов в обиходе». Как только я тянусь к клавиатуре, кошмар воссоздаётся. Мысли затуманиваются, и каждая новая идея, начальное предложение улетучиваются. Свист бури, и моя речь умерщвляют идеи.
Я отказалась праздновать «совершенное взросление», как это называют мои знакомые, чтобы уступить очередному неудавшемуся сну. Утомлённость и бессонница крадут все выжатые как цедра лимона силы. Ничего не осталось.
— Почему не ложишься? Время перевалило за полночь, — переживает Айк.
Мы удерживаем долгий зрительный контакт и, в конце концов, я выдыхаю. Шумно как ураган.
— Я не справляюсь, — запуская пальцы в волосы, говорю я лучшему другу.
— Возьми мои записи. — Айк достаёт из холодильника молоко и заполняет небольшой стакан. — Я тоже писал о кварце.
— Дело не в этом, — подступившие слёзы смазывают вид. Я сглатываю и очищаю сознание от негатива.
— Кошмары?
Я киваю.
— Всё в порядке, — резко встреваю я, прежде чем он начнёт, — они редеют. Скоро этот ужас закончится.
Мои проблемы расстраивают его, и я стараюсь не подавать вида, что разрушаюсь. Но кто, как не он, видит меня насквозь. Мы друзья с раннего детства, и уже как два года живём вместе. Он читает мои чувства, как открытую книгу.
— Я буду молиться, чтобы всё это закончилось. Я скучаю по прежней Милдред. Такой же сильной и настойчивой. Мог бы я снять с тебя этот груз, непременно бы это сделал. Как раньше, — он грустно улыбается, а зрачки его сверкают.
После смерти бабушки, воспитывавшей меня ещё с пелёнок, только Айк оставался рядом, простыл след фальшивых друзей. Мне едва исполнилось шестнадцать. Недалеко меня поджидала взрослая жизнь, хихикала, как только я на неё заглядывалась. «Чего мне от тебя ожидать, жестокая?». Никого у меня не осталось, не было и родителей. Мама Айка с трудом взяла надо мной опеку. Она живёт заграницей и не поддерживает с нами связь.
Бабушка упорно трудилась, чтоб я вкусно ела и красиво одевалась. Она приходила домой уставшая и почти не разговаривала. У неё не оставалось времени, чтобы спросить о моих переживаниях. Айк на тот момент учился на геолога. Его пылкое стремление достичь высот пробудило во мне интерес. Теперь я шагаю по стопам друга.
— Иди, спи, — говорю я. — Я скоро закончу.
Он недолго смотрит на меня. Я знаю этот взгляд — он хочет помочь, посоветовать решение проблемы, но сомневается, что я в этом нуждаюсь. «Ты хочешь помощи, понимания, но ненавидишь это», — сказал Айк однажды. И он полностью прав.
— Если снова приснятся ужасы, зови меня, я тут же примчусь.
Я киваю ему, и он уходит, по пути попивая молоко.
Через месяц я съеду в соседний дом, чтобы не мешать твоей личной жизни, думаю я, глядя на его удаляющуюся спину. Он упомянул это один раз, мягко, но требовательно: «Мне двадцать четыре. Я хочу завести семью».
Я укутываюсь в одеяло, отворачиваюсь к стене. В юности я боялась спать иначе. Думала, что если открою глаза, передо мной окажется чудовище или привидение. Иногда я надеялась увидеть дух своей мамы, чтобы она поцеловала меня в лоб со словами «спи, золотая», или дух отца, который сказал бы: «Я уничтожу всех твоих обидчиков».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Они намеренно бросили меня. А позже погибли. Не дали возможности найти их, увидеть издалека. Я была бы рада даже силуэту — далёкой неуловимой тростинке, исчезающей с каждой секундой. Дальше, дальше, дальше…
Полусон прерывает протяжной скрип старого кресла. Галлюцинации от недосыпа? Померещилось? Или детские вымыслы превратились в явь?
Звук повторяется — тягучий, как резина, продолжительный. Здесь кто-то есть. Я не двигаюсь. Вдох. Выдох. Оборачиваюсь.
Лунный свет демонстрирует мужскую фигуру, отливающую серебром. Всё тело покрыто утягивающими доспехами, а на поясе свисают ножны. Он легко держит рукоять, невпопад постукивая пальцами: барабанит мелодию. Я невольно вспоминаю про сны.
— Кто ты? — почти шёпотом спрашиваю я, сжимая уголок одеяла.
Швырнуть в него подушку или прикроватную лампу? А может, лучше уже с кулаками кинуться на него?
— Я пришёл, чтобы забрать тебя в предназначенное для тебя место, — мужчина бесшумно поднимается. — Пойдём со мной. А иначе мне придется тебя заставить.
— Я… никуда… не пойду, — выдавливаю я и украдкой поглядываю на закрытую дверь. Если я закричу, Айк меня услышит?
Мужчина подходит вплотную к кровати. Отполированное снаряжение громко шелестит. Это значит, что мы больше не задержимся.
В горле пересыхает, точно после недельной жажды. Я не в состоянии гаркнуть на похитителя. Или галлюцинацию?
Я издаю глухой стон: мужчина закрывает своей холодной ладонью почти всё лицо. Челюсти немеют, во рту вкус крови: я прикусила щеку.
— Т-ш-ш, Милдред, — мурлычет мужчина. Меня охватывает ещё большее оцепенение. «Милдред». Ему известно моё имя.
Он поднимает меня, как кусок теста, ставит на подкашивающиеся ноги. Темнота… Невесомость.
«Моя жизнь зависит от реалистичной галлюцинации — мечника в железных пластинах», — в голове звучит мой голос, с ноткой безнадёжной ухмылки.
Я отталкиваюсь от твёрдой груди кулаками, локтями, дрыгаю ногами в воздухе. Тщетно. Я толкаю булыжник массой в сто килограммов. Мечник превосходит меня не просто как человек, а как нечто иное.
Костяшки простреливает боль, средняя замирает, как вечная статуя. Запястья ломит от напряжения. Я сдаюсь — физически. Пока я готова бороться, а именно, узнать маньяка и его цели.
***
На кухне меня ждёт горячий завтрак Айка, его заботливая улыбка и очередной упрёк за опоздание к столу. Через полчаса я отправлюсь на учёбу, а домой вернусь уставшей, и мы с Айком в полночь загоримся желанием посмотреть сериал.
Как только я распахиваю глаза, осознаю, что это всего лишь фантазия моего тоскующего разума. Я подрываюсь с обветшалой кровати и шустро осматриваю помещение.
Ярко-голубой свет ослепляет. Мне непременно хочется надеть десять пар солнечных очков. Силясь, я уделяю больше внимания месту моего пленения.
Меня окружают голубые стены, инкрустированные бурыми и жёлтыми вкраплениями. На потолке шатается дряхлая лампада с тремя свечами. Возле кровати располагается тёмно-коричневый шкаф, расцарапанный до неузнаваемости. Напротив спального места — кресло-качалка, закиданное тряпками, ужасно смердящими табаком и плесенью. На каждой из четырёх стен прикреплены свечи в золотистой «подставке»: они отражают блики на гладких глянцевых стенах из голубой бирюзы.
Я делаю несколько неуверенных шагов к стрельчатой двери. Когда тянусь к ручке, чтобы выбраться из неизвестного места, дверь отворяется, и я отскакиваю в сторону, хлюпая голыми стопами по кафелю.
Гостем захолустной комнатушки становится мужчина. Он останавливается посредине, ладонями откидывает шёлковые снежно-белые волосы, поднимает на меня серо-голубые глаза и возмущённо фыркает.
— Я не удивлён, что он притащил тебя в этот кошмар, — говорит мужчина, бегло оглядываясь. — Впрочем, я пришёл рассказать о главном, Милдред. А конкретнее, о твоём предназначении. Или о работе. Называй это как пожелаешь.
