Ирина Воробей
Договорились
Глава 1. День, который испорчен с самого начала
Сегодня Карина хотела выглядеть сногсшибательно. Чтобы Трунов прогрыз локти до костей от досады, а Зайкин от восторга кончил на месте с первого взгляда. Чтобы у остальных парней зудело желание, а девушек выжигала зависть. Чтобы никого не оставить равнодушным. Ей нравилось ловить собственное отражение в восхищенных глазах. А в зеркало она смотреться не любила. Но приходилось делать это часто. Хотелось быть уверенной, что одежда сидит как надо, волосы не встали дыбом, косметика не потекла по коже. Сейчас любовалась новым платьем, терзаясь сомнениями, не вернуть ли его, потому пока не отрывала ценник.
Приталенное, на бретелях, винного оттенка, с ажуром на груди и тремя направляющими по животу, которые расходились на волнистый короткий подол, оно идеально обтекало ее фигуру, придавая элегантной сексуальности. Вчера в бутике ДЛТ девушка вышагивала в нем поступью пантеры по лоску черного мрамора, отражаясь не только в зеркалах, но и в потолке, и в стенах, наполированных до кристальной гладкости. Там платье казалось второй кожей, естественным атрибутом царицы. А в тесной прихожей типовой двушки в хрущевке, где обои отходили от стен и линолеум протерся до дыр, девушка сама себя чувствовала адским чучелом, на которое напялили рясу святого. В оранжевом свете наддверного бра все выглядело ненатурально, как будто неумелец прифотошопил ее голову к картинке с модного сайта. Она казалась себе нелепой. Стыд не позволял смотреть отражению в глаза.
Карина сделала себе подарок на день рождения. Ей давно мечталось влететь в самый пафосный торговый центр, где одеваются лучшие у лучших, и купить любое платье, которое приглянется, не взирая на цену. Приглянулось это за сотню тысяч. Там продавались и дешевле, в несколько раз, и внутренняя жаба со скрипом прикладывала карту к терминалу на кассе, но девушка строго себе наказала, что не будет жалеть, что пора начинать жить, что можно себя и побаловать. «Ты заслужила», – твердила она в уме.
Голые ноги демонстрировать на улице она тоже стеснялась. Кожа всегда казалась не очень ровной, да коленки костлявыми, а капроновые колготки в мелкую сеточку прекрасно сглаживали все недочеты. Она ходила в них даже летом. Туфли подобрала золотые на платформе и шпильке, а в руки взяла клатч, черный с позолоченным обрамлением.
Зашумела вода – слив унитаза. Щелкнул замок, и дверь ванной распахнулась. За ней показалась лысеющая голова и валкая фигура в кальсонах и мятой футболке. Худые, словно выжатые, руки свисали с костлявых плеч, как ненужные, спина горбилась, небольшой, но круглый живот выпирал из-за сколиоза. Густые брови нахмурились к центру. Карие глаза сверлили платье исподлобья.
– Ты на учебу собралась или на панель? – сиплый голос отца отдавал презрением. – Хоть пиджак накинь, и тот длиннее будет.
– Это платье стоит сто тысяч, – огрызнулась девушка. – Грех такое закрывать дешевым пиджаком.
– Ничосе, – лысая голова отпрянула назад, показав второй подбородок. – Трунов твой раскошелился, что ли? То-то ты дома почти не ночуешь. На платье себе зарабатывала, значит.
– И заработала, – процедила Карина, глянув на него с очерствелой злостью.
Что-то пытаться объяснять давно потеряло смысл. Она теперь на все его издевки отвечала сарказмом, в котором со всем соглашалась, хоть в груди и сгущалась раскаленная жижа, тягучая и бурлящая.
– Глянь, мать, работница года! На платье себе заработала! – насмехался отец, кивая в сторону кухни, где женщина бормотала стандартную утреннюю молитву. – Она у Трунова в спальне, поди, на доске почета висит, как самая старательная. Интересно, в кого она такая.
Последнее предложение он произнес с особым омерзением. Мамин голос, сам по себе низкий, грудной, по коридору доносился до Карины, как из потустороннего мира. Монотонность речи превращалась в угнетающую мелодию саспенса. Давность ремонта, скрип половиц и потрепанность мебели дополняли атмосферу унынием и безнадежностью.
Мать не откликнулась, продолжая бормотать. Во время молитвы она никогда не отвлекалась. Отец махнул рукой и ушел в большую комнату, где бурчал телевизор. Из маленькой выбежала Полина, стройная девица в школьной форме. На ходу она заплетала длинные русые волосы в хвост. Белая блузка вылезла из черной юбки и раскрыла плоский живот. В пупке блестел серебряный пирсинг.
Карина округлила глаза, сначала не поверив, и пригляделась.
– Это что? – шепотом спросила она, развернув сестру за плечо и ткнув пальцем в серебряный шарик с белым фианитом.
Полина скрючилась на секунду, а потом посмотрела с ухмылкой.
– А это? – сестренка подергала ценник сзади, свисающий на молнии, и выпучила глаза. – Сколько?!
Карина облизала губы и пожала плечами.
– Подарок на день рождения, – с чувством неловкости пояснила она.
– От Трунова что ли? – усмехалась девчонка.
Девушка не стала отвечать и прокрутилась вокруг своей оси, чтобы в последний раз убедиться в правильности вчерашнего спонтанного выбора.
– Дашь поносить?
Зеленые глаза сестры расширились до умиления, брови поднялись, растянутые черной тушью ресницы растопырились.
– Я сама еще не носила, – ответила спокойнее старшая и поправила плечи, а потом сморщилась, кивая в сторону комнаты с телевизором, и прошептала. – Не спались только. С говном же съедят.
– Че, я сама не знаю?
Полина подвинула ее грубо, толкнув тазом, и тоже встала перед зеркалом.
– Я так уже три месяца хожу, между прочим, даже ты только заметила, – хихикнула она, смотря на Карину через зеркало. – Ну, колись, Трунов разжмотился? Или нового спонсора нашла?
Карина только закатила глаза и, схватив сумочку, вышла из квартиры. «Завтра перееду», – выдохнула она, оказавшись на улице.
Питер хмурился, как обычно. В этом городе, казалось, вообще не бывало легких дней, чтобы совсем без облаков и ветра. Вечно где-то около кружили тучи, грозясь проливными дождями или того хуже нескончаемой мелкой моросью. Девушка не взяла с собой ни зонт, ни куртку, потому что хотелось явиться в полноценном образе без лишней громоздкости и ненужных деталей. Плечи сжимал зябкий утренний холодок, и ветерок залетал под платье снизу. Она привыкла приносить в жертву красоте комфорт.
Праздник был не только у нее. Школьники, нарядные, в бантах и бабочках, с цветами и гордыми родителями, шли на линейки Первого сентября. За счет них толпы прохожих разукрашивались в разные цвета и оттенки. Массы не сливались с асфальтом или пастельными тонами окружающих зданий. Все вокруг уже преображалось осенними красками, но дух лета еще витал в воздухе. Это вдохновляло.
А в метро всегда было буднично. Эскалаторы мерно несли ленивых вниз под бодрый рекламный голос. Торопливые
