Фредерик Браун
Новенький
— Пап, а люди — они настоящие?
— Малыш, ты и впрямь этого не знаешь, залей тебя вода? Разве у вас в классе Аштарот не рассказывал об этом? Если нет, для чего тогда я плачу им по десять БТЕ[1] за семестр?
— Рассказывал, пап. Но я почти ничего не понял из его объяснений.
— Хм, как бы тебе сказать… Аштарот — он малость… Постой, а что он говорил?
— Он говорил, что люди — настоящие, а мы — нет. И еще: мы существуем только потому, что они верят в нас. То есть мы — это фрукт… какой-то их фрукт.
— Плод их воображения?
— Верно, пап. Мы — плод их воображения. Аштарот так нам объяснял.
— Ну и что тут непонятного? Разве тебе мало этого ответа?
— Слушай, пап, если мы — ненастоящие, то почему мы здесь? Я имел в виду…
— Ладно, малыш. Видно, придется мне самому объяснить тебе это. Но вообще-то не особо забивай себе голову подобными штучками. Они имеют лишь академическую ценность.
— Что значит, «академическую ценность»?
— А то и значит, что к жизни их не особо приставишь. Но знать это надо, чтобы не выглядеть неучем вроде какой-нибудь тупой дриады. Настоящим вещам ты должен учиться на занятиях у Лебалома и Мардука. И не шаляй-валяй, а усердно.
— Ты говоришь про красную магию, одержание и…
— Да, малыш, про них. Красную магию ты должен изучать с особым прилежанием. Ты же — огненный элементаль, понимаешь? Она — твои дрова… Ладно, не будем отвлекаться. Так вот, все топливо, из которого состоит мир, подразделяется на два вида: разум и материю. Это тебе понятно?
— Да, пап.
— Думаю, тебе не надо доказывать, что разум выше материи? Ученые головешки называют разум высшим планом существования. Возьмем, к примеру, камни. Они и подобные им штуки — это чистая материя, то есть низшая форма существования. Люди, так сказать, промежуточная форма. У них есть и то и другое. Тела у них материальные, как и камни, но их поступки направляются разумом. Теперь понимаешь, почему их называют промежуточной формой?
— Кажется, да, пап, но…
— Не перебивай. Есть еще третья и высшая форма существования… это мы. Элементали, боги и те, кого люди по невежеству называют мифическими существами: банши, русалки, африты и луп-гару… словом все-все, кого ты видишь вокруг. Мы выше.
— Но если мы — ненастоящие, как тогда…
— Помолчи, бестолочь. Мы выше, поскольку являемся чистым разумом, понимаешь? Мы — порождение чистого разума, малыш. Вся разница лишь в том, что люди эволюционировали из безмозглой материи, а мы эволюционировали из людей. Можно сказать, они нас породили. Теперь понятно?
— Вроде, понятно, пап. А что, если они перестанут в нас верить?
— Не бойся, не перестанут. Всегда были и будут те, кто верит в нас, и этого достаточно. Разумеется, чем больше людей верит в наше существование, тем сильнее становится каждый из нас. Нынешнее старичье вроде Амон-Ра и Бел-Мардука — наглядный тому пример. Они состарились и одряхлели, потому что сегодня у них нет настоящих последователей. А когда-то, малыш, они были важными шишками. Помню, какие заварушки устраивал Бел-Мардук на Гарпиях.[2] А сегодня — еле ковыляет, без палки шагу ступить не может. Или вот Тор. Малыш, ты бы слышал, какой гвалт он подымал всего несколько веков назад.
— Пап, но если в них почти перестали верить, что с ними будет? Они умрут?
— Как тебе сказать… теоретически, да. Но у нас всегда есть спасительный фитиль. Существует такая порода людей, которая верит всему. Точнее, сомневается в своих сомнениях. Они — ядро нашего существования. Тебе знакомо это слово? Пусть все потешаются над каким-нибудь устаревшим верованием, обязательно найдется хотя бы несколько человек, которых сжигает искорка сомнения. А этого нам достаточно.
— Пап, а что будет, если люди породят новое мифическое существо? Оно тоже окажется здесь и будет жить среди нас?
— Конечно, малыш. Именно так мы все здесь и появились; кто раньше, кто позже. Вот, например, полтергейсты. Они — еще новички. И вся эта эктоплазма, что плавает вокруг и только мешает ходить, — тоже новая. Или взять, допустим, Поля Баньяна.[3] Ты ведь знаешь этого великана? Он у нас совсем недавно, каких-нибудь сто лет, так что он немногим тебя старше. Здесь полно новых обитателей. Разумеется, они не сразу появляются; одних надо просто позвать, других вызвать заклинаниями. Но рано или поздно мы всегда узнаём, кто у нас в новых соседях.
— Подходяще ты мне все растолковал, пап. Спасибо. Тебя я понимаю куда легче, чем Аштарота. Он вечно сыплет длинными мудреными словами: «трансмогрификация» или «суперактуализация», а толку никакого.
— Ну вот и отлично, малыш. А теперь ступай играть. Только больше не води к нам своих дружков из водных элементалей. От них в доме такой пар поднимается, что собственного носа не видно. И вообще я сегодня жду важного гостя.
— Кого, пап?
— Ко мне обещал зайти Дарвет, верховный огненный демон. Сам понимаешь, такие гости каждый день не являются. Потому я и хочу, чтобы ты не мешался под ногами.
— Ну, пап! А мне что, нельзя?
— Нет, малыш. У нас с ним будет серьезный взрослый разговор. Он тут заарканил одного человечка, а это дело тонкое и деликатное.
— Как это, «заарканил одного человечка»? Зачем ему человек?
— Чтобы устраивать пожары в мире людей, зачем же еще! Дарвет намерен по-настоящему заняться его воспитанием. Он говорил, что постарается не допустить прежних ошибок, как тогда с Нероном или с коровой миссис О’Лири.[4] На этот раз у него просто грандиозный замысел.
— Пап, мне что, совсем нельзя посмотреть?
— Позже, сынок. Сейчас-то и смотреть пока не на что. По меркам людей, этот человек — совсем младенец. Но у Дарвета потрясающее чувство предвидения. Он собирается, как говорят у людей, буквально с пеленок воспитывать этого парня. Конечно, придется потратить годы, зато потом, когда все произойдет, можно будет поджаривать небеса.
— Но тогда-то ты разрешишь мне посмотреть?
— Разумеется, малыш. А теперь — марш на улицу. И держись подальше от замороженных великанов. Понял?
— Понял, пап.
Это продолжалось целых двадцать два года. Он постоянно взбрыкивал и отбивался. И вдруг — всё наперекосяк…
Это было с ним всегда, с самых первых месяцев жизни; может, с первых дней, когда Уолли Смит себя еще не помнил. Едва научившись вставать, он стоял на пухлых ножках, держась пухлыми
