Х.Гюльназарян
ДОРОГА ДНЕЙ
РОМАН
Хажа́к Гюльназарян — армянский писатель. Родился он в 1918 году в селении близ Еревана в крестьянской семье. В 1941 году окончил филологический факультет Ереванского университета. В Великую Отечественную войну был на фронте. В 1938 году вышла первая его детская книга «Смерть злого Сокола». В дальнейшем Гюльназарян написал много рассказов для детей. На русском языке несколько раз издавалась книга рассказов «Хорошие путешественники». «Дорога дней» — это повесть из жизни поколения, рожденного в первые годы революции, детство которого совпало с периодом становления Советской власти в Армении. Нелегкой была борьба с пережитками прошлого. Сложным оказался и жизненный путь героя повести, музыкально одаренного, очень трудолюбивого и умного подростка Рача Данеляна.
ПИСЬМО АВТОРА К ПЕРВОМУ ЧИТАТЕЛЮ
Дорогой Ара, мой юный друг!
Помню, несколько лет назад, тогда ты был совсем маленьким, Мы встретились в Разданском ущелье, на станции детской железной дороги. И что греха таить, ты плакал. Оказалось, тебе очень хотелось покататься по детской железной дороге, но, перепутав расписание, ты опоздал, и поезд ушел без тебя, а следующего надо было ждать целый час. Я подошел к тебе. Мы скоро подружились. Я сказал, что твой самокат лучший из всех виденных мною, и ты повеселел.
Потом мы катались на самокате, вернее, катался ты, а я смотрел. Потом уселись на берегу реки, свесив ноги в воду, и стали дожидаться поезда. Ты больше не плакал, весело болтал, рассказывал, что скоро пойдешь в школу.
Потом… Потом ты спросил, ездил ли я много-много лет назад, когда был совсем маленький, в пионерский лагерь, катался ли по детской железной дороге, участвовал ли в состязаниях юных велосипедистов…
И еще о многом ты спрашивал. Я не смог ответить тебе на все вопросы, я был взволнован, потому что вспомнил свое детство. К тому же вскоре подошел поезд, и нам пришлось расстаться. Ты поднял самокат, вошел в вагон, я остался на перроне, а потом отправился домой.
Но с того дня мне не давали покоя твои вопросы. Потому я и решил написать эту книгу: рассказать тебе и твоим товарищам о том, как жили я и мои сверстники, когда нам было столько лет, сколько сейчас тебе и твоим друзьям.
Наше детство не было похоже на ваше.
Ты знаешь, что Октябрьская революция свершилась в 1917 году.
В Армении Советская власть утвердилась значительно позже, только в ноябре 1920 года.
Тогда мне было два года. Через пять лет я пошел в школу, в первый класс.
Школа моя не была похожа на вашу, она была маленькая, очень маленькая. Да и Ереван наш в то время был не таким, как сейчас, — небольшой, захолустный, с глинобитными домишками, кривыми, каменистыми улочками… И родители наши жили еще трудно. В городе не было электричества, не говорю уж о том, каким мрачным и неприютным было Разданское ущелье, где построили теперь детскую железную дорогу.
Но я забегаю вперед. Ведь все равно в одном письме не рассказать тебе всего.
А в книге?.. В книге, дорогой Ара, я рассказываю о своем городе, который так вырос, так похорошел, рассказываю о людях, которых уже в те годы заботил вопрос воспитания нового поколения, о людях, которые трудились, которые строили… Многих из них уже нет, не дожили они до этих светлых дней, а мои товарищи… О них ты тоже прочтешь в книге.
Итак, начнем.
РАССВЕТ
НАШ КВАРТАЛ
Квартал наш известен был под названием «Караван-сара́й гюрджи»[1]. Задолго до моего рождения держал здесь постоялый двор грузин из Кахетии — Шалико́. Его уже давно не было в живых, даже сын керосинщика Пого́с и кривоносый Амо не помнили его, а ведь они были намного старше меня. И постоялого двора давно не было: на его месте стоял дом гончара Ова́ка. «Караван-сарай гюрджи» — только и осталось от Шалико.
Квартал наш был большой. В каждом дворе — десятка по два семей. Детвора, куры, тутовые деревья. Под деревьями — грядки с луком и эстрагоном. Куры склевывали зеленые побеги лука, дети сгоняли кур, вытаптывая молодую поросль, и грядок, собственно, не оставалось.
Весной на земляных крышах домов буйно разрасталась трава, в мае она становилась белесоватой от ромашки, да кое-где под ветром покачивали головками маки.
Летом весь квартал перебирался спать на крыши. Ставили там тахту или просто расстилали карпеты и паласы[2] и забирались под марлевые пологи, спасаясь от комаров. Среди ночи нет-нет да слышалось с какой-нибудь крыши:
— Вай, скорпион, скорпион!
Ребенок кричал от боли, и женский голос сердито успокаивал:
— Чтоб тебе пусто было!..
Славился наш квартал и знаменитыми рядами жестянщиков. Весь день висел в воздухе оглушающий грохот. А люди, чтобы понять друг друга, вынуждены были кричать. За что и прозвал их парон[3] Рапаэ́л, бывший учитель из Вана, «горланами». Мы же, дети, любили ходить к жестянщикам — там в обмен на пару яиц можно было получить гвоздь для юлы и другие нужные нам вещи.
Но жестянщики занимали только часть квартала. В противоположном конце находились: «контора» зурначей[4], цирюльня Симона, под названием «Жорж», и выстроившиеся в ряд лавки гробовщиков. А в одном из подвалов размещалась «Наргиле́» — прославленная кофейня черного Ару́та. Ходили туда из нашего и из соседнего кварталов. И какие люди! Бывший генерал Алагязов, виноторговец Пион, парон Рапаэл, отец Амбаку́м, которого за глаза величали «отец Остолоп». Словом, квартал был разделен на два лагеря. Жестянщики высмеивали всех остальных, называли их «мелкотой», те, в свою очередь, ругали жестянщиков «мужланами».
Страсти утихали лишь в праздники, когда соседи семьями ходили друг к другу в гости.
Но справедливости ради должен заметить, что кофейня черного Арута, цирюльня Симона и «контора» зурначей были
