Росоховатский Игорь
Наследство
ИГОРЬ РОСОХОВАТСКИЙ
НАСЛЕДСТВО
Фиолетовый луч метался по шкале. Он выписывал сложные спирали, перепрыгивал деления, как будто перечеркивал их.
Хьюлетт Кондайг в полном изнеможении опустился в кресло. Он не в силах был понять свое детище. Он убрал из кабинета и даже из лаборатории все, что могло давать нейтронное излучение, и все же регистратор не угомонился.
Этого нельзя было объяснить. Все, что знал Кондайг, не давало ключа к разгадке. Куда бы приемник ни помещали - в экранированный кабинет, в подземелье, под воду - луч совершал невообразимые скачки.
После опыта, который был записан под четырехзначным номером, Хьюлетт обессилел. Конечно, можно было бы выдвинуть красивую смелую гипотезу, успокоиться на этом и продолжать работу с менее чувствительными приемниками. Но Хьюлетт Кондайг не любил фантазировать и выдвигать гипотезы. Его чопорная пунктуальность и сухость стали притчей в институте. Вместо "думаю" или "надеюсь" он употреблял осторожное "предполагаю". Для него прибор, сконструированный в лаборатории, был важнее любой теории. И вместе с тем Хьюлетт обладал способностью судить о вещах и явлениях не по их подобию чему-то, уже открытому раньше, а по их отличию от него. Поэтому он и зашел в тупик, не имея возможности ни остановиться на гипотезе, ни согласовать необычное явление с обычными, то есть попросту пройти мимо него.
Хьюлетт сидел в кресле и пустыми глазами смотрел куда-то в угол. Там мелькали фиолетовые блики, ломаясь на гранях приборов. Ни о чем не хотелось думать. Его состояние было похоже на полудрему.
Он принудил себя снова взглянуть на шкалу. И сразу же подался всем телом вперед, к прибору. То, что он увидел, было удивительно. Неуемный луч регистратора словно тоже задремал. Он был похож на маятник останавливающихся часов. Вяло, однообразно, в угасающем ритме раскачивался он из стороны в сторону.
"Что случилось за эти минуты? - думал Хьюлетт. Теперь, когда я смертельно устал, не в силах думать, луч впервые за все время ощутимо замедлял движение. Он ведет себя словно... отражение моей мысли!"
Волнение проявилось в легком ознобе. Мысли, будто кони, которых хлестнули по вспотевшим спинам, помчались сломя голову.
И одновременно луч тоже заплясал на шкале, не задерживаясь на делениях.
"Значит ли это, что я нахожусь перед разгадкой передачи мысли? Стоп! приказал себе Хьюлетт. Сначала перестать волноваться!"
Он как бы натянул поводья своих .мыслей, и они вздыбились, противясь приказу. И снова случилось то, чего Хьюлетт раньше не замечал или чему не придавал значения; луч начал плясать уже на по всей шкале, а только в центре ее.
Этот приемник значился под номером 18. Кондайг работал над усовершенствованием аппаратов для регистрация нейтринного излучения, которые изобрел французский физик Мишель Фансон. В специальных камерах потоки нейтрино попадали в молекулы газа, благодаря своей электрической нейтральности легко проникали в ядра, изменяя внутриатомные силы. Возникали изотопы, и луч регистрировал их рождение на шкале.
Хьюлетт строил все более чувствительные приемники, пока не создал этот - № 18 - с одним только входом для лучей.
И сейчас он рассматривал его так, будто увидел впервые. Он думал: "Всюду - в подземелье, в батисфере, в лаборатории - я находился рядом с аппаратом. Волновался, мучился, бесился, не в силах найти источник излучения, Искал его всюду - в космических лучах, в движении волн и их взаимодействии с обшивкой батисферы, в самой обшивке - где угодно, но тольно не в себе самом. А, может быть, именно я был этим источником, и напряженная работа моего мозга раскачивала луч?"
Он представил себе, как мчатся через вселенную, свободно пронизывая звезды, нейтринные потоки загадочные "волны мысли". Их могут принимать разумные существа в разных мирах и считывать информацию.
Хьюлетт поморщился. Он не любил ничего величественного, даже в воображении. Он подумал: "Можно ли с точки зрения моих заключений объяснить, что происходит при телепатии? Ядро атома не остается безразличным к изменению электронных орбит и внутриатомных сил. В ответ на любое событие оно попускает разночастотные потоки нейтрино. Когда эти потоки, свободно проходя сквозь землю и скалы, море и деревья, попадают в мозг человека, обладающий памятью данной частоте потока, - они, проникая в ядра атомов, вызывают изменение внутриатомных сил и электронных орбит. Это приводит уже к электрическим явлениям в мозгу. А впрочем, - тут же возразил он себе, - это пока лишь мои предположения. Этому явлению, как и всем другим, можно дать десятки разных объяснений. Все они будут казаться правильными и ни одно не будет верным..."
У Хьюлетта сильно закружилась голова. Он откинулся на спинку кресла. Кабинет окрасился в багровый цвет. Хьюлетт видел огонь и кровь на полу, на стенах. Сверкало оружие. Кого-то убивали, кто-то звал на помощь. Из тумана появились две маленькие человеческие фигурки. Хьюлетт видел их удивительные, прекрасные лица. С горы, поросшей оранжевыми кустарниками, скатилось многолапое металлическое чудовище, а люди почему-то застыли на месте и не смогли бежать от него. "Что с ними будет?" - отчаянно подумал Хьюлетт.
Чудовище сверкнуло глазами - это были яростные человеческие глаза - и метнуло молнию...
Затем видение рассеялось, исчезло, как мираж. Учащенно дыша, Хьюлетт рукавом смахнул пот со лба. Его взгляд упал на окошко регистратора. Фиолетовый луч замедлил свою пляску.
"Что это означает?" - думал Хьюлетт. Ему отчего-то стало страшно.
2
- До вечера, Хью!
- До вечера, Эми! Поцелуй за меня малыша.
Он медленно опустил телефонную трубку на рычаг. Лаборант, увидя выражение его лица, неопределенно хмыкнул и стремглав побежал куда-то, верно, сплетничать о папаше Кондайге. Хьюлетт подмигнул себе. Пусть сплетничают, если это может их позабавить. Тут ничего не поделаешь. Говорят, что когда мужчина впервые становится отцом, он глупеет от радости. А уж если это случается, когда мужчине перевалит за сорок, процесс, как видно, идет слишком бурно.
Хьюлетт поспешил укрыться в своем кабинете и здесь улыбнулся во весь рот. Тут не было непрошеных свидетелей, разве что регистратор запишет на ленту его необычные мысли и настроения.
Он вспомнил своего малыша Кена, розового здоровячка с ямочками на щеках. "Вылитый отец", - говорили соседи. "Даже нос свернут на сторону, как у тебя", подшучивала Эми. Хьюлетт был рад и тому, что малыш столько весит, и что у него прекрасный аппетит, и нос слегка свернут на сторону, как у самого Хьюлетта.
Всякий раз, причесываясь перед зеркалом, Хьюлетт вспоминал деда, на которого был похож. Последним обстоятельством он был очень доволен с самого детства. Это связывалось со многими преимуществами. Он один из всех внуков имел право играть прокуренными трубками деда, проводить пальцем по острию его кортика, Да и вообще разве не восхитительно походить на деда - изящного великана с тросточкой, с косыми, чуть кудрявящимися бачками на смуглом смеющемся лице.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
