Сурен Цормудян
Последние пассажиры
1.
– Интересно, почему на всех плакатах они одинаково красивые и с равнодовольными харями? – Клим смотрел на изображение миловидной девицы, рекламирующей какую-то мазь, слегка наклонив голову. Видимо оттого, что плакат этот висел криво на частично осыпавшейся стене.
– Странный вопрос, – хмыкнул повернувшийся на его голос Жиган. – Они же взгляды привлекают. На курочек этих все смотрели. И мужики, и женщины и дети даже. Да чего ты уставился-то на шмару эту? Помоги лучше.
– Ну что ты там копошишься?
– Стеллаж этот сдвинуть помоги. Неудачно он опрокинулся, падла. Все что на нем было накрыл. – Жиган кряхтел, поддевая под конструкцию кусок арматуры и тщетно пытаясь приподнять.
Клим поставил керосиновую лампу на пол. Лицо девушки с плаката снова погрузилось во мглу.
– Мы вообще где? Ты так и не сказал. – Проворчал высокий плечистый тридцатипятилетний Клим. Бывший учитель ОБЖ. Его темные густые волосы были спрятаны под банданой, сделанной из материи цвета-хаки, которую он нашел в аптечке внутри разбитого ОМОНовского бронетранспортера.
– Универсам «Пятерочка». Я тут бывал частенько. Тут консервы до черта должны быть под этим стеллажом. Я помню.
– Ты же вроде на Алтайской жил. Каким ветром сюда заносило на окраину? Там что ли магазинов мало?
– А я тут презики покупал, – Жиган усмехнулся, однако его густая рыжая борода и полумрак, слабо освещаемый тусклым светом керосиновой лампы, не позволили его улыбку разглядеть.
– А чего не у себя?
– А если жинкины подруги какие засекут? Да ей доложат? Вот ведь глупость вышла бы. Я покупаю резинки со вкусом клубники, а она это дело, – Он демонстративно покачал кулаком у своего лица, – Не любила совсем. Вот и вскрылась бы моя порочная связь на стороне. – Он снова усмехнулся.
– Тамара у тебя хорошая была, мир ее праху. Чего же ты гулял от нее?
– Да потому и гулял, что она это дело не любила совсем.
– А что, это самое главное? – Клим поморщился.
– Нет, конечно. Не самое главное. Потому я скрывал и спалиться боялся. Потому и разводиться не хотел с Тамарой и когда врезали по аэропорту, и я понял что весь персонал тамошний, и она в том числе, испарились, то убивался, наверное, год. Любил я ее. Но вот какая штука. Была у меня машина. Бэха семерка. Классная тачка. Но пробки, мать их. И купил я себе еще и мотоцикл. Ну не мотоцикл а малолитражку эту… Для которой категория вообще не нужна. В офисе смеялись. Мол, не солидно. Я им говорю, валите в задницу. Вы три часа добираетесь до дома на своих чемоданах тонированных, а я тридцать минут. И к жене успевал. И к любовнице. Мопед удобно. А семерку свою я любил больше. Понимаешь о чем я?
– Мы ведь о человеке говорим, а не о машине. – Клим в очередной раз поморщился.
– А иди ты тоже в задницу, – махнул рукой Жиган. – Зануда. Помоги, давай. Рассвет скоро. Валить надо, а у нас рундуки пустые.
– Оружие нам добыть надо. Или так и будем света белого стрематься да в норе своей шкериться?
– Не так просто это, добыть стволы. Все поразбирали отморози выжившие. Сам ведь знаешь. Только если отжать у кого-нибудь. Надо вылазку на бандюг сделать.
– Ага. Они нас из своих стволов и положат неспрося фамилии.
– Слышь, педагог. Я что-то не пойму тебя. То ты говоришь, что оружие добыть надо. То ты очкуешь.
– Так с умом надо…
– А я тупить не предлагал. А ну поднажми. Н-ну!!! И ррраз!!! Иииии… От… зараза. Нехотит…
– Да не осилим вдвоем. Да и втроем, сомневаюсь. Нам всем идти надо было.
– А кто берлогу сторожить будет?- Фыркнул Жиган.
– Ну, оставили бы Родьку…
– Ребенка? В своем уме-то?
– Ну, моряка.
– Я ему не доверяю. Мутный он.
– Да ему никто не доверяет. Молчит, все время исподлобья смотрит. Пришел невесть откуда.
– Да с Кронштадта. Откуда ж еще.
– Нет. Не местный он. Он карту города изучает постоянно. Не местный. Чего мы его вообще терпим? Зачем он нам?
– У него дозиметр есть рабочий. Вот и терпим.
– Ну, так надо было его с собой сюда брать. Вдруг тут заражено все, а мы копошимся.
– Тут терпимо. Я проверял, еще, когда мой дерьмометр фунциклировал. – Жиган вытер пот со лба и сел на опрокинутый стеллаж. – Вот зараза. Как же его перевернуть.
– Тихо. Идет кто-то. – Клим насторожился.
– Да Шум это. Кому тут еще шастать.
Шаги крадущегося человека приближались. Под его ногами хрустела разбитая плитка, которой был когда-то вымощен зал супермаркета. Хрустело битое стекло и рваные пакеты с чипсами, которые давно уже пожрали крысы.
– Мужики, вы тут? – послышался шепот.
– Нет нас тут, – ответил Жиган ухмыльнувшись.
В крохотном островке света от керосиновой лампы показался низкорослый кряжистый человек, которому на вид было около тридцати. Одет он был в камуфлированные штаны и ботинки с высоким берцем невоенного, а какого-то молодежного фасона, с белыми шнурками. Сверху кожаная дубленка и на лысой голове вязанная облегающая череп черная шапка. Лицо было покрыто редкими черными и длинными волосками. Не щетина, а какая-то потрепанная мочалка.
– Чем порадуешь, Шум? – спросил Клим.
– Я три блока сигарет нашел, – засиял счастливой улыбкой Шум.
– А пожрать? – нахмурился Жиган.
– Нет пока… – тот развел руками.
– Ну и на кой хрен нам сигареты?
– Дык… Я же сдохну без курева!
– С куревом ты еще быстрее сдохнешь, осел.
– Лучше с куревом подыхать, чем без. – Махнул рукой Шум. – Я тут еще кое-что нашел. – Он загадочно улыбнулся.
– Чего там? – оживились его товарищи.
В ответ он протянул руку, в которой лежал какой-то тонкий прямоугольный предмет.
– Это чего такое? – спросил Клим, приподняв лампу.
– Айфон! – гордо ответил Шум.
Жиган поднял руки и хлопнул себя ладонями по коленям.
– Нахрена тебе айфон?! – воскликнул он.
– Дык… Ценная ведь вещь.
– Это когда она была ценной? А сейчас зачем? А? Ну-ка дай сюда. – Жиган вскочил, выхватил из ладони Шума предмет и швырнул его как можно дальше, попав в разлом в частично обвалившейся стене. Айфон вылетел на улицу, и было слышно, как он разбился где-то далеко и внизу. На улице залаяла бешеным лаем собака.
– Черт, – поморщился Жиган. – Этого еще не хватало.
– Ну, молодец, твою мать, – огрызнулся Шум.
– Да заткнись ты. Давай подсоби поскорее этот стеллаж сдвинуть и валить надо по-шурику отсюда. Не найдем сейчас что пожрать, тебя будем хавать.
Втроем они все-таки добились успеха, и стеллаж все-таки приподняли, подперев его разбитым терминалом для оплаты сотовой связи.
– Твою мать, – проворчал заползший в образовавшееся под стеллажом пространство Жиган.
– Чего, – переспросил его Клим и вдруг схватился за верх живота, согнулся и, морщась от боли сел на пол.
– Да пластиковые одни консервы с рыбой. Вот дерьмо. Они протухли давно. Да и заражены наверняка. Блин… А воняет… Зараза. Это ж надо было столько корячиться и зря.
– Пошли, может? – простонал Клим.
– Нашел! – послышался сдавленный возглас Жигана. – Есть железные консервы. Шум, рундук подай. – Он высунул голову наружу и уставился на Клима. – Ты чего это, братан?
– Да язва опять, – процедил сквозь зубы Клим.
– Потрепи. Сейчас хавчика наберу и валим.
– А тут в универсаме этом аптека была? – Клим смотрел в пол и раскачивался, держась за область желудка двумя руками.
– Конечно. Но разграбили ее в первые же дни. Даже соски детские и те растащили.
– А там. В соседнем зале что?
– Там бабское. Парфюмерия, косметика, мыльно-рыльное да затычки всякие. Ща, потерпи. Шум. Глянь где собака. Уже светает. Может, разглядишь. И проверь она одна или кодла их.
– Хорошо.
Жиган набил вещмешок консервами под завязку и выполз наружу.
– Клим, не легчает?
– Да отпустит сейчас, – махнул одной рукой тот, второй продолжая массировать свой желудок.
– Шум. Эй! Шум!
– Чего? – послышалось из темноты.
– Собаку видишь?
– Вроде да.
– Она одна?
– Вроде да.
– А точнее, блин.
– Ну, больше не видно. Одна вроде.
– Чего делает?
– Кажись срет.
– Чего?
– Срет говорю. На автостоянке.
– Так. Ладно. Берем манатки и валим через другой вход. Авось не заметит. А если что, думаю от одной отобьемся, и другие не успеют сбежаться сюда.
2.
– Скоро годовщина, – проворчал Клим, воткнув вилку в содержимое вскрытой консервной банки.
– Какая уже по счету? Третья? – Жиган задумчиво уставился в потолок вагона. – Да. Точно. Третья. А что, уже лето что ли? Совсем я во времени потерялся.
– Прошлая весна была теплее, чем нынешнее лето. Морозы по ночам. – Проворчал седой Саныч. Самый старший из присутствующих.
