Шестаков Евгений
Рассказы
Евгений ШЕСТАКОВ
К ВОПРОСУ О ВОРОБЬЯХ
Бренности свободы печати посвящается
У хромого воробья под асфальтовым катком век короткий. Со слабыми крыльями и хреновыми лапками вообще о каких-либо перспективах говорить трудно, а если принять во внимание каток, который едет себе и хрен остановится - тут можно только крыльями развести, если они еще подымаются. Подслеповатый хромой воробей, особенно если придурок - постоянный клиент для асфальтового катка. Каток - парень равнодушный, ему один хрен, воробей ты полоумный или метр погонный. Каток туда проедет и обратно, у него здоровья не убавится, а воробей при всех своих достоинствах большой недостаток приобретет - вкатанность в асфальт. Асфальт-то сам по себе вещь неплохая, это многие отмечают, однако полная интегрированность сейчас и в Европе не абсолютное благо, а уж подавно и тут, когда даже о такой твердой вещи как клюв более говорить не приходится. Воробей, как правило, меньше курицы, поэтому громкость его писка при прокатывании мы во внимание принимать не будем, равно как и выпучивание глаз при этом. Так что в событийном ряду особого всплеска не видать и не слыхать, а вся трагедийность происходящего свободно умещается на ладони. Но один маленький отрицательный момент все же есть. Птичку жалко.
КОАЛА И СПИРИДОН
Работящий коала деньги экономил и Спиридону праздному на литр не дал. А Спиридон подлый, многоточие в конце мыслей своих поставив, на коалу злой умысел поимел. И пошел коала далече за молоком при бидоне и о деньгах. И поставиша Спиридон гадкий в подъезде темном ногу своя. Упал коала и разбился вельми. А бидон пролет за пролетом гремел долго и жильцов пугал Серегу-тунеядца с чужою голой женой и своей непокрытой жопой; Афанасия-умника по пояс в книгах, по уши в очках, с белым как снег билетом по косоглазию; старенькую бабушку Ирину, чудесным образом до сих пор живую и от сих до сих по этому поводу пьяненькую в маленький-маленький драбадан; лукавого мальчика Шуру в коротких грязных штанишках, одной рукой у себя в подмышке, другою в маминой висящей сумке; генерал-полковника Звездодуева с красными, уходящими в пол лампасами, с синим, прочищенным на плацу носом и с розовыми почему-то погонами на прозрачном, едрена корка, мундире; малую Акульку в акулькиной детской кроватке, в акулькиных веселых соплях посреди акулькиного веселого крика и пука; согбенного Демидыча, низко-низко над полученной пенсией, мелко-мелко от предвкушений дрожмя и тихо-тихо половинку от супруги под шкап-с; полную Анюту в трико у зеркала, с жеманными глазками, с веером, с длинными тяжелыми волосами, коими роскошно дополнены манящие анютины складки; домашнего хомячка Терентия, сидящего внутри домашнего пудинга под домашним арестом, который он сам на себя с удовольствием наложил; безрукого Григория на одной ноге из комнаты в туалет со свежим номером "Правды" в зубах, из коих пять с половинкой во рту, а остальные в стакане на верхней полке до утра, до завтрака, до лучших времен... При последнем ударе бидона очнулся коала, встал и имя вспомнил свое. И маму вспомнил свою седую. И длину Бруклинского моста в метрах, дюймах и аршинах вспомнил. А с чем, зачем и куда ходил, почему не дошел и кто причиной - не стал вспоминать. Ибо кто таков есть бидон, пусть даже и трехлитровый, и кто таков Спиридон, пусть даже сидевший химик, перед мудростью велией, перед вечными словами, когда-то сказанными в пространство и оставшимися на века: не судите, да не судимы будете, не возжелай зла ближнему своему, не бей лежачего, не стряхивай на ковер, не стой под стрелой, не толпись, а пройди по салону дальше и закомпостируй, если купил.
ПЬЯНЫЕ ЕЖИКИ
В ежа если стакан водки влить - у него колючки сразу в гребень собираются. Стоит, качается, сопли по полу, нос красный, а если еще и очкарик - вообще противно смотреть. В голову ему быстро ударяет, а песни у них сплошь идиотские, он так-то двух слов связать не может, а тут еще икает, приплясывать начинает, и балалаечку обязательно, они всегда с балалаечками ходят, без них в спячку впадают, а если пьяный еж разорался, так через полчаса их штук триста понаедет веселых с бабами, с граммофоном и с салатами. И тут, если жить хочешь - наливай всем. Водка кончается растворитель наливай, уксус, им лишь бы глотки залить, чтоб булькало, когда они по очереди с письменного стола на воздушные шарики прыгают, это у них старинная забава. Или один на шифоньер залезет и оттуда какие-нибудь грубые слова говорит, а остальные внизу хором повторяют, и кто первый застесняется, тот идет колеса у милицейских машин протыкать. А если баб они с собой много привезли, то начинаются у них танцы, и свет выключают, а целуются они громко, и если ты как дурак засмеешься, то они свет включают, и на ихние лица тебе лучше не смотреть. И упреки их просто выслушать считай, легко отделался. Деньги у них часто бывают, а чувства меры никакого, и к полуночи вся пьяная орда только в кураж входит, включая тут же рожденных и только что зачатых. Здесь, правда, они о политике больше орут, но при этом пляшут, а кто устал, того силой пляшут, а если орать не может, то хрюкать должен, иначе у них считается не мужик, и они пальцами показывают. И когда под утро все ежи кучей на полу храпят, а один в углу еще топчется и покрикивает - упаси тебя Господь ему замечание сделать. Враз все проснутся и снова начнут. Надо обязательно дождаться, когда последний еж фуражку на пол скинет, крикнет: "Баста, карапузики!" и сам свалится. Только тогда их можно сметать веником в совок и выносить на улицу. В общем, много хлопот с этими ежами. Поэтому я к ним с водкой - ни-ни!
ПЬЯНЫЕ ЕЖИКИ N 2
Лесному ежу если наперсток водки предложишь - он сразу тебе в ноги кланяется, в хату просит зайти, бороденкой порог подметает. Приветливый они народ, особенно если у тебя в бутылке еще осталось и если не браконьер ты, а заяц или дятел приличный. Таким они завсегда рады, каждое рыло по четыреста книксенов тебе с одного наперстка сделает, а если второй нальешь - так они в твою честь сначала в ладоши хлопают пока не оглохнешь, а потом самый почтенный еж в эту же честь речь говорит. Как отбормочется, его снова нафталином прокладывают и обратно в сундук прячут, а ты должен благодарственно ногой топнуть, третью налить и отвернуться. Они за твоей спиной когда вылакают, у кого-то обязательно нервы сдают, и он верещать начинает. Пока они балалайку ищут, под крик и писк должен на губе играть что помнишь и глазами вращать, иначе праздника не получится, а получится другое, и тебя холодного где-нибудь за рекой в овраге найдут. Балалайка ихняя заметной музыки не дает, но организует хорошо, и через два-три песнопения весь клубок во главе с тобой идет медведю в морду стучать, или над муравейником зонтик ставить, или к божеству ихнему устами прикладываться. Оно у них с виду пенек простой, но огромная в нем моральная сила и мудрость заключены, а кто этого не понимает, того за руки берут и - поминай как звали об пенек! Зато ежли ты порядки знаешь, чужими святынями не брезгуешь, то выделят тебе из клубка и предложат самую первейшую красавицу. Тут тебе как мужчине впечатлений на две жизни хватит, и как краеведа тебя ублажит, и не далее как через час детей твоих приведет, все - копия ты, только маленькие и с иголками вместо перьев. И когда за поколение новое последнюю сэкономленную пить будете крикни на весь лес так, чтоб белки с веток посыпались. И если одна из них на тебя упадет - значит, счастливый ты, и долго жить будешь, и даст тебе Бог здоровья, а ежи в беде не оставят...
ПЬЯНЫЕ ЕЖИКИ N 3
Пьяный еж в тулупчике с вылупленными до щелчка глазами на голос не реагирует, от выстрела не падает, из-под колеса невредим выходит. Семейный еж, годовую норму в три глотка хлопнув и супругой своей занюхав, удалью молодецкой с паровозом пос порить может. У самого лучшего паровоза лошадиных сил - всего ничего, и дыму в ц елом немного, и гудок слабоват. А когда еж дурной заспиртованный с неизвестными намерениями на крыльцо выходит - даже тетерева тупые в снег забиваются и моргать не смеют, а Потапыч в берлоге от предчувствий пластом лежит. А ежик пьяный, пер ед тем как жизнь лесную на уши опрокинуть, обычно подолгу бессмысленным взором в перспективу глядит. Часа два. Как наглядится, как у него к жизни лесной отвращение в полной мере созреет - так блюет ежик. Но не продуктами, коих потребление зимой сокращается, а словами ругательными, кои выговорить толком не может и поэтому мычит непереводимо. Часа полтора. У окрестной живности в это время спонтанные роды учащаются многократно, невзирая на пол и возраст, мгновенные мутации происходят и массовые параличи. А если еж одаренный с детства и в самом конце излияний высокую ноту возьмет - весь лес, включая деревья, холодным потом покрывается и о всех своих нуждах, кроме большой и малой, накрепко забывает. Едино только леший в наушниках и черных очках орущего ежа вытерпеть может, да и то потом неделю головой трясет и хвоста поднять не в силах. А еж нетрезвый, на весь мир криком Господним наорав, смирен становится и тих, как мышка в пургу. Поворачивается ежик задом и в избу к себе уходит, где три-четыре дня камнем молчит, дышит редко и на телеграммы не отвечает. Об это время можно зайти к ежу в дом и с порога его облаять зверски, и очки с него сорвать, и в лысину ему высморкаться, и за язык отвисший дернуть. Ежик даже пальцем не пошевелит, потому как по самую макушку в себя погружается, затворяется там, и хрен его оттуда выманишь. А вот если ты уходя попрощаться забудешь - то больше тебе ежик не друг. В том смысле, что хана тебе. Опомнившийся и личиком посвежевший, ежик тебя в дому твоем вскоре навестит и уши твои огромные на твоих же воротах прибьет. А ворота эти тебе на могилку поставит, в которой от тебя только рожки да ножки лежать будут, а все остальное ежик злопамятный в пушку зарядит и по домику твоему шаткому в упор выпалит. Так что прежде чем медитирующего ежика носом по полу возить и зад его мудрый пинать, ты в зеркало погляди - надолго ли у тебя здоровья хватит, когда ежик в себя придет, к тебе придет и трезвой рукой из тебя за веревочку душу потянет. А в целом добрее ежа в лесу зверя найти трудно. Хотя злее его даже в городе никого нету. Поэтому имей ежа другом, вовремя ему кланяйся и в душу ему гадить не смей. А то... См. выше.
