Глава I
ЗНАКОМСТВО С БЕЛОЗЕРОМ
Пожилая проводница распахнула дверь и, охнув от натуги, рванула вверх металлический щит, прикрывавший ступени. В тамбур со свежим воздухом ворвался незнакомый, чуть горьковатый запах.
Папа спустился вниз, выставил на платформу чемоданы и повернулся ко мне, чтобы подать руку. Но я успела уже прыгнуть, так что папе ничего не оставалось делать, только исхитриться поймать меня. Попав в самые надежные на свете руки, я перехватила неодобрительный взгляд какой-то тетки в вагонном окошке, но тут же забыла о нем, так как мы с папой перемигнулись и весело рассмеялись. Оказавшись на земле, я облегченно вздохнула. Еще бы! Я ведь в поезде загадала, что если за подобный прыжок мне не влетит, то каникулы пройдут просто здорово.
Поезд, избавившись от нас, тяжело вздохнул, потянулся, гулко хрустнув всеми сочленениями, и медленно, словно тяжелая гусеница, пополз дальше к незнакомым землям. А мое прибытие на родину предков будем считать свершившимся. Пора начать осматриваться.
Старая, вся в трещинах, густо опутавших поверхность, просевшая кое-где до земли платформа, на которой мы оказались, совсем затерялась среди леса. И только вдали, за краем платформы, виднелась какая-то избушка с небольшим клочком расчищенной земли.
Железная гусеница давно уже скрылась за поворотом, и на меня вдруг мягко навалилась оглушительная тишина. Я было собралась испугаться, что почему-то оглохла, но тут же уловила щебет птиц в глубине леса.
Это что, и есть Белозеро? Это здесь мы жить будем? — потребовала я ответ у папы.
Но папа отмолчался — то ли не хотелось ему говорить, то ли просто не расслышал. Он стоял, запрокинув голову в небо, и лишь раздувал ноздри, словно конь из заставки к «Планете животных». Я подумала, что, может, так и надо, и тоже стала принюхиваться, чем же может пахнуть отечество. От медленно колыхавшегося марева, струившегося от земли, на нас волнами наплывал все тот же запах с легкой горчинкой, который я уловила еще в тамбуре поезда. И мне представилось, что этот воздух можно было бы пить, будь он хоть чуть-чуть погуще.
Ну что, Тимофеич, доехал-таки?
Скрипучий голос прозвучал так внезапно, что я вздрогнула. Незаметно, словно из-под земли, рядом с нами оказался смешной дед в драной телогрейке. А ведь я могла поклясться — еще какое-то мгновение назад здесь никого не было. Кудлатая дедова борода с застрявшими в ней соломинками топорщилась в разные стороны. Левым, зеленым, глазом дед стал свирепо сверлить меня, а вот правый, ярко-синий, неподвижно уставился на папу. Не дожидаясь ответа, незнакомец внезапно закрыл глаза и начал отчаянно чесать живот, и по его лицу разлилось такое блаженство, что я не выдержала и захихикала. Папа не одернул меня, и мы так и стояли: я смеялась, дед чесался, а папа молчал.
Наконец дед крякнул, успокоился и открыл глаза.
Доехал, а то как же, раз обещался, — спокойно ответил папа, а я стала судорожно соображать, пока они обнимались. Выходит, Тимофеичем здесь зовут моего папу? А, ну конечно, какая же я бестолочь, дедушку звали Тимофей, значит, папа — Тимофеевич, а это в свою очередь означает, что встречали именно нас.
Ну, Ника, знакомься, твой двоюродный дед Кузьма Петрович.
Да чего там! Просто дед Кузя, — заулыбался родственничек.
Взрослые подхватили чемоданы и двинулись к домику, примеченному мною раньше. Там нас поджидала грустная пегая лошадь, запряженная в телегу, полную душистого сена. Животина уныло покосилась на нас, но ничего приятного для себя не обнаружила и, хлестнув себя хвостом по спине от надоедливых слепней, усиленно принялась за жвачку.
Мне очень понравились колеса у телеги: деревянные, с железным ободом; и я стала запоминать конструкцию, чтобы по возвращении рассказать Саньку. Мы с ним давно хотели сделать что-нибудь подобное. И вдруг я внезапно оказалась в воздухе, а через мгновение упала прямо на сено. Как я могла расслабиться, зная, что папа рядом? Аж дух захватило от полета. Зато лежать в сене оказалось необычайно здорово! От него так вкусно пахло летом. Я тут же зарылась в траву лицом, решив, что пообижаюсь за полет попозже. Тем более что в траве ползало множество букашек, и я, вспомнив, что нам на лето задавала Римма Анатольевна по биологии, решила начать их изучать.
Но, видимо, папа поставил перед собой цель — достать меня сегодня. Вместо того чтобы общаться с дедом Кузей, он повернулся с передка телеги ко мне:
Ну как, нравится тебе здесь?
Я не ожидала подвоха и ответила, что, конечно, нравится.
Вот видишь, а вспомни, как ты сопротивлялась, когда я сказал, что поедем в деревню, а не на дачу? Ты помнишь, как вредничала?
Он бы еще что-нибудь предложил вспомнить. Это было так давно. И я совсем не вредничала, а хотела просто выразить свое мнение. Но разве взрослым что объяснишь? Поэтому я насупилась и решила отмолчаться. Может, отстанут. И действительно, они стали что-то бубнить о своих знакомых и о всякой всячине, впрочем, я особо не прислушивалась.
Вдоль дороги плотной стеной стоял густой лес. Телегу раскачивало на ухабах так, что я поначалу думала, что вывалюсь на землю, потом пообвыкла и стала мечтать, что вот лежу на палубе корабля, а море ужасно штормит. Однако кроны сосен мешали вообразить морской простор, и тогда я представила, будто я связанный мальчик с пальчик, которого злой отец решил завести в лесную чащобу и бросить на съедение лесным зверям.
Деревья подступались к дороге все ближе, протягивая ко мне свои корявые ветви, а солнцу становилось все труднее пробиться своими лучами. Уже давно закончились хлебные крошки, которыми я помечала дорогу. И тогда я стала потихоньку всхлипывать, так мне стало жаль себя.
— Эй, ты чего? — изумился папа. — Вроде же все хорошо было?
Но я, не отвечая, подползла и забралась к нему на колени. Как хорошо, что подобные ужасы бывают только в сказках.
Уже стало смеркаться, когда лес внезапно расступился и тут же показался забор из длинных, косо выставленных жердей. Дед Кузя слез с телеги и вытащил из укосин две жердины, загораживавших нам колею. Машка (это лошадь нашу так звали) тут же прошла изгородь и остановилась, дожидаясь возницу, пока тот заправит препоны обратно.
Я ожидала увидеть нечто большее. Ну не город, конечно, но как на картинках в учебнике по истории: холмы, густо обсаженные большими деревянными теремами в два, а то и три этажа; много людей в ярких нарядах, все что-то делают, куда-то спешат, из труб валит дым. А здесь лес с неохотой отдал людям чуток своих владений, чтобы они втиснули вдоль дороги (она же улица) домов тридцать с небольшими огородиками. Мы медленно катились мимо палисадников. Но меня уже не радовали ни резные наличники, ни гуси, ни куры, неохотно убегающие из-под копыт Машки. Я загрустила окончательно. Здесь точно не предвиделось большой компании, такой, как у нас на даче. А с кем я беситься буду? Тут я вдруг подумала, что местные дети тоже, наверное, уезжают на свои дачи, и в деревне кроме меня никого не окажется.
Стоило соглашаться с папой, чтобы обречь себя на заточение в этой лесной глуши среди медведей и волков?
Тут Машка остановилась, и большие резные ворота по правую руку от нас стали открываться словно сами по себе. На неожиданно большом подворье, куда завернул телегу дед Кузя, нас, видимо, давно поджидали Под навесом, устроенном на высоких шестах, стояли длинные столы в два ряда, заставленные мисками, тарелками и прочими емкостями. На лавках вдоль столов сидели люди, разом обернувшиеся на скрип тележных колес. Они все дружно бросились к нам обниматься и целоваться. Я ничего не успела сделать, как меня схватили и стали передавать друг другу, тиская и приговаривая:
Ой, какая же ты стала большая!
Я мужественно вытерпела, поскольку не знала, кто из них мне приходится родственнниками, судя по всему — вся деревня, но поклялась себе больше в деревни не ездить. Наконец какая-то добрая женщина просто вырвала меня из нескончаемых объятий со словами:
Поди, деточка, пока, умойся с дороги, переоденься, а Лизка тебе поможет. Лизка-а, ты где?
Передо мной появилась девочка почти такая же, как я, может, лишь на чуть-чуть выше. Склонив чуть набок голову, она внимательно стала меня разглядывать. Я в свою очередь тоже стала играть в гляделки. Осмотр принес свои положительные результаты — Лизка как Лизка. По крайней мере одна девочка в деревне Белозеро есть. Пусть молчунья, зато не глухая, все понимает, да и глаза вроде ничего, незлые. Мама меня учила оценивать человека по глазам. Смотрит ли он на тебя прямо и так далее. Так вот, по маминой методике, с Лизой я смогу подружиться.
Тут она меня взяла за руку, словно маленькую, и повела за крыльцо. Я выдернула руку, но пошла следом. Вскоре обнаружился такой же уличный рукомойник, как и у нас на даче. Я еще смывала мыльную пену, а Лиза уже обернулась в дом за полотенцем и теперь стояла, наблюдая, как я вытираюсь.
