Юрий КОМАРНИЦКИЙ
НИНА «Золотоножка»
Продолжение романа «ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ПОДОЛЬЕ»
Глава 1. СВОБОДА, ГДЕ ТЫ?
У «НИНКИ ЗОЛОТОНОЖКИ» с нервами было все в порядке. Она знала, что в тюрьме выживет и сумеет за себя постоять. Но мысль о том, что ее подставили не давала покоя, заставляла анализировать каждую минуту того злосчастного дня. Еще ей было жаль своего сына Руслана. Парень только начинал жить, и вот ему пришлось фактически остаться одному.
Дубовский ЦЕНТРАЛ жил своей жизнью. В принципе, на первый взгляд все тюрьмы одинаковые, но это только на первый взгляд. Помимо режима установленного законной властью, в каждой камере существует свой режим, который периодически меняется в связи с камерными переворотами. Здесь не обходится без крови, лидеры схватываются между собой насмерть. Так продолжалось и будет продолжаться всегда. Работник торговли, молодая, красивая женщина Нина Никифорова вызвала в тюрьме всеобщий интерес. Прозвище “Золотоножка” в двух случаях сулило для местного контингента немалую выгоду: В первом, если удастся ее сломать, во втором — если получится ей понравиться и перейти в разряд друзей. Камерные лидеры как всегда в таких случаях предпочитают присматриваться и запускают в разведку наглую шушару. Нина прошла в камеру и первым, что ее поразило, была ужасающая теснота, в которой ютились 20 человек, “плавающих” в неестественно тусклом свете.
— Проходи, Золотоножка, садись, — поразила ее осведомленностью худосочная женщина с воспаленным по непонятным причинам лицом.
Нина села на краешек металлической кровати, продолжая молчать.
— Чего молчишь?.. Может тебе в падлу с нами базарить? — картинно подбоченясь пошла на откровенный конфликт.
Нина, как бы не расслышав ее слов, обратилась к маленькой, плотной женщине, которая сидела на аккуратно застеленной синим шерстяным одеялом нижней койке.
— Где мне упасть? — умышленно применила жаргон. — Расскажи какие у вас порядки: дежурят по очереди или прапора назначают?
Спокойные, рассудительные слова, вызвали невольное уважение. Нина не ошиблась. Инга, женщина, к которой она обратилась, была в авторитете.
— Падай на верх, а потом разберемся. Инга показала ей второе от окна верхнее место. — Дежурим по очереди, ты будешь за валютчицей, — указала на высокую блондинку в фирменной майке.
Прежде чем забросить огромный рюкзак с обрезанными лямками, приспособленный под тюремный “Сидор” на койку, Нина подсела к плотной.
— Как у вас с продуктами?.. Все идет на общак или живете семьями?
— У нас общак. Ложи хавку на подоконник.
Нина развязала мешок и по очереди стала вынимать и выкладывать на койку тяжелые свертки. Зэчки столпились возле нее и восхищенно ахали.
— Ну ты даешь, землячка, ты в натуре Золотоножка. Недаром тебя так прозвали. Нине в глубине души ее слова не понравились. Она понимала, что баловать этот контингент не стоит, да и в будущем оказаться в роли дойной коровы ей не хотелось.
— Сегодня у меня, а завтра у вас… Такие гревы я не каждый день получаю.
Вареное мясо, сыр, колбасу они разложили на чисто вымытый стол. Откуда-то из навесного, прокопченного шкафа, девушки извлекли самодельный электрокипятильник. Через 15 минут камерный ленч состоялся.
Купец[1] сделал свое дело. Истощенные однообразием мозги заключенных встряхнулись.
К вновь прибывшей обратились с расспросами.
— Дача взятки дело серьезное, — заметила одна из заключенных. В 18 лет мой директор меня точно так подставил. Я отказалась с ним переспать так он, козел, своего знакомого “обехесесника” на меня натравил, а затем посоветовал дать тому взятку. Я “обехесеснику” впихнула стольник, тут меня и взяли.
— Но ведь я взятку не давала, — заметила Нина. — В буфете нашли чужие деньги и поскольку между ментами шел передел власти меня сделали крайней. Женщины закурили. Тусклый, призрачный свет в камере приобрел оттенок кофе со сливками — атмосфера смертельная для сердечника.
— Твое преступление, Золотоножка, из тех, которые называют недоказуемыми, — сказала Инга. По презумпции невиновности тебя должны нагнать. Но у нас менты ушлые… продержат под следствием сколько захотят, а потом придумают что-то вроде недонесения властям и себя оправдают.
Зэчки закивали головами и чисто по-женски запричитали: “Ой Господи, да что же это делается!!?… за что мы мучаемся!!?”
Инга скептически смотрела на сокамерниц. Чувствовалось, что эта женщина переступила через какой-то таинственный барьер. В ее взгляде сквозили снисходительность и насмешливость.
— Чего раскудахтались, дурье? Теперь поздно крыльями хлопать. Лучше думайте как будете жить на зоне, а про волю постарайтесь на пятилетку забыть.
Одна из зэчек, высокая, с мужским квадратным лицом недовольно бросила:
— Почему на пятилетку? У меня треха сроку!
Инга посмотрела сквозь нее и процедила:
— Потому что у тебя будет возможность на зоне сто раз раскрутиться, получить добавочку, понимаешь? — улыбнулась Нине.
Лошадке, так прозывали женщину с квадратным лицом. Улыбка, адресованная новенькой, не понравилась.
— Чего ты, Инга, пантуешься перед новенькой? — процедила она. — Захотела ее трахнуть так и скажи.
Лошадка нагло осклабилась, показывая зэчкам набитый рандолью рот.
Минутную, напряженную тишину нарушил металлический голос Инги.
— Слезай со шконки, коблиха, есть базар.
Костлявая, угловатая Лошадка была не из слабых, нехотя слезла с нижней койки.
Два перстня, которые Нинка Золотоножка сумела пронести в изолятор, были у нее уже на пальцах. Тяжелые, вбитые в “бетон” золота камни, могли послужить оружием любому человеку, желающему за себя постоять.
Нинка опередила Ингу… Резкий, короткий удар пришелся Лошадке в ее примечательный подбородок. Тапочки Лошадки взмыли под потолок, а сама она тяжело грохнулась на парашу.
Такого никто в камере от новенькой не ожидал. Инга потирала ладонью кулак, ударить ей так и не пришлось.
Через минуту оглушенная Лошадка пришла в себя. Еще через минуту в камере раздался хруст вправляемой челюсти.
Жесткие тюремные нравы не заставили себя ждать:
— Короче так, Лошадка, — сказала Инга, — дергай на вертолет. Золотоножка, ложись на нижнюю шконку. Эта крыса там тащилась не по закону.
На следующий день Нинкой Золотоножкой заинтересовался начальник тюрьмы. Полковник посмотрел на Никифорову холодными глазами и неожиданно рассмеялся.
— Что, смешно выгляжу? — поинтересовалась она.
— Да нет, — смахивая роскошным платком слезу, ответил начальник тюрьмы. — Не могу вас представить в роли королевы кикбоксинга. — Кажется так о вас отозвался майор Денисов, который вчера дежурил.
— Что он вам еще рассказал интересного? — спросила она, и добавила, — а вообще — то я польщена.
Он был хорошо осведомлен о происшедшем.
— И все же от удара кулаком челюсти не выскакивают. Вы маленькая, слабая женщина, а не какой нибудь Шварцнеггер.
Камерный шпионаж был налицо. Нина поняла, что он вслед за этим скажет. И все же она попыталась уйти от ответа.
— Я, знаете ли, занималась спортом, — не солгала она. — Лыжи, баскетбол хорошо укрепляют мышцы.
— А золото укрепляет уверенность в себе в любых условиях, — тихо сказал он.
Придется вам, ЗОЛОТОНОЖКА, сдать перстни на хранение.
Сопротивляться и лгать не было смысла. Два крупных перстня — один с изумрудом, другой с бриллиантом — перекочевали в стол полковника.
В камере после ее возвращения от начальника тюрьмы чувствовалась какая-то напряженность. Все, кто по воле рока побывал в тюрьме, знают — подозрительность в этих стенах достигает невиданных размеров, носит шизофренический характер. Каждый вызов заключенного к врачу, следователю, адвокату воспринимается сокамерниками враждебно.
Единственное, что скрашивает эту вековую враждебность, подачки следователей и передачи адвокатами чая, сигарет, конфет и сахара.
— Ну как, подруга, начальник подписывал работать на кума[2]? — спросила ее Инга, немножко обижая постановкой вопроса.
— Нет, — спокойно ответила Нина. — Золото отмел… Видать среди нас все-же есть стукачи.
Лицо Инги исказилось в злобной гримасе. Она прошла по камере, тяжелым взглядом всматриваясь в лица. Затем что-то вспомнила и поманила пальцем старую, измочаленную зэчку.
— Тебя, вафля старая, утром вызывали на уборку бани… Вложила, гнилая сэвепешница!!? — Говори, иначе уроем!
Заключенные окружили изможденное существо, которое когда-то было женщиной. Намечалась расправа.
— Оставьте ее девчонки, оставь, Инга, — заступилась Нина. — События уже не изменишь, а начнете ее бить, точно хату расформируют.