Юрий Енцов
Разговор с ангелами
Воспоминания
Из датских времен
«О, бедный Гамлет!» – шут сказал,и на могильный каменьупала мутная слеза.На черный камень под ногамив звенящих пестрых башмаках.Все это быть могло, а, может, былов давно минувших сумрачных веках —такая встреча над могилой.«О, бедный государь, ну как же так,и как же получилось это,что вы мертвы, а жив дурак?Скажите мне, я жду ответа!».И как могло случиться лишь тогда,подобно старому вдруг Гамлет молодой,печальной тенью став, пришел и далответ: «Моей бедой,и, может быть, твоею, Ёрик, тоже,мой милый шут, явилось то,что на шутов мы лишь похожи…Похож на жабу бог Тритон,а звезды в небесах – на светляков,и мы лишь до тех пор на свете живы,пока покладисто и терпеливопроигрываем роли дураков».
Марш конкистадоров
(Подражание Киплингу)
Вперед за синий лес,идти устал – беги,ведь близок край небес,пусть сбиты сапоги
и фляга пусть пуста,но в небе голубомчуть видная звездапьянит сильней, чем ром.
Пусть под кирасой взмокрубахи ветхий шелк,гляди смелей, стрелок,ведь горн еще не смолк.
За тысячью ветровостался отчий дом,твой долгий путь суров,но он в тебе самом.
Прямей держи мушкет,ведь близок край небес,ты там найдешь ответ,зачем теперь ты здесь.
Быть может, рок грозитпрервать твой славный путь,на небеса вблизиты обречен взглянуть,
а, может, горизонтопять отступит вдаль,а с ним и цель уйдет,но к ней пути не жаль.
И сквозь преграды все,сквозь стрелы дикарейк заветной полосескорей, спеши, скорей!
Баллада о рыцаре, синьоре и вассале
Ты верен себе и не плачешь,сжимая тяжелый эфес,с бриллиантами легкой удачи,на кои беспечно по траченсвятой палестинский трофей.
Скрывает колпак кумачовыйлицо, дорогое вчера,с которым свергали основы,с которым мы встретились сновав компании его топора.
Он верной рукою когда-топридерживал мне стремена.Не знали вернее солдата,но вот, головами богата,на плаху взирает страна.
Платочек взмахнул одиноко,так дым разгоняют и сон,зажмурилось в прорези око,быть может кто вскрикнет, но только,не я, и не ты, и не он.
Воспоминание
Прованс. Французский без прононсанемного исковерканной латынии викингов – плечо к плечу– чуть хрипловатый слог.Немного мавританского – немного,и что-то от испанок белокурых,и – древнерусский. Почему? Не знаю.А, впрочем, может, сходство и случайно.Но что закономерно – это то,что я вверяю знаком звуки,испорченные временем словаславянской речи.Впрочем, было б легчемне говорить на чьем-нибудь другом,другом наречии.Кто мне объяснит желанье это?Может, счастлив тот,кто видит несомненное отличьеи разность языков, путей и троп,и рад идти своей родной тропою,а не метаться, как мечусь,прислушиваясь к звукам,я.А звуки эти пропадают в шуме ветра,когда расходится туман,И утренние сны – с туманом вместе.И утренние сны туман уноситкуда-то в сумрачный лесной распадок,И вот для моего доступен взглядастал замок графа Пуатье.Он сам верхом по лугу скачет,без свиты, сокол на руке.И, незамеченный никем,я покидаю влажный бор:– Как спали, граф?– О, это вы, я рад увидеть вас, де Борн
Огни святого Эльба
Вы видите, Огни святого Эльба!И значат они – кое-что случиться,на реи сели огненные птицы,всем комендорам: превращаем стрельбы!
Всем комендорам: за борт фитили!и порох вместе с ними за борт, за борт!Вы слышите знакомый серный запах —чёрт наш корабль как фитиль запалил!
Окончен бой и в штормовой волнемелькнёт в последний раз погибший парус,мы не одни, а с дьяволом на пару,и в верности клянёмся сатане!
И он нам славно мачты разукрасилсвоим холод своим холодным сумрачным огнёми задрожала стрелка на компасе,а это значит, мы куда-нибудь дойдём.
И это значит: мы сегодня живы,и вновь под флагом старого корветаувидим завтра первый луч рассвета,нас снова ждут пассату и проливы.
Наблюдения и размышления
Соната для вокзальной гитары
Откуда эта тяга к перемене мести что тебя ведет, несет по свету?Вчера ты где-то был, а нынче здесьи забываешь быстро это «где-то».
Зачем? Зачем же эта перемена мест?То там, то здесь твои напевы слышим,быть может, крови бешеная смесьтебя зовет, и ты в дорогу вышел.
Что значит тяга к перемене мест?Наверно, ищешь что-то на планете,но можешь даже в облака залезть,ты никого не ошарашишь этим.
Пустая тяга к перемене мест,она, наверно, очень, очень скоротебе наскучит, дико надоест,и ты навек забудешь зов просторов.
Исчезнет эта тяга к перемене мест.исчезнет так негаданно-нежданно,как в белом дыме выцветших небес,пыль от колес степного каравана.
Я устал дышать
Я устал дышать, и устал смотреть,песни петь, мечтать, по ночам летать.Даже волком выть – я устал.
Мне б прилечь, отдохнуть, как бывает с людьми,но будь миг, что для сна предназначен,я бросаюсь в него не для сна – для любвии. увы, не умею иначе…
Торопящийся мир, загляденье,лучезарность, сияющий бред —убивающее наслажденье – мне все это иметь.
И нельзя понять, охватить всего,в необъятности раствориться,чтоб коснулся меня гор седых разговор,чтоб узнать, что щебечут птицы.
А щебечут они, что, устав щебетать,захотели упасть и разбиться,а горам утомительна их высота,но приходится с нею мириться…
Тем, кому утомительны рифма и ритм,кто боится привычного слога,кто стремится созвучия не повторитьи не может, тому – путь-дорога
между гор и летящих в заоблачье птицв леденящую ласковость дали,прочь привычных раздумий, мелькающихлиц, – ни судьбы, ни души, ни печали.
В лесу
Я шел и не слыхал, как пели соловьиИ не видал, как звезды загорались,И слышал я шаги, шаги не знаю чьиЗа мной в лесной глуши неслышно повторялись.Я. Полонский
Мой кереметь, мой бог, мой идол.Я в вас играл, когда мои друзьядруг в дружку весело из-за кустов стрелялии попадали,после – оживали,друг друга на тропинках догоняли,и снова в игры вечные играли,еще не ведая, что можно проиграть.А у меня была моя икона —хороший парень, живший так давно,давным-давно, во время оно,когда надежды правили страной.Я полюбил как он шутить со словом,магическим бесстрашием гордясь,И гордо чувствовал в основесудебмагическую связь…Все было внове, внове, внове,и я сурово хмурил бровисовсем как он,как он. Как онсобрался ставить жизнь на кон,а вышло – на кол.Но, однако,о том – позднее как-нибудь,ведь все равно – поди забудь.А нынче же о том, что юностьпроходит, оставляя память,которая – побеги тополей,и на коре шершавой шрамы,которая – тропинки на земле.
Я по одной из них шагаю,Стараясь не шуршать листвой.Тень на земле. Но вот – другая,меня тревожа и пугая,маячит предо мной:– К чему деревьям звуки речи?Я слышу эхо, может быть, оноесть слов моих немое отраженье,а может быть, как это ни смешно,я сам пустое чье-то продолженье?Зову по имени,но не отозваласьмелькающая впереди фигура.Бегу, спешу, едва дышу,В надежде обогнать или проснуться.Не слышит. Листьев мерный шумвсе глушит,и листва ему мешает оглянуться.Но кончился зеленый коридор,Легла меж нами чистая поляна.Он обернулся.Это Командор!И послан, видно, наказать смутьяна.Он обернулся,с очень давних поризвестно – этоверная примета:пора начать серьезный разговор.
Но я молчу, мне нечего сказать!Стоим по обе стороны поляны,и ждем. Чего же? Пары пистолетов?А если нет, тогда чего?Тех, кто ушел, навеки сгинув?А может тех, кто не дошел?Он ждет вопроса по уставу духов,Но я молчу, мне нечего сказать.Быть может, я уже убити время грянуть оземь?Быть может я мертворождени сам того не знал?Но я стою, еще стоюпред ним в надменной позе,и он стоит, глядит без зла,и ждет, и ждет пока.
– Вы достоитесь, Командор,Я вас предупреждаю,Мы домолчимся до того,что нам не хватит сил…Мы достоимся до того,Что станут птичьи стаи,Нас простодушно позабыв,На ветках голосить…Но что с того!Какое намдо птиц веселых дело?Они поютзатем чтоб петьи чтоб иметь подруг.А нам бы звукпроизнести,и эхо чтоб допело,чтоб затерялись голосана сумрачной тропе.
Подражание Д. Б
