На Вавилон
Robert Silverberg. Against Babylon. Пер. – А. Корженевский. – _
В то утро Кармайкл вернулся из Нью-Мексико, и, когда он посадил свой маленький самолет в аэропорту Бербанк, ему первым делом сообщили, что лесные пожары вокруг Лос-Анджелеса выходят из-под контроля. Он срочно нужен, сообщили ему. Заканчивался октябрь, самый пик сезона лесных пожаров на юге Калифорнии. Из пустыни Мохаве дул горячий, сухой ветер, а дождь последний раз шел пятого апреля. Кармайкл сразу же позвонил окружному диспетчеру, и тот сказал совсем кратко:
– Майк, одна нога там, другая здесь, быстро!
– Где я нужен?
– Самый сильный пожар к северу от Чатсуэрта. В аэропорту Ван-Найс стоят самолеты – они загружены и готовы к вылету.
– Мне необходимо заглянуть в одно место и позвонить жене. Буду в Ван-Найс минут через пятнадцать, хорошо?
От усталости даже ломило зубы. Времени было девять утра, а летел он с половины четвертого, причем путь оказался нелегким: самолет трясло и болтало теми самыми яростными ветрами из сердца континента, что теперь угрожали перегнать огонь в Лос-Анджелес. Сейчас Кармайклу больше всего хотелось домой, под душ, к Синди и в постель, однако пожарная служба не оставляла выбора. В такое время года весь этот сумасшедший город запросто может сгореть в одной большой огненной буре. Впрочем, иногда Кармайклу даже хотелось, чтобы Лос-Анджелес сгорел. Он ненавидел этот пронизанный смогом помпезный Вавилон с его бесконечной путаницей шоссейных дорог, вычурными зданиями, загаженным воздухом и густой, задыхающейся глянцевой листвой, с его наркотиками, пьянками, разводами, праздностью и неопрятностью, с его порномагазинами, клубами нудистов, массажными салонами и ненормальными жителями, которые носят ненормальную одежду, гоняют в ненормальных автомашинах и стригутся совершенно ненормальным образом. Почти во всем, думалось ему, здесь ощущается какая-то дешевка, низкопробность. Даже особняки и модные рестораны кажутся ненастоящими, словно декорации для кино. Иногда у Кармайкла возникало ощущение, что эта низкопробность города беспокоит его гораздо больше, чем вполне конкретное живущее тут зло. Со злом, если не отступать от собственных нравственных принципов, еще можно бороться, но низкопробность обтекает тебя со всех сторон, заползает в душу, и ты сам этого даже не замечаешь. Кармайкл продолжал надеяться, что за время его пребывания в Лос-Анджелесе с ним этого не произойдет. Раньше он жил в Долине, и, говоря «Долина», он всегда имел в виду огромную долину Сан-Хоакин за Бейкерсфилдом, а не маленькую захламленную долину Сан-Фернандо близ Лос-Анджелеса. Но в Лос-Анджелесе жила Синди, она любила этот город, а он любил Синди и ради нее уже семь лет жил среди пышных зеленых аллей Лаурел-Каньон. Каждый октябрь – уже семь лет подряд – он занимался тем, что поднимал в воздух самолет и сбрасывал на ежегодные лесные пожары химический пламегаситель, чтобы спасти жителей Лос-Анджелеса от последствий их же идиотской беспечности.
Короче, Кармайкл считал, что к своим обязанностям нужно относиться серьезно.
Он набрал домашний номер, но после семи гудков повесил трубку. Затем попробовал номер небольшой студии, где Синди мастерила свои ювелирные изделия, но там тоже никто не отозвался, а звонить на выставку было еще рано. Его немного беспокоило, что не удалось поговорить с женой после трехдневного отсутствия. И скорее всего, теперь у него не будет такой возможности еще часов восемь-десять. Но тут уж ничего не поделаешь.
Едва взлетев, Кармайкл заметил пожар не очень далеко на северо-западе колонну жирного, черного дыма, поднимавшегося на фоне бледного неба. А через несколько минут, когда он выбрался из самолета на взлетную полосу Ван-Найс, его буквально окатило волной жара. В Бербанке было градусов 85 чертовски жарко для девяти утра, – а здесь, пожалуй, перевалило за сто.
Сюда уже доносился отдаленный рев пламени, треск горящего кустарника и странный свистящий звук, возникающий, когда вдруг вспыхивает сухая трава.
Аэропорт напоминал командный центр действующей армии. Самолеты садились и взлетали с дикой, лихорадочной поспешностью. Впрочем, и сами они выглядели дико – полный набор дряхлеющих машин, которым исполнилось по сорок, пятьдесят и больше лет: переоборудованные «Летающие крепости» Б-17, несколько ДС-3, «Дуглас-Инвейдер» и, к удивлению Кармайкла, даже «Форд-Тримотор» тридцатых годов выпуска, который извлекли, должно быть, из запасников какой-нибудь киностудии. Часть самолетов снабдили баками с пламегасящими химикатами, часть – водяными помпами; некоторые машины предназначались для разведки обстановки, и на их фюзеляжах поблескивали инфракрасные датчики и прочие электронные приборы. По полю метались мужчины и женщины, которые следили за загрузкой самолетов и непрерывно кричали что-то в портативные передатчики. Кармайкл сразу же направился в штаб – помещение, битком набитое усталыми, издерганными людьми, не отрывающими глаз от экранов компьютеров. Почти всех их он знал по работе в прежние годы.
– Тебе приготовили ДС-3, – произнес один из диспетчеров. – Сбросишь пламегаситель по этой дуге, от каньона Ибарра на восток и до Лошадиной равнины. Сейчас огонь на подступах к Санта-Сузане, и до сих пор ветер дул с востока, но если он переменится на северный, огонь распространится от Чатсуэрта до Гранада-Хилс, а затем двинется прямо на бульвар Вентура. И это только один пожар.
– Сколько всего?
Диспетчер пробежал пальцами по клавиатуре компьютера. Карта долины Сан-Фернандо исчезла, и на экране появилась вся Лос-Анджелесская равнина.
Кармайкл пристально вгляделся в экран. Три огромных вытянутых алых пятна означали зоны, охваченные пожаром: одна у Санта-Сузаны, вторая, почти такая же по размерам, к востоку, в лугах по северную сторону шоссе номер 210 около Глендора или Сан-Димаса и третья в восточной части округа Оранж за Анахим-Хилс.
– Наш пока самый большой, – сказал диспетчер, – но эти два разделяют всего сорок миль, и если они сольются…
– Да уж… – произнес Кармайкл.
Сплошная стена огня, бегущая от восточного края равнины и, может быть, – если задует «Санта-Ана» – несущая искры на запад через Пасадину, через пригороды Лос-Анджелеса, через Голливуд и Беверли-Хилс до самого побережья, где расположены Венис, Санта-Моника, Малибу… Кармайкл вздрогнул. Лаурел-Каньон сгорит. Все сгорит… Страшнее Содома и Гоморры.
Страшнее падения Ниневии. Только пепел на сотни миль вокруг.
– Всех до смерти запугали русскими ракетами, а на самом деле компания сопляков, бросающих окурки где попало, может уничтожить все это с такой же легкостью, – сказал Кармайкл.
– Но окурки здесь ни при чем, Майк, – возразил диспетчер.
– А что тогда? Поджог?
– Ты ничего не слышал?!
– Последние три дня я был в Нью-Мексико. Только что прилетел.
– Ну тогда ты, наверно, единственный человек в мире, который еще не слышал.
– Боже, о чем я еще не слышал?
– О пришельцах, – устало произнес диспетчер. – Пожары начались из-за них. Сегодня в шесть утра в трех разных концах Лос-Анджелесской равнины опустились три космических корабля и своими двигателями подожгли сухую траву.
Кармайкл даже не улыбнулся.
– Странные у тебя шутки, приятель.
– Я не шучу, – ответил диспетчер.
– Космические корабли? С другой планеты?
– Да. И с чудищами пятнадцати футов ростом на борту, – вступил в разговор диспетчер у соседнего компьютера. – В эту самую минуту они свободно разгуливают по окрестным дорогам. Пятнадцать футов, представляешь!
– Марсиане?
– Никто, черт возьми, не знает, откуда они взялись.
– Боже, – пробормотал Кармайкл. – Боже мой.
Когда он поднялся в небо, самолет несколько раз швырнуло из стороны в сторону резкими восходящими порывами воздуха от пожарища, и какое-то время Кармайклу с трудом удавалось удерживать его на заданном курсе, но затем, вызвав из глубин тренированной нервной системы нужные движения, он легко и почти бессознательно принялся подчинять машину себе. Он всегда считал очень важным, чтобы эти самые нужные движения жили в пальцах, в плечах, в ногах, а не в сознании. Сознание, бесспорно, может многое, но в конечном итоге ты или умеешь работать не задумываясь, или отправляешься на тот свет.
Почувствовав, что самолет подчиняется, он улыбнулся. ДС-3 – старые, но надежные птицы. Кармайкл любил летать на этих самолетах, хотя самые молодые из них были изготовлены еще до того, как он появился на свет.
Впрочем, он любил летать на всех самолетах и делал это не из-за денег – их и так хватало, по крайней мере последнее время. Просто ему нравилось летать. Случались месяцы, когда он проводил в воздухе больше времени, чем на земле. Во всяком случае так ему казалось, потому что часы, проведенные на земле, нередко ускользали незаметно, тогда как время в небе наполнялось содержанием и растягивалось словно под увеличительным стеклом.
