Росс Макдональд
Беда преследует меня
Часть первая
Остров Оаху
Глава 1
В феврале 1945 года Гонолулу представлял собой этакий гибрид Лос-Анджелеса в миниатюре и довоенного Шанхая, который потрясало окончание карнавала по поводу сельской ярмарки. Улицы допоздна переполняли мужчины в униформах всех цветов — белого, серого, темного, защитного. Они искали местечко, где могли бы почувствовать себя как дома, и не находили.
Мы ехали через город в джипе Эрика со стороны Перл-Харбора, мимо протянувшихся на целые мили магазинчиков подарков и забавных вещиц, баров и закусочных, турецких бань, фотоателье, заведений для любителей секса. "Сфотографируйтесь с гавайской девочкой"; "Центральный распределитель алкогольных напитков"; "Настоящие американские хот-доги; "Танцуйте у нас"; "За семью вуалями" — всего пять центов", — кричали вывески.
Все это я видел и раньше, здесь ничего не изменилось. Только год моего пребывания на фронтовых позициях сделал все это более привлекательным и городским. Но все же этому городу было далеко до Детройта.
— Где же выпивка, о которой ты говорил? — спросил я Эрика.
Движение перед нами временно застопорилось, автобус остановился у военно-морской пристани, чтобы посадить моряков. Эрик сердито насупился за рулем. Светловолосый мужчина лет тридцати, поджарый, с резвыми мальчишескими жестами подростка. С тех пор как я видел его в последний раз, его воротничок украсился двойными посеребренными полосками полного лейтенанта. Я заметил также, когда впервые столкнулся с ним в тот вечер в административном здании, что по выражению его глаз пока что нельзя определить, циник он или благоразумный человек.
Наконец автобус тронулся, выравниваясь, как полено в завале дров, и наш джип поплыл в середине возобновившегося потока движения.
— Ну, так как насчет выпивки, которую ты обещал?
— Попридержи коней, — отозвался Эрик. — Ты кто — отпетый алкаш, что ли?
— Я не принял ни грамма с тех пор, как отчалил с Гуама. А до того не прикасался к этому зелью целых три месяца. Похож я после этого на алкаша?
— Не очень. Но не беспокойся, этого добра найдется для тебя вдоволь.
— Разве не в шесть часов закрывается бар в "Гонолулу-Хауз"?
— Теоретически закрывается. Но мы все запаслись бутылками. Если выпивон прекратится в шесть, то на кой шут нам сдалась корабельная вечеринка?
"Гонолулу-Хауз" представлял собой пришедший в упадок большой особняк в восточной части города. Его построил в конце девятнадцатого столетия между горами и морем богатый плантатор в надежде на то, что его наследники будут жить в нем из поколения в поколение. Когда же он умер, то его сыновья и дочери перебрались на материк, и постепенно особняк превратился в клуб с неопределенным членским составом.
Трехэтажное сборное строение со всех сторон окружали широкие веранды. Когда мы подъехали к дому, то цветники, обрамлявшие его, уже укутывала дымка ранних сумерек.
Мы запарковали джип в глубине двора и направились в бар, располагавшийся в полуподвале. В узком помещении с кирпичными стенами протянулись до середины его длины два стола, уставленные бутылками виски. Мы нашли пару незанятых стульев, и я сел на один из них, а Эрик отправился в бар за льдом. Но не дойдя до цели, он присоединился к группе, стоявшей у двери. Там были невысокая смуглая девушка с вьющимися черными волосами, морской офицер с каштановыми усами и с бородой немного посветлее, чем у знаменитого священника Вэндайка, грузный мужчина со значком военного корреспондента на груди и блондинка, стоявшая лицом ко мне, довольно высокая — пяти футов семи дюймов. Едва увидев ее, я почувствовал, будто зал завертелся вокруг нее, как блестящее колесо.
Эрик склонился над смуглой девушкой и не проявлял никакого намерения оторваться от нее. Я встал, подошел к группе, и Эрик представил меня. Бородач оказался доктором Саво, хирургом с эсминца Эрика. Брюнетка с энергичным дерзким лицом — Сью Шолто. Военного корреспондента звали Джин Хэлфорд. Его тяжелые челюсти и наполовину облысевшая голова потемнели от загара так сильно, как это может случиться только в тропиках.
— Ты слышал о мистере Хэлфорде, — пояснил Эрик. — Он пишет для двух журналов и девяноста семи газет, не так ли, Джин?
Я о нем ничего не слышал, но любезно соврал, что конечно же слышал.
— Сэм когда-то тоже занимался журналистикой в Детройте.
— В самом деле? — воскликнул Хэлфорд. Мне не понравились несколько покровительственные нотки в его голосе, а также то, что его левое плечо прислонилось к правому плечу блондинки, наподобие знака "занято".
Ее звали Мэри Томпсон. Их плечи разомкнулись, когда она изменила позу, чтобы подать мне руку. Когда она улыбнулась, ее глаза, прежде голубые, стали казаться аквамариновыми.
— Рада познакомиться с вами, мистер Дрейк.
Высокая блондинка, но не того типа, как те женщины, которые питаются кукурузой. У нее была стройная и подтянутая фигура, настолько складная, что девушка не казалась крупной. На лице отражалось загадочное сочетание того, что мне нравилось, и того, что я не понимал. Я гадал, как мне отнестись к этому. Мужчина, подобный Хэлфорду, обласканный вниманием миллиона читателей, хотя ему за сорок и он начал лысеть, обладает обаянием. Джин Хэлфорд посматривал на нее так, как будто знал об этом.
Пока я подыскивал возможность начать игру, он ее закончил.
— Пойдем на улицу и купим гирлянды, — предложил он ей. — На углу их продает пожилая женщина.
Когда они уходили, Мэри Томпсон взглянула на меня с улыбкой, как бы желая сказать, что попозже мы еще увидимся. Я набрал немного льда в баре и вернулся к столу, на котором стояли бутылки. Затем изобразил небольшую холостяцкую церемонию, смешав напитки и выпив коктейль двойной крепости. Я сконцентрировал внимание на приятном чистом вкусе виски с содовой, на ощущении льда возле зубов, на холодном влажном стакане, зажатом в моих пальцах. Затем почувствовал легкую теплоту в желудке, которая, нарастая, разливалась по всему телу, как расходится щепотка синьки в плошке воды. Наконец она достигла головы, смягчив и окрасив в розовые тона окружающее.
Первые моменты опьянения нежны, обманчивы и безмятежны, как первые мгновения любви. Мне понравилась суматоха в ярко освещенном зале, веселый пьяный смех, сладкое позвякивание льда в бокалах, гул разговоров о делах и женской болтовни, рассуждений о войне и о любви. Но больше всего понравилось то, что зал не раскачивался из стороны в сторону, взад и вперед или по диагонали. Он оказался самым приятным залом на твердом основании, в который я попал после долгого отсутствия.
— Ну, как дела, Сэм? — Эрик сел рядом со мной и налил себе стопку.
— Я вот сейчас думал о том, что мне нравится этот зал и все, кто в нем находятся. Даже помощники капитанов. А где твоя подружка?
— Поднялась наверх причесаться. Но она не моя девушка.
— Я не собираюсь рассказывать об этом Хелен. Ты нравишься этой девушке.
— Знаю, — отозвался он. На его лице отражалось весьма неприятное сочетание тщеславия и стыда. Тщеславия, потому что красивая девушка полюбила его. Стыда, потому что у него была жена в Мичигане и ему следовало бы вести себя иначе. — Если ты когда-нибудь расскажешь об этом Хелен, то поступишь очень скверно.
— Зачем мне это делать?
— Да и рассказывать-то не о чем. — Он неловко пожал плечами, а его светлое открытое лицо вспыхнуло. — Даже чудно, что ты уже через неделю или две увидишь Хелен. Я не видел ее уже два года.
— Я непременно повидаюсь с ней, когда вернусь домой. Не хочешь ли передать ей что-нибудь?
— Черт, скажи ей, что я здоров. И, конечно, что люблю ее. Подтверди, что мы не подвергаемся никакой опасности, когда действуем здесь. Она мне совершенно не верит, когда я пишу ей об этом в письмах.
Он выпил свою стопку, по-моему, чересчур быстро. Я налил ему снова и наполнил свой бокал.
— Ну, они опять принялись за свое, — заметил Эрик. — Постоянно рассуждают о войне.
Младший лейтенант с крылышками в петлицах, который сидел за столом напротив нас, рассказывал потускневшей блондинке, как чувствуешь себя, когда летишь среди рвущихся зенитных снарядов на высоте пятисот футов. Он объяснял, что это не так страшно, потому что осознаешь все по-настоящему только потом. Но что действительно ужасно — это посадка на авианосец ночью...
— Это у всех на уме, — заметил я.
— Но нам нельзя говорить об этом. — Однажды Эрик побывал в Вашингтоне на недельных курсах по вопросам безопасности, что не прошло для него бесследно. — Когда операция прошла, это еще туда-сюда, но когда они начинают рассуждать по поводу предстоящей большой операции...
— А сам-то ты как поступаешь?
