Татьяна Булатова
Дай на прощанье обещанье (сборник)
Моим любимым бабушкам и дедушкам посвящается
Хочешь – верь, хочешь – не верь
Елизавете почему-то всегда снятся покойники всех мастей и разной степени родства. Некоторых она побаивается, потому что те строгие. Приходят ночью и смотрят прямо в глаза с очевидной укоризной: «Почему ты нас не поминаешь?»
Елизавета откуда-то знает, кто перед ней и как зовут, хотя живьем ни разу не видела. Только на фотографиях.
– Я буду, – обещает она им и перед работой заходит в иконную лавку. – Зинаида, Ольга, Евдокия, Александр…
Некоторых из тех, кто снится чаще других, Елизавета ждет с нетерпением. И даже загадывает: сегодня или не сегодня. Придут или не придут? Если «приходят», она радуется, а наутро встает с хорошим настроением и в задумчивости пьет кофе, вспоминая мельчайшие детали последней «встречи».
– Представляешь, – рассказывает Елизавета мужу и вытирает с глаз слезы. – Бабушка – в синем пальто, вокруг шеи – зеленый крепдешиновый шарфик в белый горох. А дедушка – в шляпе, под руку ее поддерживает. Старосветские помещики. Довольные такие…
– А чего ж ты плачешь-то, лапуля?! – то ли раздражается, то ли расстраивается супруг и гладит Елизавету по спине.
– Гру-у-устно…
– Ну… – тянет тот. – Это жизнь.
– Жизнь, – с готовностью соглашается Елизавета и с пристрастием ревизора смотрит на свежевыкрашенные стены в кухне: – Переборщила с зеленым.
– Ну и ладно, – успокаивает ее муж, согласный на все, лишь бы она вынырнула из воспоминаний и перестала лить слезы по поводу краткосрочности ночной «встречи».
– Вот и не ладно! – сердится Елизавета, недовольная результатом. – Слишком много зелени. Вон и лицо у тебя от этого зеленое, как недозрелый банан. Могу представить, какого я цвета!
– Что ты, лапуль! Ты просто у меня смугленькая немножко.
– В детстве после желтухи мне тоже так говорили: «Какая смугленькая!» А я в зеркало на себя смотреть боялась. Подойду – а там одни глаза на желтом фоне. Еще мама мне анорак болотный купила, куртку такую на меху… Таньке, главное, розовый! А та щекастая, кровь с молоком. Что ни наденет – кукла куклой. И тут я… В болотном анораке, представь себе. Худая, бледная! Таньку за щечку все потрепать старались, а на меня как на привидение смотрели. Ненавижу болотный! Между прочим, только бабушка с дедушкой помнили, что я голубой люблю. И когда к нам приезжали, к Таньке не бросались, как угорелые, не сюсюкали, а все больше со мной старались разговаривать, чтобы я родителей к ней не ревновала и себя любимой чувствовала. Они, в отличие от мамы с папой, как-то это понимали!
Супругу становится так жалко Елизавету, что он лихо предлагает:
– Так давай перекрасим эти стены, к чертовой матери. Перекрасим – и все!
– С ума сошел! – возмущается та и проклинает день, когда ей в голову пришла идея сделать кухню в зеленых тонах.
Безумно жалко было потраченного времени: сколько она над этим дизайном мудровала, сколько интерьерных журналов пересмотрела! Все думала: так – не так, убрать – оставить? Хотелось, чтоб все в тон и чтоб глазу приятно. А получилось совсем не то. Может, он и прав, муж-то? Взять и перекрасить. И дело с концом.
Успокоившись, Елизавета уходит в напоминающий бомбоубежище коридор, сосредоточенно смотрит на стены, покрытые лохмотьями старых обоев, и возвращается в кухню с фотоаппаратом в руках.
– Не надо меня фотографировать! – возмущается супруг и отворачивается.
– Да я не тебя, – отмахивается Елизавета и наводит объектив на кухонную стенку.
– На продажу хочешь выставить? – догадывается муж и с ужасом думает о предстоящих мероприятиях: бесконечные телефонные звонки, бесконечные осмотры, чужие люди, демонтаж… И – сто процентов: будут выносить – обязательно что-нибудь обдерут. Вот как пить дать! Или новые двери, или дорогущие выключатели с мясом вырвут!
– Уже звонили, – в унисон его мыслям произносит Елизавета и делает очередной снимок.
– По поводу кухни? – дрожащим голосом уточняет супруг.
Елизавета смысл вопроса не улавливает и терпеливо поясняет:
– Завтра забирают кровать. За шкафом приедут сегодня.
– А кухня?
– Кухня-то? Нормально… Сейчас фотографии Танечке отправлю, и решим, что делать…
Супруг, услышав имя свояченицы, облегченно выдыхает, понимая, что опасность преувеличена, и, отойдя к окну, заинтересованно смотрит на сороку, прыгающую по уличному подоконнику то в одну, то в другую сторону.
– Ну, это надо же! – изумляется муж и стучит по стеклу. Сороку это нисколько не смущает, она продолжает свой незамысловатый танец, а потом в нерешительности останавливается и тоже смотрит на человека за стеклом. – Смотри! Смотри! – кричит он жене. – Сорока прилетела. Красавица какая! И крылья зеленью отливают! Как раз под твою кухню.
– Сорока? – всполошилась Елизавета и метнулась к окну. – Кыш! – замахала она на птицу руками. – Кыш отсюда!
– Ну зачем ты ее прогнала?! – огорчился супруг, увидев за окном опустевший подоконник.
– Скажи спасибо не голубь! – заявила довольная Елизавета.
– А голуби-то тебе чем помешали? Глупые безобидные птицы. Нажрутся, нахохлятся и сидят рядком.
– Когда в окно залетает голубь – это плохо, – объясняет Елизавета.
– Чушь какая! – сопротивляется муж очередному суеверию.
– Ничего не чушь! Голубь – это чья-то душа. И нехорошо, потому что неизвестно: то ли за тобой прилетели, а то ли умер кто – знакомый или близкий. Вот и мучайся, пока не узнаешь.
– Ничего не понимаю, – раздражается супруг, не улавливая логики в происходящем. – Вон, на втором этаже, окно всегда приоткрыто. Голубей кормят прямо из окна. И ничего, никто не умер. Уже весь подоконник загадили, а еще все живы: гробов не видно. А тут вообще не голубь, а какая-то безобидная сорока!
– Не хочешь – не верь, – ворчит Елизавета. – Все нормальные люди знают, что сорока – это к вестям. И часто – к нехорошим, между прочим.
– Часом, не с того света? – иронизирует супруг и противно улыбается: – Скоро ты, лапуль, на каждую птичку креститься станешь.
– Надо будет – и стану, – обещает Елизавета и вновь исчезает в темноте коридора.
– Средневековье какое-то! – бурчит муж и тянется к дарам цивилизации – включает телевизор. Идет реклама: «Александрийские двери по умеренным ценам. Бутик № 29 Экспостроя на Нахимовском. Приходите за роскошью. Вы этого достойны!»
– Убавь звук! – гневается Елизавета и требует тишины.
– Должен же я с кем-нибудь общаться?! – сопротивляется муж и методично переключает каналы.
– Дожили! – снова кричит Елизавета. – «Мой друг – телевизор Samsung».
– Ты же со мной не общаешься! – выкрикивает в коридор супруг и замирает в дверном проеме в ожидании ответа. Жена молчит. – Может, ты со мной все-таки пообщаешься?!
– Сейчас, – отвечает Елизавета. – С Танечкой поговорю…
– Ну, поговори, поговори, – разрешает муж и удобно устраивается на большом кожаном диване, положив голову на подлокотник. Видно, что он испытывает удовольствие от мысли о кратковременном сне под зычные звуки полицейской сирены из криминальной хроники. – Пока ты со своей Танечкой поговоришь, я чуток успею покемарить…
Но Елизавета буквально через пару минут появляется в комнате и с раздражением спрашивает:
– Ты что, спишь?
– Я?! – вздрагивает супруг от неожиданности. – Так ты ж с Танечкой разговариваешь.
– Я уже давно не разговариваю. Я красилась, – сообщает Елизавета и роется в переполненном шкафу в поисках не требующей глажки одежды.
– Лапуль, ты такая хорошенькая, аппетитненькая…Ты мне очень нравишься, – объявляет супруг и плотоядно смотрит на Елизавету.
Она перехватывает его взгляд, но притворяется, что не понимает, и на всякий случай потуже затягивает ремень на джинсах. Муж обижается и категорически отказывается вставать с дивана.
– Так ты пойдешь? – Она уже знает ответ.
– А ты куда?
– Пройдусь по Ленинскому. Посмотрю ткани. А то – голое окно. Все видно.
– А что за спешка? – снова интересуется муж.
– Потому что у меня всего один выходной.
– Так отдохни! – Не теряет надежды супруг и похлопывает рукой по дивану.
– Потом, – обещает ему Елизавета и скороговоркой проговаривает пути преодоления чрезмерной зеленцы в многострадальной кухне: – Добавить бежевого. Светлые бордюры. Белые салфетки, полотенца и шторы. Разбавить зелень – и будет смотреться отлично!
Супруг идти по магазинам не хочет, мотивируя это тем, что ненавидит «этих торгашей» и больше не может мириться с невозможно высокими ценами.
– Это Москва! – напоминает ему Елизавета и, оставив надежду поднять супруга с дивана, сообщает: – Ну… я пошла. Постараюсь недолго.
– Давай, лапулечка. Приходи скорей.
Елизавета не удостаивает мужа ответом и хлопает входной дверью.
– Лиза! – кричит он в пустое пространство. – Сколько можно?! Неужели трудно попридержать дверь?! Ну как ребенок, ей-богу!
