Веденеев Василий.
Бальзам Авиценны
Пролог
Огромная империя, раскинувшаяся от предгорий Северной Индии до берегов Хазарского моря, с тревогой ожидала перемен: грозный султан Махмуд, «Светоч мудрости», «Око вселенной», занемог. Он устал от бесконечных войн и кровавого смрада битв, созерцания груд добычи и длинных верениц рабов. Ему прискучили изощренные ласки жен и наложниц всех цветов кожи. Махмуд удалился в свой дворец в Газни, где покой повелителя оберегала свирепая стража…
Султан обложился подушками и скорчился на ковре. И скрипел зубами от боли. Она, словно хищная птица, терзала измученное тело. И тут же сердце тоскливо заныло, на лбу выступили мелкие бисеринки холодного пота… Наконец, боль отступила, будто змея, уползающая в нору, чтобы набраться новых сил, и Махмуд облегченно перевел дух.
– Гассан, – прошептал он пересохшими губами. Согнутый годами визирь, носивший громкий титул Говорящего Прямо в Уши Владыки Мира, подал чашу с темным питьем. Султан принял чашу, отхлебнул из нее и с трудом проглотил.
– Что за гадость? Змеиная желчь?
Визирь склонил голову набок и хитро покосился желтым глазом на грозного владыку.
– Травы, государь.
– Травы? Кто готовил лекарство? Перс?
– Нет, сегодня лекарство приготовил грек.
– Грек? Все они отравители!
– Тебе нельзя волноваться, государь! – Гассан прижал к впалой груди высохшие ладони, похожие на сморщенные птичьи лапки. – Ты же видел: я сам отпил из чаши.
– Да-да. – Махмуд рассеянно кивнул и обессиленно откинулся на подушки.
Визирь молчал, преданно глядя на повелителя. О Аллах, как изменился за несколько месяцев прославленный султан: отважный воин и лихой наездник превратился в желтого, отечного, немощного старика, только и способного весь день валяться на коврах. Лишь глаза, острые, недоверчиво сощуренные, напоминали прежнего владыку. Но и в них день ото дня потихоньку угасал отсвет внутреннего огня: жар болезни неумолимо обращал душу Махмуда в пепел.
– Гассан…
– Я здесь, мой повелитель, – откликнулся старик.
– Хорошо… – Махмуд вздохнул. – Хорошо, что ты со мной. Мы долго были вместе… На твоих глазах я создал огромное государство, завоевывал земли, покорял народы и собрал бесчисленные сокровища. Кому теперь оставить все это?
– Не терзайся понапрасну, государь! У тебя впереди еше долгие годы.
– Годы?.. – Султан горько усмехнулся. – Годы… Я лечился кровью самых здоровых рабов, меня натирали свежей желчью, обкладывали вырванными из груди трепещущими сердцами! Какой только гадости я не пил?! Но ничего не помогло!..
Махмуд уставился в расписной потолок. Искусные мастера украсили его края затейливой резьбой, изобразили изумрудно-зеленые травы и диковинные цветы на золотом фоне.
– Если мне позволено будет сказать… – осторожно начал визирь и тут же умолк.
– Говори, Гассан. – Махмуд повернулся на бок и растянул тонкие губы в хищной ухмылке.
Старик похолодел: слишком хорошо известна была цена такой усмешки. Но отступать было поздно, и Гассан вкрадчиво продолжил:
– Только один врачеватель способен помочь тебе, о Владыка Мира. Я слышал, он даже знает тайну бессмертия.
– О Аллах! – простонал Махмуд. – Ты опять об этом несносном гордеце? Хватит!
Визирь обиженно поджал губы, нахохлился и закрыл глаза, словно готовился задремать. Султан сердито поворочался на подушках, но все же сменил гнев на милость:
– Его уже звали. Однако он посчитал себя выше нас и не откликнулся. Может быть, тайна бессмертия – просто сказки и ложь? Может быть, его уже давно нет среди живых? Ведь он тоже далеко не молод.
Султан принялся разглядывать перстни на пальцах, любуясь, как играет пламя светильников в драгоценных камнях.
– Это легко проверить. – Визирь придвинулся ближе к повелителю и жарко зашептал, почти касаясь губами его уха.
Султан внимательно слушал. Время от времени он поеживался, словно от озноба, но не отстранялся. И лишь брови его то удивленно поднимались, то грозно хмурились.
– Небо наградило тебя мудростью, а злые силы – змеиным языком. Но как мы можем нарушить законы шариата?
– Выбирай: либо нарушить закон, либо покорно ждать, пока Аллах призовет тебя, – мрачно ответил визирь.
– Хорошо, – решился Махмуд. – Зови!
Старик громко хлопнул в ладоши. Неслышно открылась дверь, и вошел пышно одетый воин дворцовой стражи. Придерживая саблю, он поклонился, ожидая приказаний.
– Повелитель желает немедленно видеть своего придворного ученого Абу Насра Ибн-Ирака!
Стражник исчез. Вскоре дверь вновь отворилась, и появился бледный до синевы Ибн-Ирак: поспешая в покои грозного властелина, никогда не знаешь, что тебя ждет, вдруг ты торопишься навстречу смерти?
– Я слышал, что ты бывал при дворе Хорезм-шаха, который прославился собранием ученых и поэтов? – Махмуд не дал Ибн-Ираку даже раскрыть рот для приветствия.
– Да, Великий.
– Видел ли ты там знаменитого врачевателя Али Хусейна Ибн-Абдаллаха Ибн-Сину? [1]
– Да, повелитель.
– Мы знаем тебя как непревзойденного математика и прекрасного зодчего, – благосклонно улыбнулся султан. Твой глаз зорок, а рука послушна разуму. Так вот… – Махмуд неуверенно оглянулся на визиря, и тот ободряюще кивнул. – Так вот, мы желаем, чтобы к утру ты написал портрет Ибн-Сины, дабы мы смогли увидеть его лицо!
Ибн-Ирак отшатнулся, словно получил сильный улар в грудь. Колени его подогнулись, и он пал ниц перед владыкой.
– Смилуйся, повелитель! Шариат под страхом смерти запрещает изображать живое, тем более – лицо человека!
– Встань! – приказал Гассан. – Иди исполнять волю Великого султана! Да не вздумай болтать! А твои грехи я приму на себя. Портрет принесешь сюда, но никому его не показывай. И поспеши: до утра осталось не так много времени.
Старик отпустил ученого и обернулся к султану, стараясь поймать его ускользающий взгляд. Но тот не замечал визиря. Он размышлял. Утром Ибн-Ирак принесет портрет Ибн-Сины: зодчий не посмеет ослушаться приказа. Искусные рабы сделают с портрета врачевателя сорок копий и умрут, чтобы унести с собой тайну в могилу. Надежные гонцы поскачут по все крупные города, и наместники султана непременно разыщут лекаря, где бы он ни скрывался. Теперь это лишь дело времени, однако его-то как раз и не хватает!
– Ты ловко все придумал. – Махмуд поднял воспаленные глаза на Гассана. – Но что толку разыскать Ибн-Сину и привезти его в Газни, если он не пожелает применить к нам свое искусство. Ведь если Ибн-Сина не захочет меня лечить, его не заставят это сделать ни меч, ни огонь!
– Ты, как всегда, прав, государь, – хитро улыбнулся визирь. – Но есть не менее сильное средство – слово!
