Сублимация Веры Павловны
Лариса Хващевская
Посвящается году литературы в России
Сексуальное влечение обеспечивает культурный труд огромной массой энергии; это происходит в силу присущей ему способности изменять свою цель, не ослабляя напора. Эта способность менять первоначальную сексуальную цель на иную, несексуальную, но психологически ей близкую, называется сублимацией
З. Фрейд
Википедия: Сублимация – трансформация либидозной энергии в творческую.
© Лариса Хващевская, 2016
© Марина Кметь, дизайн обложки, 2016
ISBN 978-5-4474-1005-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Попытка Веры Павловны
Наверно, нет человека, который любил бы звук будильника. Что она только не пробовала! Ставила на звонок любимую мелодию (после чего сразу начинала ее ненавидеть). Совсем убирала звук, оставляя только вибрацию (по утрам телефон звучал, как мчащийся скорый поезд). Пыталась просыпаться до того, как должен был раздаться звук. В общем, война велась долго, по всем правилам: с разведчиками, хитроумными планами, взрывами мостов, – но не в ее пользу. Вот и опять Веру Павловну разбудила отвратительная вибрация, напомнившая советскую стоматологию и произведшая тот же эффект. Она подняла голову от подушки и лихорадочно надавила сенсорный экран (дьявольское изобретение человечества!) Кстати, что всегда удивляло Веру Павловну: разблокировать экран специально часто не удавалось, а вот если ухом во время разговора, то – пожалуйста. Как любила ядовито замечать подруга: «Это просто у кого-то очень толстые щеки!» Мысленно Вера Павловна лихорадочно прикинула, какой сегодня день недели, и поняла, что не воскресенье. Что-то показалось ей необычным в привычной утренней тишине, но сил анализировать еще не было. Не открывая глаз, она повернулась на бок, подогнула колени – все, как учила тренер по йоге (45 – возраст все-таки!), и села на диване. На секунду, буквально на секунду, мелькнула сладко-предательская мысль: «Еще 5 минут!» Но была отвергнута. Утренняя ежедневная борьба с собой закончилась победой долга перед Отечеством, и Вера Павловна открыла, наконец, глаза.
То, что произошло дальше, трудно описать словами. Ужас быстро заполнил ее с головы до ног, дыхание стеснилось, а сердце, вначале остановившееся, билось, как после долгого бега. Дедушка Фрейд, а Вера Павловна любила дедушку Фрейда, называл это состояние ощущением кризиса рождения. «Всякое состояние беспокойства есть болезненные ощущения первого отделения от матери». Если бы Вера Павловна была дамой 19 века, она бы, вскрикнув, картинно упала в обморок. Но Вера Павловна любила психологические триллеры, поэтому к ужасу примешивался болезненный интерес. Напротив дивана в кресле в предрассветных сумерках неясно вырисовывался темный силуэт. Странным образом фигура становилась все отчетливее. Хотя в комнате по-прежнему было темно, вокруг кресла образовывалось некое сияние. Теперь уже стало видно, что в кресле сидел пожилой седовласый мужчина. Выглядел он весьма импозантно, как какой-нибудь представитель искусства. Это-то, несмотря на «кризис рождения», Вера Павловна (как настоящая женщина) успела отметить. На нем был замшевый терракотовый пиджак, рубашка в мягком бежевом тоне, умело завязанный шейный платок. В руках у незнакомца была трубка, и улыбался он весьма приветливо.
«Эвона как, – мелькнуло у начитанной Веры Павловны, недаром, что была хорошим учителем литературы. – Видение Степы Лиходеева. Не хватает только столика с водкой и закуской». Надо, наверно, сказать о том, что Вера Павловна очень любила литературу. Ее профессия позволяла читать много и с удовольствием. Вера Павловна преклонялась перед классиками, благоговейно их перечитывала. Мечтала быть похожей на булгаковскую Маргариту (Ну, а кто не мечтал! Большинство женщин вообще любят ассоциировать себя с кошками и Маргаритой, что, думается, ума им в глазах мужчин не прибавляет). Она была одинока и, кроме литературы, любила котов. Вернее, кота. Полосатый Матвей сидел сейчас совершенно спокойный на подлокотнике кресла и удивленно смотрел своими круглыми глазами на изумление хозяйки. К чудесам Вера Павловна относилась скептически. Поэтому лихорадочно соображала, где поблизости может находиться какой-нибудь тяжелый предмет. Она, как пишут в романах, дорого собиралась продать свою жизнь.
– Доброе утро. Меня зовут Егор Петрович Книжный, – голос у него оказался низким, но очень приятным.
– Что вы здесь делаете? – почему-то шепотом спросила Вера Павловна, поняв, что до ближайшей лампы на письменном столе ей не дотянуться.
– Я жду, когда вы проснетесь.
– Давно? – ничего глупее этого вопроса Вера Павловна не задавала, но это почему-то было интересно.
– Ну, – Егор Петрович достал из нагрудного кармана часы на явно золотой, почему-то блеснувшей в полумраке цепочке, – минуты две. Да вы не тревожьтесь, Вера Павловна. Я совершенно не представляю для вас угрозы, а вот вы…
Егор Петрович убрал трубку в другой нагрудный карман пиджака, скрестил руки и грустно вздохнул. «Ну, да… «А иностранец безопасен», – мелькнуло у Веры Павловны.
– Что вам от меня нужно?
– Вопрос сформулирован неверно. Раз я здесь, скорее всего вам, уважаемая Вера Павловна, что-то нужно от меня.
– Слушайте, – Вера Павловна на самом деле почему-то перестала бояться. Может, от того, что Матвей, совершенно разомлев, перебрался на колени к незваному гостю и, кажется, собирался устроиться там всерьез и надолго. Учитывая, что кот этот не отличался храбростью и на каждый неожиданный шорох испуганно таращился в пустоту, можно было незнакомца действительно не опасаться.
– Он линяет, – машинально предупредила Вера Павловна.
Кот надменно и демонстративно лизнул пару раз переднюю лапу и закрыл глаза.
– Слушайте, – снова сказала Вера Павловна, – только честно: я сошла с ума? Как сходят с ума учителя географии, я знаю. У нас во дворе жила старая учительница географии: она летом гуляла в теплом пальто, а зимой в легком халате. Перепутала сезоны. А у учителей литературы это вот так происходит?
– Какая-то фантазия у вас небогатая, – хмыкнул Егор Петрович. Чем-то напоминал он ей известного режиссера Виктюка (театральностью манеры общения что ли?).
– Чуть что мало-мальски выходящее за рамки обыденности, так сразу и сошла с ума!
– У меня работа вредная, – буркнула Вера Павловна, нашаривая тапочки. Она покосилась на кота и на секунду похолодела, ей показалось, что Матвей совершенно по-человечески ухмыльнулся. – И что же в таком случае мне от вас надо?
– Может по чашке чая? Утро все-таки.
– Подождите, – возмутилась Вера Павловна, – мало того, что вы непонятным образом попали ко мне в квартиру («Значит, вы вошли, переставили мебель. И ширму нашу фамильную умыкнули», – зазвучал в голове Веры Павловны голос Лукашина из разошедшегося на цитаты фильма). Ничего мне не объясняете, так еще и чаю?
– Да, – констатировал Егор Петрович, – вредная у вас не только работа. А мне, думаете, больше делать нечего, как в такое раннее утро сидеть у вас в кресле и ждать вашего пробуждения!
Кот на коленях Егора Петровича открыл глаза, обиженно посмотрел на хозяйку (не любил он разговоров о линьке) и, чтобы усилить эффект, отвернулся.
– Как вас там? Егор Петрович? Кто вы такой в конце концов? Хватит меня мистифицировать.
– И не думал даже. Книжный. Я же представился.
Вера Павловна развела руками:
– Мне это что-то должно говорить?
– Ну, вспомните ваш любимый, кстати, совершенно далекий от оригинала гениев Стругацких, фильм «Чародеи». Помните, товарищ Брыль в поезде объясняет Ивану, что есть домовые, а он – вагонный. Ну?
– Ага. А вы – книжный?
– Так точно.
– В книгах живете? – с естественным в данной ситуации сарказмом уточнила Вера Павловна.
– Почти. Скажем, – Егор Петрович сделал замысловатый жест рукой, – в мире литературы. Страж, так сказать, традиций, правил. И вы, к сожалению, представляете для нас угрозу.
– И… вам приказано меня уничтожить? – снова испугалась Вера Павловна, осознающая тем не менее абсурдность происходящего.
– Азазелло было легче объясняться с Маргаритой Николаевной, чем мне с вами. Что вы – литературный персонаж? Перепишу я вас что ли? – Егор Петрович, кажется, даже обиделся.
– Могу я все-таки сменить пижаму на что-нибудь более подходящее?
– А это, конечно. Я тут пока полюбопытствую.
Егор Петрович вместе с мягко спрыгнувшим на пол котом вышли в коридор, вся стена которого от пола до потолка была заставлена книгами.
Вера Павловна не знала, как вести себя, когда сошел с ума. Ну, на работу-то точно идти не придется, поэтому, подумав, она решила не соблюдать дресс-код и влезла в свои любимые джинсы (преданные анафеме в школе: «сегодня носит „Адидас“, а завтра родину продаст») и белую рубашку. На всякий случай, вдруг увозить будут прямо сейчас, надела мокасины. Провела щеткой по волнистым рыжим волосам. Подумала еще и решила не краситься.
