Коковин Евгений
Белое крыло
ЕВГЕНИЙ СТЕПАНОВИЧ КОКОВИН
БЕЛОЕ КРЫЛО
ПОВЕСТЬ
Парусные гонки - спорт смелых и сильных, мужественных и решительных людей. Кроме того, это и красивейшее зрелище. Представьте широкую реку, залив или море. И маленькие изящные суденышки под огромными парусами, стремительно несущиеся от одного поворотного знака к другому, а потом - к заветной цели, к финишу. Победит тот, кто искуснее владеет парусом, кто тоньше чувствует ветер, его малейшие изменения и капризы. Победит тот, у кого больше опыта и знаний, мастерства и сноровки.
В новой повести Евгения Коковина "Белое крыло" рассказывается о наших яхтсменах, самозабвенно влюбленных в этот романтический спорт. Но не только о белокрылых яхтах, упорных тренировках, увлекательных прогулках и состязаниях ведет разговор писатель. Усложненные жизненными событиями взаимоотношения героев, их переживания и поступки составляют сюжетную основу повести.
На берег радостный выносит
Мою ладью девятый вал.
А. С. Пушкин
Я солнцу и ветру отдал мои паруса.
Уолт Уитмен
Праздники бывают разные, но, должно быть, на всем белом свете нет ничего более радостного, яркого, фееричного, чем праздник на воде.
На таком празднике - два неба: настоящее и отраженное в ясных глубинах реки или моря. На таком празднике у каждой одномачтовой яхты - два больших паруса-грота, у каждой чайки - четыре крыла. Вы на водном празднике - и вы уже в сказке. И огромный наш мир покажется вам еще огромнее, светлее и счастливей.
Хорошо, если поблизости играет море. Может быть, тогда в легко-пенистом шуме прибоя вы услышите праздничную песнь под веселые гусли Садко или меж белоголовыми гребнями волн увидите воинственное сверкание трезубца Нептуна. И вас навестит прекрасная мечта о путешествии за тридевять земель, в дальние страны, может быть, на остров Свободы, в страну Фиделя Кастро, а может быть, в Индию, в Египет или на Север, в высокие широты Арктики.
А если нет моря?.. В детстве и в мечтах любая лужица превращается в океан. И бумажный парус на самодельном игрушечном кораблике - это уже мир штормовых морей и озер.
И все-таки обидно сознавать, что есть на нашей Земле люди, живущие едали от моря, от озер и рек. Они, эти люди, лишены одной из самых больших наших радостей. Ведь такое великое счастье - слушать плеск волны, плыть на катере, на яхте, хотя бы на крошечной плоскодонке или на плотике, купаться, плавать, нырять, ловить рыбу. Великое счастье - жить у воды!
Сегодня - праздник. Далеко за молом на летучем старте белеют треугольники яхтенных парусов. Все готово к началу парусных гонок - Большой весенней регаты.
Солнце, с утра бледное и застенчивое, сейчас уже поднялось высоко. Оно стало даже насмешливым и дерзким и снисходительно, словно похохатывая, рассыпает по реке монетную мелочь блесток. Легкому юго-западному ветру на реке тоже раздолье. Ему есть чем поиграть - всюду пестрят флаги расцвечивания. Своды флагов и вымпелов - над яхт-клубом и над бесчисленными судами.
Здание яхт-клуба, раскрашенное в самые веселые цвета, увенчанное башенками, мачтами и флагштоками, издали кажется уютным птичьим гнездом, заботливо свитым на высоком берегу. Просторная веранда переполнена и тоже пестрит яркой расцветкой спортивных костюмов, маек и девичьих платьев. Здесь все молодо, шумно, может быть, чуть легкомысленно. Но зато все дышит здоровьем, силой, играет красотой мускулов, ранним весенним загаром и улыбками. Шляпы, кепки и галстуки вытеснены на проспекты, перчатки оставлены в плащах и на полкал шифоньеров, рукава закатаны выше локтей.
Оркестр вдруг умолк. И звон медного колокола с судейского судна, литой, ясный, как сама чистопородная медь, без трещинки, без раковины, прозвучал над гаванью.
Звон меди рассыпался по большой реке и слился с солнечным серебром ряби на пологих волнах. Он взлетел к легким перистым облакам, помчался с запоздалыми птицами к морю, а в городе вдребезги разбился об асфальт и булыжники пыльных и шумных улиц.
Ольга Андреевна Вишнякова стояла на веранде яхт-клуба у парапета и с беспокойством смотрела в ту сторону, где на старте белели паруса яхт. Это была высокая и красивая, но уже немолодая женщина с большой прической - венком из туго сплетенных кос. Там, на старте, на одной из яхт, готовится к стремительному рывку ее сын, ее Юрка.
При звоне колокола она заметно вздрогнула и вдруг вспомнила хрустальную вазу, разбитую в самый несчастный день ее жизни.
- Хрусталь, - чуть слышно сказала она.
Рядом с Ольгой Андреевной стоял ее брат, тоже высокий, блондинисто-седой мужчина с усталым лицом.
- Почему ты вспомнила о хрустале? - спросил Илья Андреевич, взглянув на сестру.
Она ответила не сразу. С судейского судна неторопливо поднялась в небо зеленая ракета. Соревнования начались. Круто накренив паруса, яхты ушли, и теперь нужно было ждать.
- Почему хрусталь? - повторил Илья Андреевич.
- Все то же, старое, - сказала Ольга Андреевна. - Я разбила вазу в тот день... когда пришли с обыском. Ты помнишь, Володя подарил ее мне с цветами перед свадьбой.
- Хрусталь, - Илья Андреевич усмехнулся. - Я не привык к роскоши. Идиллии тоже не по мне...
- Причем тут роскошь?! - возразила Ольга Андреевна. - Это дорого мне всегда!
- Хрусталь наполняют благородными винами. А мне достаточно граненого стакана с ее сиятельством. Она надежнее!
- Илья, переставь, прошу тебя! Подумаем лучше о Юрке. Пусть на первой гонке у него будет не первое место, но хотя бы в первой тройке.
- Нет, не согласен! - рассердился Илья Андреевич. - Только первое! Он сам конструировал и строил "Диану", а это многое значит, поверь моему опыту судостроителя. Хорошо, если бы скрипачи-музыканты сами мастерили скрипки. Я знаю водительские способности Юрия, а яхта его не подведет. В "Диане" вся его любовь! И это дает ему уверенность.
- Его любовь не только в "Диане", - грустно сказала Ольга Андреевна.
- Что ж тут удивительного в его годы?
- Но ты забываешь, мне эта его любовь, эта привязанность очень тяжела... Она здесь... Все это страшно!
- Он будет первым! - поспешил переменить разговор Илья Андреевич. - Я люблю Юрку, пожалуй, не меньше тебя, хотя ты ему и мать. Я хочу ему удачи!
Ольга Андреевна с благодарностью положила руку на плечо брата. Илюша такой же мальчишка, как и в давние времена, хотя уже и седой. Такой же задиристый, озорной и мечтательный, хотя уже давно инженер и многое, очень многое пережил.
К парапету протиснулся пухлощекий человек в светлом костюме, с тускло-зеленым галстуком, в фетровой шляпе. На поводке перед пухлощеким юлил вислоухий спаниель.
Хозяин спаниеля ловил взгляд Ольги Андреевны.
- Здрасьте!
Ольга Андреевна наклонила голову и отвернулась.
- Как устроились на новой квартире?..
Ольга Андреевна не ответила, сделала вид, что ее интересует далекий противоположный берег. Человек в светлом костюме притворно ухмыльнулся, словно чему-то удивился, и потянул упирающегося спаниеля назад.
- Кто это? - спросил Илья Андреевич. - Бог ты мой, что это он в жару фетровую шляпу напялил?
- Сдобин, - Ольга Андреевна брезгливо поморщилась. - Ты его должен знать. Раньше был в политотделе пароходства.
Илья Андреевич задумался, припоминая.
- Сдобин?.. В политотделе... Так ведь мне именно с ним и пришлось иметь дело. Старый знакомый!
Вспомнилась комната в политотделе пароходства, надменный вид инструктора Сдобина, его издевательские вопросы "Вы, инженер Рябов, знали такого, капитана Вишнякова?.. Ах, конечно, ведь родственнички. Еще бы не знать! И какие у вас бы ли отношения с этим, с Вишняковым? Небось водку вместе пили?.."
Это было очень, очень давно... "Стоит ли вспоминать? Может быть, кто старое вспомянет, тому... Нет, черта с два! - подумал Илья Андреевич. - Глаза нам еще пригодятся, но и не забудем! Кто забывает прошлое, тот совершает новые ошибки. А этот спокойно поживает. И, конечно, теперь первым на каждом шагу кричит о культе. Нутро-то у него прежнее!"
- Старый знакомый! - зло повторил Илья Андреевич. - Как же это я его не узнал?! Может быть, потому что шляпа и галстук. Это называется "перестроился"! В былые времена он признавал только китель и сапоги. А почему он интересовался твоей квартирой?
- Понятия не имею. Может быть, вспомнил, как выгонял меня с грудным Юриком из пароходской квартиры. Как жену и сестру...
Илья Андреевич сжал кулаки, но руки были опущены. Никто не видел этих сжатых кулаков, и никто не знал, что он пережил, перенес.
- Эх, напомнить бы ему все это сейчас!
- Не надо, Илюша! Мне и так больно! Забудем!
- А ты думаешь, мне не больно?.. Мне?.. Забыть?.. Почему же ты хранишь осколки вазы?..
Илья Андреевич вдруг смолк. Последние слова были не ко времени и не к месту. Он пожалел, что произнес их.
- Это другое, Илюша! Ты знаешь, это моя любовь!
Он снова забылся, не выдержал:
