Руслан Мельников
ИЗ ГЛУБИН
О СТРАНАХ И ЖИВОПИСИ
Докладная записка Вячеслава Бакулина
Люди боятся часто, обильно и бессистемно. Во все времена и во всех странах. Боялись, боятся и, уверен, бояться будут. С первого крика и до последнего вздоха. За себя и за других. Гнева начальства всех мастей и Природы-Матушки. Боли и старости. Войны и чужого смеха. Высоты и одиночества. Сумы и тюрьмы. Пауков и клоунов. Открытой двери и замкнутого пространства. Воды и света. Стоматолога и гроба на колесиках. Боятся быть сильными и боятся проявить слабость. Боятся умирать и боятся производить на свет. Боятся писать и боятся читать.
И всё равно — пишут, читают.
И боятся.
Вряд ли кто-нибудь сумеет подсчитать точное число произведений, посвященных феномену страха. Да и нужно ли? Неоспоримо одно: пугающие истории, «страшилки» — один из древнейших жанров человеческого творчества. И появились они задолго до изобретения письменности. А уж после этого…
Но ведь и страшные истории бывают разными.
Вот, скажем, две иконы жанра «хоррор» — Стивен Кинг и Клайв Баркер. Писатели, прославившиеся на весь мир и разбогатевшие благодаря способности человека испытывать страх. Люди, которые раз за разом пугают других людей. И делают это совершенно по-разному. Можно ли сравнить их книги? Наверное, при должном старании, — да. «Зеленую милю» — с «Восставшим из ада», «Лангольеров» — с «Книгой крови». Но вот нужно ли? Нужно ли сравнивать «Франкенштейна» и «Удольфские тайны»? «Страшную месть» и «Упыря»? «Дракулу» и «Интервью с вампиром»? «Детей Робинзона Крузо» и «Живущего»? «Голод» и «Из глубин»?
На этот вопрос каждый ответит для себя сам. И поступит в соответствии с этим ответом.
И всё же, одно сравнение по отношению к новой книге Руслана Мельникова мне провести хочется.
Этого человека под его настоящим именем — Ерун Антонисон ван Акен — знают не столь уж многие. Зато почти все хоть раз, да слышали о Иерониме Босхе. «Сюрреалисте пятнадцатого века». «Мастере неподражаемого». «Человеке, проникшем в самые глубины подсознания». Мистике. Философе. Сатирике. Еретике. Великом живописце, подобного которому не было ни до, ни после него.
«Кто бы был в состоянии рассказать о всех тех бродивших в голове Иеронима Босха удивительных и странных мыслях, которые он передавал с помощью кисти, и о тех привидениях и адских чудовищах, которые часто более пугали, чем услаждали смотревшего!» — писал о нем один, «…различие между картинами этого художника и картинами всех остальных заключается в том, что остальные стремятся изобразить человека таким, каким он выглядит снаружи, в то время как один лишь он имел достаточно мужества изобразить человека изнутри», — отмечал другой.
Не уверен, согласятся ли со мной читатели и сам Руслан, но всё же, когда я впервые открыл «Из глубин», то именно картины Босха, его краски и образы были для меня наиболее адекватным зрительным воплощением этой книги. И — да, временами мне было страшно.
Кстати, роман, который вы держите в руках, — сороковая книга нашей серии. Тоже, если задуматься, вполне себе способная если не испугать, то уж привести в трепет цифра. Но мы ведь любим пощекотать себе нервы, не так ли?..
Вячеслав Бакулин.
Пролог
— Пароль!
Пароль введен в систему. Все готово. Почти все…
В этом отсеке подземного бункера их было только двое. Каждый у своего пульта, и у каждого свой ключ. Между пультами достаточно большое расстояние, чтобы исключить роковую ошибку, которую мог совершить один, но двое — вряд ли. Старая добрая страховка от дурака. Или от психа.
— Замок! — старший отдавал приказы себе и напарнику.
Щелк, щелк. Приказ выполнен. Оба ключа вставлены в замки.
Теперь дело за малым: по команде провернуть ключи. Одновременно, в две руки. И всё. И конец. Самоликвидация. Одним секретным объектом станет меньше. И объектом, и персоналом.
Нужна только последняя команда. Самая последняя. Полковник ждал, наблюдая за старшим. Команда ведь могла и не прозвучать. Все сейчас зависит не от Центра, а от того, кто отдает приказы и делает выбор здесь, на месте. Правильный или неправильный выбор.
Тот, кто отдавал приказы, медлил. Что ж, полковник все понимал и не торопил. Никто никогда не спешит умирать. Даже отдающие приказы.
— Время вышло, — раздался тихий хриплый голос. Старший все-таки решился. — Пора. Мне жаль, но так нужно. Мы должны. Честь имею, полковник.
Еще секундная пауза. Еще одна секунда жизни.
— Ключ!
Прозвучала та самая последняя команда. Короткая и убийственная как выстрел. Но…
Щелк.
Но в замке провернулся только один ключ из двух и в тишине прозвучал только один щелчок.
Этого было недостаточно. Взрыва не последовало. Недовольно пискнула обманутая система.
Тот, кто отдавал приказы, открыл зажмуренные глаза.
— Полковник? — а в голосе — растерянность и удивление.
Полковник спокойно смотрел на старшего. Свой пистолет он успел достать раньше, и ствол уже был направлен в седой висок под фуражкой.
Страховка от дурака не спасает от других проблем. Человеческий фактор никогда нельзя исключить полностью.
— Это предательство?! — удивление старшего быстро перерастало в возмущение.
Полковник покачал головой:
— Это жизнь. Люди просто хотят жить.
— Люди или ты, полковник?
— Даже ты этого хочешь, верно?
— Да не важно, кто чего хочет! — Лицо того, кто отдавал приказы, наливалось краской. — Наши разработки не должны попасть в чужие руки!
— А ты уверен, что в той мясорубке, — полковник указал глазами на низкий потолок, — еще остались чужие руки?
— Я уже ни в чем не уверен, — теперь голос старшего звучал устало и обреченно. — Я знаю только одно: командования больше нет, Центр молчит, а у нас приказ о самоликвидации объекта в случае потери связи в течение двадцати четырех часов. Я и так просрочил целый час.
— Так почему бы не подождать еще несколько лет?
Тот, кто отдавал приказы, потянулся к кобуре.
— Не надо, — полковник говорил ровно и уверенно. — Не успеешь.
— Наши разработки не должны…
— Да что ты заладил: разработки, разработки, — скривился полковник. — А наши жизни?
— Ты не понимаешь! Идет война. Последняя. А может, и не идет уже. Там, наверху, ничего не осталось. Все кончено. Машина развалилась, винтики посыпались. Наши жизни никому не нужны и ничего не стоят. Мы все равно здесь долго не протянем.
Полковник покачал головой:
— Не согласен. У нас большие площади, отличная система жизнеобеспечения и стратегический склад продовольствия с расчетом на эвакуацию окружного штаба.
— Штаб уничтожен. Эвакуации не будет.
— Тем лучше. Если придерживаться режима жесткой экономии, продуктов хватит лет на двадцать.
— Ты уже все посчитал?
— Не я. У нас работают хорошие спецы.
— Кто с тобой, полковник?
— Все. Кроме тебя и твоих людей.
— Мои люди тебя отсюда не выпустят. И если ты выстрелишь…
— Думаю, твои люди уже мертвы.
С громким металлическим лязгом открылась дверь. Заглянувший снаружи автоматчик — молодой, здоровый детина с широченными плечами, бритой головой и сумрачным лицом — басовито доложил:
— Зачистка закончена, товарищ полковник.
— Хорошо, Киря, закрой дверь.
Дверь снова лязгнула.
Полковник улыбался старшему. Приятно было улыбаться тому, кто уже не мог отдавать приказы.
— Как вы сказали? Машина развалилась и винтики рассыпались? Что ж, когда винтики военной машины рассыпаются, они становятся тем, кем были изначально. Людьми. А люди, чтобы выжить, устранят любую преграду. Вы для нас сейчас — преграда номер один. Поэтому…
Тот, кто еще недавно отдавал приказы, судорожно расстегивал кобуру.
— …вас придется устранить.
Полковник нажал на спусковой крючок. В замкнутом пространстве громыхнул выстрел.
С седой головы слетела фуражка. Багровое лицо того, кто отдавал приказы, стало еще краснее от выплеснувшейся крови. Пульт и провернутый в замке ключ забрызгало мозговой кашей. Грузное тело повалилось на пол.
— Честь имею! — Полковник продолжал улыбаться. Теперь в этом маленьком мирке приказы отдавать будет он. Только он будет отдавать правильные приказы…
Глава 1
«АИД»
Дверь… Массивная, бронированная. Тронутая ржавчиной, но столь же неприступная, как и в тот день, когда ее здесь установили, приварив к прочным петлям на стальной коробке косяка. Это было еще до Последней Войны. В другой жизни, в другой эпохе, в другом мире, о котором Стас имел смутное представление и не имел никаких воспоминаний. Он родился уже в послевоенное время.
Стасу пришла в голову неожиданная мысль. Если бы кому-нибудь потребовался простой и красноречивый образ, символизирующий непреодолимую границу «до» и «после» то, наверное, этот прямоугольник ржавого клепаного металла в бетонной стене подошел бы идеально.
