Алексей Яковлевич Корепанов
Шаги
Ночью, в молчании черном, где тени бесшумные
бродят, -
Стук костыля, деревянной ноги.
Это по лестнице времени всходят и сходят
Часы, это их шаги!
Эмиль Верхарн.
Все началось внезапно, вдруг, ни с того ни с сего, одной ноябрьской ночью, проливающейся бьющим в окно дождем. Впрочем, ни с того ли ни с сего – сказать трудно: в мирах разных реальностей происходит множество явлений, причины которых просто не в состоянии постичь населяющие эти миры разумные существа…
Ночью его разбудили какие-то звуки. Шумел ветер за окном и раскатывался по жести подоконника речитатив дождя, и в многоэтажке напротив не виднелось ни одного освещенного квадрата. Темное небо не таило никакого намека даже на призрак луны. В комнате было темно, и нарастал, приближался, заполняя собой темноту, мерный звук, идущий как будто из стены, – звук чьих-то тяжелых шагов. Он ощутил, как в такт этому звуку подрагивает диван и звякают стекла серванта.
Он не мог встать и включить свет, он вообще ничего не мог – лежал, обливаясь холодным потом, не в силах пошевелиться, а в ушах грохотала тяжелая, неотвратимая поступь воплотившегося внезапно ужаса, что таится до поры, ничем себя не проявляя, в глубинах каждого существа, рожденного под этими грозными, обманчиво голубыми небесами, обратная сторона которых черна и безнадежна…
Шаги приближались, гремели, шаги грохотали; так мог шагать только тот, древний, беспощадный, восставший против Господа… Черная высокая фигура, темнее темноты, выступила из стены, пересекла комнату – он различал ее даже на фоне темного окна – и исчезла в противоположной стене, между сервантом и креслом.
И – мгновенно все стихло и успокоилось. Шумел ветер, доносилась из-за окна монотонная дробь дождя и торопливо, словно испуганно, тикали часы на стене.
…Включив свет во всей квартире, он до утра просидел на кухне, куря одну сигарету за другой. Его бил озноб, с которым не могли справиться даже все четыре конфорки газовой плиты…
Весь день он с ужасом ждал прихода темноты, и все валилось у него из рук. Выпив водки, он допоздна сидел у телевизора, и вновь во всей квартире горел свет. Шел второй час ночи, когда, запнувшись на полуслове, умолк телевизор и одновременно погасли все лампы. И раздались приближающиеся шаги.
Тень, чернее черноты, выступила из стены, и опять все вокруг сотрясалось от грохота. Он, разгоряченный водкой, придавшей ему смелости, нетвердой рукой швырнул стакан в этот ночной ужас. Он был уверен, что попал – невозможно промахнуться с двух метров. Тень вновь, как и прошлой ночью, исчезла в стене – и размеренный грохот сменился стонами страсти; это ожил телевизор, и вырисовалось на экране очередное стандартное совокупление, без которого не обходится ни один идущий в эту позднюю пору фильм. Стакан лежал на диване, поблескивая в свете зажегшейся люстры, – без сомнения, он упал туда, отскочив от настенного ковра. И пролетев сквозь черную фигуру… Часы на стене, захлебываясь испуганным тиканьем, показывали восемь минут второго.
На следующий день он, отпросившись с работы, отправился в церковь и на такси привез к себе домой священника. Батюшка прочитал молитву, окропил все вокруг святой водой и отбыл. Вечером, в дополнение к люстре и настольной лампе, на серванте, телевизоре, столе и табуретах возле стен горели свечи. Он вновь не ложился спать и с трепетом поглядывал на висящие на стене часы.
Ни совершенный духовным лицом обряд, ни свечи не помогли. Они, как и лампы, погасли в начале второго ночи, словно кто-то невидимый и огромный с силой подул на них – и раздались шаги…
Черное на фоне черноты переместилось от стены к стене – и исчезло. Тут же вспыхнул электрический свет, а вот купленные в церкви свечи не зажглись сами собой…
Он был уверен, что все происходящее не к добру. Он был уверен, что дни его сочтены. С наступлением ночи он раздевался и ложился на свой диван, натягивал до подбородка одеяло и с замиранием сердца вслушивался в тиканье часов на стене.
И раздавались шаги…
* * *
…Он вновь и вновь шагал по этому пути – для него просто не существовало других путей. Никто не мог сам выбирать свой путь – путь выбирал его. Так было положено от сотворения мира, и так должно было продолжаться до самой гибели мира, и ни один живущий не в силах был хоть что-то изменить. Приходил момент – и новый живущий ступал на свой путь, чтобы уже не сойти с него до самого конца… Так был устроен этот мир – один из бесчисленного множества миров разных реальностей, образующих многослойную структуру единого Универсума.
Он шагал и шагал по своему пути, всегда по одному и тому же пути, и каждый раз в одном и том же месте, в одно и то же время ощущал нарастающий ужас. Если бы в его силах было сделать хотя бы шаг в сторону, чтобы обогнуть это зловещее место!
Ужас приближался, ужас мрачным потоком вливался в каждую клеточку его существа, но он, сопротивляясь изо всех сил, все-таки шагал вперед, навстречу этому ужасу – потому что просто не мог иначе. Этот путь выбрал именно его, и нельзя было спрятаться от судьбы…
«Тик-так-тик-так-тик-так…» – нарастая, гремело и грохотало впереди.
«Тик-так-тик-так-тик-так…»
Не помня себя, почти обезумев, он проходил это страшное место – и все стихало, все успокаивалось, и можно было шагать дальше уже без страха… пока вновь не загрохочет впереди это ужасное душераздирающее «тик-так»…
* * *
Некто проницал взором глубины слоев-миров – они были прозрачными для него и не скрывали никаких тайн. Слои-миры накладывались друг на друга и представлялись ему стрелками часов. Стрелки перемещались по кругу, и длинная покрывала короткую, и двигалась дальше – но вновь и вновь догоняла короткую, и опять уходила вперед. И было в этом движении нечто завораживающее…
Некто смотрел, бесконечно долго смотрел в глубины – и еще не слышал готовых вот-вот прозвучать и для него чьих-то шагов.
Близилось время…
Украина, г. Кировоград
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
