Алексей Иванович Мусатов
Дом на горе
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НА СТРЕМНИНУ
Глава 1. ВОДОПОЙ
Был тихий предзакатный час, жара давно спала, деревья замерли, и солнце неторопливо снижалось к горизонту.
Мальчишки собрались у конюшни.
И оттого ли, что закат предвещал на завтра хороший, погожий денек, или оттого, что всё ладилось и шло по порядку в этом мире, обычно строгий и мрачноватый конюх Тимофей Новосёлов оказался сегодня в добрейшем настроении и сам предложил ребятам свести коней на водопой.
Мальчишки мигом разобрали лошадей.
— Стоп, эскадрон! — Новосёлов поднял руку. — Чур, моих директив не превышать! Поить где положено, скачек не устраивать. Дошло, лихачи?
— Дошло, Тимофей Иваныч… Уж вы положитесь на нас, — смиренно ответил Паша Кивачёв, коренастый подросток с широким лицом и светлыми волосами.
— Тогда будь за старшего, Павел. Присматривай там! — наказал конюх и задержался взглядом на худощавой, но крепко сбитой фигуре Кости Ручьёва.
Тот, точно влитой, сидел на медно-красном сильном жеребце Гордом, крепко сжав босыми загорелыми ногами его горячие бока.
«Порох на порохе едет и порохом погоняет! — Новосёлов неодобрительно покачал головой. — И когда он Гордого успел захватить?..»
— Ты бы, Костюшка, жеребца-то Паше уступил — у него рука спокойная.
Костя, чубатый, смуглый, с упрямой складкой на переносице, вспыхнул и с силой вдавил тёмные пятки в бока лошади. Гордый рванулся вперёд, но мальчик туже натянул поводья — и жеребец заплясал на месте.
— Тимофей Иваныч… — только и нашёлся сказать Костя.
Глаза его вспыхнули, и конюх понял: сейчас мальчишка никому не уступит Гордого.
— Мы за ним присмотрим, — сказал Пашка.
— Ну-ну, поезжайте, коли так, — согласился конюх.
Мальчики тронули коней. Миновали колхозные усадьбы, кузницу, силосную башню, водокачку, легко взметнувшую вверх колесо ветродвигателя, похожее на огромный веер. Потом пустили коней рысью по глубокому, прохладному овражку и вскоре выехали к реке, к тихому полноводному водопою. Отороченная по берегам густыми зарослями ивняка и черёмухи, река лежала без единой складочки, и в ней, как в зеркале, отражались курчавые прибрежные кусты и перистые облака высокого неба.
Лучшего места для водопоя не найти!
Мальчики, остановив коней у самого берега, опустили поводья и разом причмокнули языком, что должно было означать: «Вы сегодня хорошо поработали. Пейте, кони, досыта — воды хватит!»
Лошади жадно припали к парной воде. Пили долго, сосредоточенно, не отрывая губ, а мальчики сидели не шелохнувшись, и им начало казаться, что река мелеет, вода отступает от берегов и вот-вот обнажится дно, усеянное цветными камешками.
Первым, фыркая и роняя с губ зеленоватые капли, похожие на виноградины, оторвался от воды жеребец Гордый. Он вскинул точеную рыжую голову, вытянул мускулистую, сильную шею и заржал призывно и звонко, словно хотел оповестить всех, что вот он наконец утолил жажду и теперь по-прежнему резв, бодр и молод. Потом вошёл по колени в воду и властно ударил копытом по глади реки.
Мальчишки переглянулись.
— Абреки и джигиты! — тонким голосом закричал Алёша Прахов, малорослый веснушчатый паренек с лукавыми чёрными, как спелые ягоды черёмухи, глазами. — Неужели мы конюха испугались? Форсируем водную преграду!
— Не хорохорься, Прах! — остановил его Паша. — Всё равно тебя в кавалерию не примут… ноги коротки.
— В самом деле, Кивачёв, — с досадой сказал рослый Митя Епифанцев, — раз к реке приехали, надо хоть искупать коней.
— Насчёт искупать сказано не было… — не очень уверенно возразил Паша.
— А ты по сказанному всё живёшь! Отсюда досюда! — не оборачиваясь, вполголоса сказал Костя Ручьёв, незаметными движениями коленей и пяток заставляя Гордого идти вперёд.
— Ты это брось, брось! — встревоженно закричал Паша. — Там, посередине реки, ключи бьют… закрутить лошадь может.
Но Костя ничего, казалось, не слышал. Смешно же, в самом деле, слушать предостережения Паши, про которого в селе говорят, что он рассудителен и осторожен, как столетний дед! А ведь Гордый — знаменитый фронтовой конь. Ему, верно, и самому хочется тряхнуть стариной и после утомительной работы выкинуть что-нибудь такое, чтобы люди сразу признали в нём бывалого кавалерийского коня.
Вот уже вода достигла Гордому до груди, коснулась шеи. Жеребец вдруг оттолкнулся от песчаного дна, вытянулся и поплыл.
Костя ощутил, как заиграли твердые мускулы Гордого.
Мальчики невольно залюбовались, как легко и, главное, бесшумно плыл Гордый.
— Хорошо плывёт! На таком только в разведку ходить… — с удовольствием оценил коня Алёша Прахов и воинственно скомандовал:
— Эскадрон, за мной! Вплавь!
Но пегая кобыла, на которой сидел Алёша, известная в колхозе под кличкой Командировочная, не захотела форсировать реку. Она покрутилась на берегу, потом лихо взбрыкнула, без всяких усилий сбросила Алёшу со спины и неторопливо побежала к клеверищу полакомиться молодой отавой. Сконфуженный Прахов помчался догонять строптивую лошадь.
Костя между тем, сделав большой круг по реке, направил коня к берегу. Здесь он сполз с мокрой спины лошади, нарвал осоки и, как мочалкой, принялся тереть лоснящиеся бока Гордого, его грудь и спину.
— Ну, что же ты? Клюквы объелся? — насмешливо спросил он, заметив растерянное лицо Паши Кивачёва. — Купать, так купать… Командуй!
Кивачёв уныло махнул рукой — нет, не слушают его ребята, всегда этот Ручьёв сделает по-своему.
— Купайте, коли так, — уныло согласился Паша.
Река забурлила, закипела, словно в её глубине разыгрались могучие сомы. Чёткое отражение прибрежных кустов исказилось, светлые перистые облака порвались в клочья. О берег заплескались мелкие, частые волны.
Глава 2. «ГВОЗДИ»
Неожиданно Костя услыхал песенку. Её пели два голоса: один был глуховатый, с хрипотцой, другой — тонкий, срывающийся. Певцы пели не очень складно, но громко, с удовольствием и, наверное, были уверены, что лучше их никто ещё не пел.
Как ни прислушивался Костя, он не мог понять песни и только улавливал отдельные слова о походе, о золоте, о бруснике.
Но вот из-за кустов вынырнул вихрастый мальчуган с палкой в руках.
— Колька! — крикнул Костя, и лицо его озарилось улыбкой.
Но в то же мгновение он нахмурился: не годится всё же так откровенно выражать свою радость, даже если встречаешь родного брата, которого не видел целый месяц.
Зато Колька Ручьёв — а это действительно был он, весёлый, никогда неунывающий Колька, бравый путешественник и великий проказник, — своих чувств не скрывал.
— Костюха! — завопил он, зачем-то с размаху швырнул в реку суковатую палку, верой и правдой служившую ему с первого дня похода, и бросился брату на шею: — Вот здорово, что я тебя первого встретил!
— Да обожди ты!.. Грязный весь… дымом пропах, как головешка. — Костя легонько отстранил братишку и придирчиво осмотрел его с ног до головы.
— Слушай, ты с конем? — Колька с восхищением взглянул на Гордого. — Прокати разок! На рысях!
— Стой, стой передо мной, как лист перед травой! — прикрикнул Костя. — Ну и вид же у тебя… Бродяга ты, а не путешественник! Кепку потерял, рубаху прожег, лицо всё в ссадинах… Хорошо ещё, что живой вернулся, в болоте где-нибудь не завяз.
— А мы было завязли в Больших Мхах, вот с ним вместе! — выпалил Колька и кивнул на подошедшего дружка, Петю Балашова.
Но тот сделал предостерегающий жест, и Колька быстро спохватился:
— Это ничего. Мы выкарабкались. А знаешь, какую мы песню сочинили! — И он вновь с воодушевлением пропел о золоте, двух реках и бруснике.
— Какое золото? — с досадой отмахнулся Костя. — Чего ты мелешь?
— Ну, не золото… охра! Варя говорит: наша находка имеет всенародное значение. А ещё зуб окаменелый нашли… исторической давности. А ещё двум ручьям название дали…
И, как старший брат ни хмурил брови, Кольку нельзя было удержать. С облупленным носом, в прожженной угольками рубахе, с ссадинами на лице и руках, он сиял, как именинник, и без умолку тараторил о ночевках у костра, синих огоньках на болоте, заповедных ягодных местах, о студёных ключах в оврагах…
— Слушай, Колька, можешь ты переключиться на первую скорость? — поморщился Костя. — Ты мне лучше скажи: почему вы с Петькой от пионеров отбились?
— Пионеры по большой дороге пошли, к школе…
— А вы последними ползете?
— И вовсе не последними, — возразил Колька. — Варя сзади идёт. Мы с Петькой на болото ходили. В разведку. Ох, и брусники там, Костя!
— Та-ак… понятно… А Варя, значит, по болоту бегала, искала вас, малолеток?
