Анатолий Васильевич Луначарский
О массовых празднествах, эстраде, цирке
Уроки Луначарского*
1
Уже шесть десятилетий прошло с того удивительного майского утра когда мы, петроградские школьники, притихшие, взволнованные, заполнили огромный, сверкающий золотой лепкой, завораживающий теплотой бархата многоярусный зал Мариинского театра. Пролетел короткий антракт. Еще звучал в ушах трагический шепот Шаляпина – Сальери: «Ужель он прав…», еще слышались его рыдания, а нас уже ожидало новое чудо искусства. Трудно себе представить что-либо более несхожее с Сальери, столь благородным, красивым на вид, чем этот грузный, растрепанный, красномордый бродяга Варлаам. Между тем это был опять он, все тот же Шаляпин, с искусством которого так щедро знакомила нас в то памятное утро, 18 мая 1919 года, Петроградская трудовая коммуна.
Чувство неизбывной радости, выпавшей на нашу долю, охватило нас, однако, еще до того, как поднялся массивный живописный занавес и в глубине сцены, близ клавесина, мы увидели стоящего спиною к зрителям Шаляпина – Сальери… Праздник начался уже в мгновения, когда перед занавесом показался Анатолий Васильевич Луначарский и зазвучал его неповторимый, одухотворенный всеми оттенками мысли, чуть-чуть хрипловатый – и в то же время на редкость гибкий, музыкальный голос.
Совсем еще недавно, первомайским утром, мы слушали его на Чернышевой площади, где находился тогда Комиссариат по народному просвещению. Сюда стекались со всех районов города колонны первомайской демонстрации школьников. Звенели песни школьных хоров, реяли самодельные плакаты. Встреченный шумом приветствий, Луначарский, прищурив глаза, вглядывался в это колыхание лозунгов. Словно повторяя текст одного из стягов – «Мы – молодой весны гонцы», – он увлеченно говорил о счастье быть гонцами, созидателями новой весны человечества. Трудно, немыслимо восстановить эту речь, никем не записанную, нигде не напечатанную, бывшую, как и сотни других речей Луначарского, вдохновенной импровизацией. Но лейтмотив ее в памяти и посейчас.
Луначарский говорил о счастье быть очевидцем («А это вам предстоит!» – убежденно восклицал он) радостной, полноценной жизни нового, социалистического общества. Но еще восхитительнее сама возможность быть творцами этой жизни, борцами, созидателями. Как ни суров наш быт, как ни огромны трудности рождения первого в мире государства рабочих и крестьян, говорил он, нет ничего, что могла бы Советская власть пожалеть для детей, для своего будущего, для воспитания достойной смены.
Как бы продолжая ту же мысль, Луначарский обращался теперь к небывало юной аудитории Мариинского театра.
Не прошло еще и двух месяцев как VIII съездом РКП(б) была принята новая Программа партии, где в ряду первейших задач по народному просвещению указывалось: «…необходимо открыть и сделать доступными для трудящихся все сокровища искусства, созданные на основе эксплуатации их труда и находившиеся до сих пор в исключительном распоряжении эксплуататоров».
Значительную часть речи Луначарский и посвятил рассказу о том, как эти решения осуществляются. Он приветствовал питерских ребят, зрителей «первого в Мариинском театре целевого молодежного спектакля». Он говорил о том, какую великую роль для новой жизни театра играет преображение аудитории, ибо зритель, слушатель – такой же создатель спектакля, как и композитор, дирижер, актер. И – новый взлет речи, уже к высотам русской музыкальной культуры, к Мусоргскому, Римскому-Корсакову, к Шаляпину, с которыми нам предстояла встреча…
Но наиболее, быть может, потрясшей и воодушевившей слушателей была заключительная часть речи:
о музыке будущего;
о небывалом празднестве творческой мысли и вдохновения народных масс, которые вырвутся из стен старых театральных зданий на просторы площадей и улиц;
о невиданных еще спектаклях-праздниках, гигантских представлениях, ошеломляющих масштабами и игрою красок, зрителями и участниками которых будут десятки тысяч людей нового общества, – будете вы, да, да, вы, молодые наши друзья, – с неколебимой убежденностью несколько раз повторял Анатолий Васильевич.
На грампластинке «А. В. Луначарский. Фрагменты выступлений», выпущенной фирмой «Мелодия», воспроизведен отрывок из его речи «Старый и новый театр», произнесенной в те же самые дни, когда происходило описанное выступление.
Рисуя яркий образ театра будущего социалистического общества, он говорил:
«Могучий рабочий класс и крестьянство способны создать новое искусство, новый театр. Этот театр будет монументальным по форме. Он будет рассчитан на огромные массы. Он будет стремиться к коллективному действию. Он будет уходить прочь из тесных помещений на площади, в простор полей, под яркое небо. Он будет яростен, героичен. Он будет уметь смеяться раскатистым народным смехом. Он будет мудр по своему внутреннему содержанию. Потому что трудовой народ пойдет в театр не только развлекаться, как это было до сих пор, но учиться, взволнованно чуять вершины и бездны жизни и расти душой для будущего».
Мечта об этом, монументальном по форме театре, театре больших идей, театре массовых, коллективных действий, мечта о спектаклях-праздниках, для которых станут тесны испытанные габариты театральной «коробки», одухотворяла мысль и фантазию Луначарского еще задолго до Октября 1917 года. Характерна в этом отношении статья молодого Луначарского «Социализм и искусство», впервые напечатанная в «Книге о новом театре», изданной в 1908 году. В основных своих положениях она была близка к опубликованной незадолго до того его статье «Задачи социал-демократического художественного творчества» (1907), написанной под прямым воздействием ленинской программной статьи «Партийная организация и партийная литература».
Раздел статьи, озаглавленный «Театр будущего», он начинал со знаменательного предупреждения:
«Попытаюсь дать хотя бы бледный очерк того, чем должен быть и, вероятно, будет театр. При этом, прошу заметить: если я говорю „вероятно“, то не потому, чтобы допускал мысль, что я, быть может, преувеличу значение театра в будущем счастливом обществе, а потому, что в настоящее время вряд ли возможно найти краски, которые бы передали все величие грядущей культурной роли театра».
Неизменно памятуя о богатстве и разнообразии красок и форм искусства, Луначарский отнюдь не ограничивал палитру театра будущего одними монументальными формами. «…Но рядом с театром для десятков тысяч, с театром ослепительно ярких постановок, великих опер, огромную роль будет играть и интимный театр», – замечал он, подробно характеризуя благодарные возможности, которые откроются и перед «интимными», камерными формами сценического творчества. И все же ярче всего вырисовывался в его театральных мечтаниях образ «театра для десятков тысяч»:
«Сильный, энергичный, мужественный театр поколения, идущего под красным знаменем, при свете утренней зари, под холодным и бодрым дуновением предрассветного ветра, будет театром быстрого действия, больших страстей, резких контрастов, цельных характеров, могучих страданий, высоких экстазов. Да, это будет идейный театр…»
Статья заканчивалась утверждением:
«…И страшная чуткость души разовьется в этом театральном мире будущего! Как
