Ахмад Дехкан
Путешествие на высоту 270
© Фонд исследований исламской культуры, 2015
© ООО «Садра», 2015
Предисловие
Ирано-иракская война – один из самых жестоких военных конфликтов конца XX века. По сути, он явился попыткой иракского диктатора Саддама Хусейна подчинить молодую Исламскую Республику и завладеть богатейшими нефтяными месторождениями пограничной с Ираком области Хузестан. За Саддамом стояли страны Запада, в частности, США и Великобритания, стремившиеся его руками уничтожить в зародыше иранскую революцию. Однако иракское руководство и его западные покровители даже представить себе не могло, с каким мощным отпором придется столкнуться захватчикам, когда народ Ирана в едином порыве поднимется на защиту своей страны. «Священная оборона» и «Навязанная война» – так до сих пор именуются те события в иранском обществе. Да, эта война была навязана молодому государству, еще не полностью оправившемуся после революционных потрясений, и люди, совсем недавно сражавшиеся с прозападным шахским режимом, вновь объединились в священном порыве, чтобы отстоять свои завоевания и свою независимость. В то время как Ирак поддерживали практически все крупные мировые державы, иранцам приходилось воевать чуть ли не голыми руками, но ни отсутствие новейших вооружений, ни наложенные на страну незаконные международные санкции не могли сломить духа иранского народа. Война, планировавшаяся иракским командованием как молниеносная, продолжалась восемь лет, с сентября 1980 до августа 1988 года, и унесла с обеих сторон сотни тысяч жизней, а главным итогом ее стало то, что мир понял: с Ираном нельзя разговаривать языком силы, ибо народ, опирающийся не только на мощь оружия, но и на глубочайшую духовность и жертвенность, непобедим…
В современной иранской литературе военная проза представлена отдельным и очень ярким направлением. Многие авторы, пишущие о Священной обороне, сами сражались на передовой – именно поэтому их произведения так документально достоверны. Здесь есть всё: и батальные сцены, и рассказ о трагедии гражданского населения, и – самое главное – глубочайший духовный подтекст. Вообще вся литература Ирана, начиная с древнейших времен, проникнута неповторимой духовностью, а в годы тяжелейших испытаний духовное начало нации в целом и каждого отдельного человека принимает особую окраску, становясь тем стержнем, без которого невозможно ни выжить, ни победить. И, как алые тюльпаны из капель крови павших за родину, так из светлой и трагической памяти вырастают яркие, берущие за душу произведения, заставляющие думать, сопереживать, а главное – помнить…
Предисловие иранского издателя
Сейчас – время писать. Прошли годы после той войны. Нужно сказать о войне и о тех, кто воевал. Нужно, чтобы сами они это сказали, и услышали, и разобрались. История показывает, что после окончания войн на сцену выступает военная литература.
Значит, так и надо действовать, взяться за работу, за перо. Это тоже бой, еще один. И наша цель – стать победителями. Мы горячо жмем руку всем писателям.
Издательство «Нашр-э сарир»Глава первая
Мяч подпрыгнул около меня и покатился к сточной канаве.
Игроки кричали мне, стояли устало, руки на поясе. От их тел шел пар. Я подкатил мяч ногой, потом ударом вернул им его.
– Отлично, брат! Браво!
– Спасибо за мяч!
Я отсалютовал им рукой. Вратарь, который стоял, опираясь на перекладину, отсалютовал мне в ответ.
Я позвонил в дверной звонок и ждал. Меня поражает, как они могут играть в холодную погоду в одних тонких футболках. В доме послышались шаги матери. Она волочит ноги при ходьбе, и ее тапки шаркают так, будто она ходит с трудом. Я снова нажал на звонок, не отпуская его.
– Иду… иду. Что случилось там? Я иду.
Звуки шагов стихли. Она, должно быть, надевает чадру. Дверь открылась.
– Привет, мама!
В дверном проеме – лицо матери, как будто замерло в рамке. Позади нее во дворе качаются ветви деревьев, с которых осенние листья почти все облетели. Выцветший желтый платок выглядывает из-под чадры матери, и несколько прядей черных волос выбились на лоб.
– Да что с тобой? Не можешь звонить как нормальный человек?
Она отступает в сторону, и я вхожу, притворяя дверь. Мать снимает чадру, под ней зеленое длинное платье с рисунком из крошечных красных роз. Она раздражена и не смотрит на меня. Я забегаю вперед и падаю перед ней на все четыре.
– Садись, мама! Поехали!
Ее лицо медленно озаряется улыбкой – словно капелька чернил упала в воду и постепенно растворяется в ней.
– Я не дам тебе пройти! Твой ослик ждет, и ты можешь взобраться на него…
Она бросает смятую чадру мне в лицо и пытается пройти мимо меня, но я хватаю рукав ее платья:
– Никогда!
Рукав выскальзывает из моей руки. Уходя, она спрашивает:
– Как твои дела? Всё хорошо?
Мы оказываемся плечом к плечу, и я говорю с гордостью:
– Мне ли не сдать экзамен?
Она заглядывает мне в лицо, поднимая брови:
– Посмотрим.
Когда я вошел в комнату, волна тепла и сырости ударила мне в лицо. Я растянулся на ковре. Потолок был весь в потеках, словно белые и черные облака катались верхом друг на друге. Кусок штукатурки размером с ладонь отвалился от одного из углов потолка. Недавно снег на крыше растаял на солнце, потом опять замерз. Мы сбрасывали его, с трудом отдирая от крыши лопатами, и, когда куски этого снега падали на землю, они раскалывались и выстреливали в разные стороны. Другой ночью, когда я спал, что-то рухнуло на пол с мокрым звуком. Моя сестра Ройя как заверещит! Теперь всякий раз, когда я показываю ей темные снежные тучи, она бросается в мои объятия.
– …Мама, где дети?
Доносятся звуки воды, которой она ополаскивает заварочный чайник.
– Ты слышишь меня?
Мама ставит чайник на самовар, убавляет фитиль и отвечает вопросом на вопрос:
– Их нет в переулке?
Пожимая плечами, я отвечаю, что не видел. Шум самовара нарастает.
– Этим утром пришел почтальон.
– Ну да? От кого? – поспешно спрашиваю я.
Она встала возле меня. Поставила рядом чашку чая и дала мне сложенный листок.
– Постарайся не пролить. Садись, сними куртку.
Это была телеграмма. Я вскочил, разворачивая ее:
Дорогой Насер, салам! Надеюсь, ты в порядке. Парни передают привет. Мы собираемся заехать к тетушке Мирзы. Приезжай как можно скорее.
Преданный тебе Али.Мне стало жарко. Я снял куртку и снова растянулся на полу.
– Привет, брат!
Я пробормотал Ройе ответ. Она подбежала и обхватила руками мою шею. Ее лицо было студеным, щеки раскраснелись. Я освободился от ее объятий и повалил сестру на ковер. Сам лег на живот.
– Что там написано? От кого это?
Я принялся тереть ее холодные порозовевшие щеки, потом сел, прислонившись к стене. Ройя устроилась на моей правой ноге.
– Али передает привет.
Мать села рядом и протянула мне чашку.
– Остывает.
– Не хочу.
Я скатил Ройю со своей ноги и вышел в другую комнату. Мать посмотрела на меня с удивлением. Ройя сказала, цепляясь за ногу матери:
– Мама, брат поссорился?
Мать ответила:
– Нет, дорогая, почему он поссорился? Ссориться нехорошо.
– Тогда… тогда почему он не поцеловал меня?
Я собрал книги и бумаги и сгромоздил их в угол.
Затем достал учебник по физике из ниши в стене и бросил его на пол. Достал тетради из ящика комода… Развалившись на полу, прочитал в учебнике: Для лучшего понимания происходящего с нами мы должны иметь исчерпывающую информацию. Часть этойинформации можно получить путем измерения. Измерение также играет важную роль в нашей повседневной жизни. Когда мы хотим определить вместимость грузовика…
…Холод забирался в грузовик. Мы сгрудились теснее, чтобы удержать тепло. Один из парней показал на небо и крикнул. Молочно-белый самолет, оставляя в небе дымный след, пикировал на нас. Грузовик встряхнуло. И меня встряхнуло. Подбросило в воздух. Едкий вкус пороха наполнил гортань. Я задыхался…
Я листаю книгу. Читаю четвертую страницу. Что я должен измерить? Какова была вместимость грузовика? Сколько было градусов ниже нуля? Как быстро я летел по воздуху? Вообще, где я был в то время?
Я перевернул страницы обратно и начал с самого начала. Моя носоглотка была полна дыма от пороха. Слова поплыли передо мной, вот они летят между двух насыпей. И Хусейн уткнулся в насыпь лицом. Я схватил его за руку и дернул, чтобы убрать из зоны видимости врага, чтобы мы не были на линии огня. От мочки его уха до кончика подбородка зияла рана, веки дрожали. Кровь и грязь сочились из раны вдоль челюсти, левая бровь начала подергиваться…
Я вновь углубляюсь в учебник. Но голова не работает. Вместо книги я оказываюсь опять на фронте.
– Я тебе чаю налила, вставай.
Я не поднимаю глаз от книги.
