А знаете, что хорошего в этой войне? Хорошо, что это война так чудовищна, что она будет последней.
Фраза из кинофильма «Мрачные тени»
Во мне рождается планет немало,
но я вынужден смотреть на тупорылое ***** [лицо].
Loqiemean
Каждый человек имеет право на все виды творческой деятельности в соответствии со своими интересами и способностями.
Основы законодательства Российской Федерации о культуре
Каждый человек несет ответственность перед всеми
людьми за всех людей и за всё.
Ф. М. Достоевский
Предисловие
Оговорюсь в самом начале, что ни в коем случае не пропагандирую насилие, суицид или оскорбление чувств тех или иных слоёв населения. Более того, я нарочно гиперболизирую в этой книге некоторые человеческие пороки, дабы вызвать у читателя отвращение к радикальным формам. Я не приемлю радикализма ни в философии, ни в теологии, ни, уж тем более, в современном искусстве.
При этом мне свойственно поддерживать свободу слова и гласность. Свобода слова предполагает возможность транслировать собственные жизненные ценности, не зависящие от общественных стандартов. При этом писателю важно, чтобы его творчество не носило для общества деструктивный характер. Такой подход называется самоцензурой.
Моя самоцензура или, если упростить это понятие до родоначальных терминов, совесть, позволяет мне говорить следующее. Я не считаю, что целью искусства является проповедничество. Во мне нет стремления навязывать кому-либо своё понимание диапазона моральных норм. Тем не менее, как человек, считающий долгом внести свою лепту в современное отечественное искусство, я стараюсь подкинуть читателю пищу для размышлений. На мой взгляд, главное в литературном творчестве, несущем в себе так называемый «смысл», – не наличие пресловутой морали, пережеванной и положенной в рот читателю, а создание темы, очерчивающей пространство для размышлений и позволяющей самостоятельно делать определённые выводы.
Я считаю, что творение художника, свободного от оков, действительно способно надстроить очередную ступеньку над установившемся в мире культурным уровнем, заданным классическим искусством. Но я не претендую на причисление своей книги к столь высоким формам искусства. Напротив, в повествовательной части я стараюсь не выходить за рамки поп-культурного сегмента, чтобы книга была доступна и интересна широкому кругу читателей. Но, вместе с тем, я допускаю возможность оставлять в тексте культурные маркеры, позволяющие на полшага переступать за грань массового контента. Эти самые маркеры, стыдливо ютящиеся на границе с элитарным искусством, призваны навести читателя на мысли о тех или иных проблемах человечества на современном этапе его развития.
Свобода слова – это, вероятно, лучшее, что случилось с искусством. Однако в этой книге мои рассуждения построены от обратного. При ее написании я задавался вопросом, к каким последствиям приведёт вседозволенность и принятие таких форм искусства, как радикальный акционизм. Касаясь темы подросткового суицида, я затрагиваю проблему влияния радикальных форм искусства, пусть даже несущих в себе некую идею, на неокрепшую детскую психику.
Возможно, эта тема покажется вам не раскрытой. Однако писателю иногда хочется оставить свободное пространство для более глубоких размышлений не только читателю, но и себе. Уверен, задавшись означенной тематикой, я поделюсь своими размышлениями в сиквеле этой истории.
Вместе с тем, меня беспокоит проблема нарастания внешнеполитической напряженности и бряцанья ядерным вооружением. Поэтому я не преминул воспользоваться возможностью озвучить свои пацифистские настроения. Продолжая оперировать доказательством или опровержением «от обратного», я постарался во всех красках представить историю об одном из самых нелепых всемирных конфликтов. Эта книга служит манифестом пацифизма, начинающимся со слов «а что если…», вслед за которыми описываются ужасы использования оружия и глупость людей, нажимающих на курок или красную кнопку. Используемый мной гротеск служит способом уличения человечества в самоунижении путем разрушения своей же среды обитания.
Если вы попытаетесь отыскать в моем произведении контркультурные веяния, то они уж точно не сродни идеям условного Чака Паланика, посредством нигилизма критикующего общество потребления. Единственная господствующая культура, ценности которой я отрицаю, и не стыжусь этого – культура милитаризма. Кстати сказать, поисковый запрос Google на тему контркультуры сразу же приводит в пример хиппи. Так что я не могу в полной мере заявить о том, что идеи контркультуры мне не близки. Наиболее известный лозунг хиппи, характеризующий их движение в очищенной от шелухи форме, «Make love, not war» близок мне, как ничто в этом мире.
Все совпадения персонажей с реальными личностями не имеют к ним отношения. Каждый персонаж существует во вселенных, параллельных тем, которые нам известны. Надеюсь, что отсылки к определенным именам и событиям в одной из последних глав читатель не сочтет избыточным неймдроппингом. Во всяком случае, я считаю упоминание этих персонажей (не забывайте, что в параллельной вселенной) уместным и обоснованным. Так что моя совесть перед читателем, в этом плане, чиста.
Не берусь утверждать, насколько мною реализованы заложенные в эту книгу идеи. Думаю, для таких утверждений существуют читатели. Однако я не принуждаю вас к поглощению глубинных слоев материала. Я постарался написать книгу таким языком, чтобы можно было абстрагироваться от горькой пилюли, скрытой под сплетенной из канонов фантастики художественной оберткой.
Прежде чем перейти непосредственно к повествованию, хочу выразить благодарность коллективу электронного ресурса «Медуза», чьи журналистские расследования тронули меня до глубины души и послужили источником вдохновения. На этом мои занудные пояснения, служащие своеобразными заметками на полях, которые вы удосужились прочитать (или не удосужились и пролистали?) можно считать исчерпанными.
Глава 1. Предчувствия достаточно
Мозги расплывались в буквальном смысле. Мозговая жидкость капала на пол. Паладин стоял в келье, обустроенной для него в Кремлевском дворце, и опирался левой рукой на стойку для капельницы. Правой он держался за голову, испещренную одинаковыми ровными дырами, словно пчелиные соты.
Жуткая боль и, вместе с тем, невероятный угол обзора, такой осознанный взгляд на мир, которого никогда было. Глаза Паладина сверлили материю. Он видел прошлое, будущее, эту Вселенную и другие, то, что было, чего еще не было и что могло бы случиться в других параллелях времени и пространства. Казалось, что видел он и меня, вальяжно сидящего в своем кресле, стучащего пальцами по клавишам ноутбука и создающего его в столь болезненном состоянии. В несчастном Паладине проснулась бы ненависть ко мне такой силы, что я непременно грохнулся бы с кресла и подавился слюной, если бы он видел меня больше, чем на тысячную долю секунды.
Картинки в голове Паладина стремительно сменяли друг друга. В миру он носил бы имя Андрей, как и тот двадцатилетний мерзавец, которому вздумалось спорить с предначертанием. Темноборец. Тот самый, который стоит сейчас с пистолетом посреди маленькой комнаты. Тот, кто испытывает вселенскую печаль, и имеет немало причин, чтобы выпустить всю обойму в лежащего на полу старика. Его зовут Андрей, и… Эта мысль уже ускользнула. Удерживать что-либо в статике было практически невозможно.
Жаль, что Паладинам не положены имена. А так хотелось бы иметь свое собственное!
Что-то произошло
