Мари Зовская
Сказки Старого Замка
1
Однажды ночью, именно в ту ночь, с которой начинается моя сказка, над лесом бушевала страшная гроза. Дождь лил сплошной стеной, превращая окружающий ландшафт в непроглядную мглу. Оглушительные раскаты громового божества наводили ужас. Казалось, что это грохочут кроны высоких черных деревьев, низвергая вниз потоки воды и ударяясь друг о друга. Ветер, ломая ветви, выл страшнее стаи волков, расколотое молниями небо внезапно просвечивало между деревьями и вновь с шумом и грохотом опрокидывалось на землю, накрывая весь мир чернильной темнотой. Буря нарастала, она крушила и ломала, пела свою страшную песню и громила все, что попадалось на ее пути. И только старый герцогский замок не уступал взбесившейся стихии. Он непоколебимо стоял, упершись двумя остроконечными башнями в небо, и тучи цеплялись за них, накрывая пологом сумрачного тумана мелкие бойницы окошек.
Но этой ночью, думалось, не выстоит и он.
Два стражника в маленькой сторожке замка молчаливо переглянулись и сотворили в очередной раз охранные знаки, когда страшный удар грома потряс не только небесную твердь, но и земную.
— Уж не Старая ли Герцогиня колдовать взялась, — мрачно молвил один из них, выглядывая в маленькое оконце и вздрагивая от шума непогоды.
Но второй не стал долго причитать и, махнув рукой, напомнил:
— Молчи, еще накличешь ненароком! Забыл, как недавно один смельчак объявился в грозу?
— Не помню, — прищурился его напарник. И что?
— Что-что… Пропал! Исчез! Растворился, словно его и не было!
Резкий порыв ветра распахнул дверь, и в большой крюк от старого моста, что торчал прямо посреди двора перед дверью сторожки, зигзагом ударила молния. Стражи, не сговариваясь зажмурились и полезли под стол. Оттуда до них донесся нечеловеческий вой, не схожий ни с ветром, ни с бурей, но от этого еще более страшный и пробирающий до самых печенок.
Небо еще сильней потемнело, лишь громадный абрис замка подсвечивался огненными всполохами молний. Ни огонька не было в окнах, как будто замок давно обезлюдел. И только изредка в одном из окошек башни ненадолго появлялся черный силуэт женщины в капюшоне, схожий в темноте с гигантской коброй.
2
Гроза не прекратилась даже к утру. На рассвете серые тучи, толпясь и налезая одна на другую, продолжали поливать замок ледяным дождем. И был тот Замок очень старым, и стоял он в этом месте, как и много-много веков назад.
С одной стороны его бок укрывал почти непроходимый лес. А другой стороной Замок тот старый на обрыве стоял, на каменном утесе. Никак к нему было не подойти — всюду стены отвесные и бойницы пустыми очами словно следили за каждым движением случайного ли, неслучайного путника.
Старые стены того замка много помнили о своих жильцах. Были среди них и славные рыцари, и страшные колдуны, а нынче жила в том старом Замке Герцогиня Велемира. Никто уже не помнил, откуда взялась она, как хозяйкой Замка стала. Давно это было, лет сто назад. И сколь ни вспоминали старожилы ее родословную, так ничего и не вспомнили. А прозвище у нее было страшное — Черная Вельма. Боялись все герцогиню, думали, страшную силу колдовскую она имеет. Много разного говаривали, а правды не знал никто. Редко-редко приезжали туда гости, только мастеровые, прислужники и несколько деревенских хозяек заглядывали к ней, чтоб ненадолго наняться в услужение. А кроме них жили еще тут стражники, несли они верную службу, охраняли дорогу и Замок. А может их самих то место хранило, никто особо не интересовался.
Местных жителей в округе мало уже осталось, все в столицу, ближе к власти и богатству спешили. А из тех, что остались вроде и рассказать нечего, разве только о девушке-красавице, которую все с детства тут Красной Шапочкой прозвали. Ох, и веселая девчонка, озорная и смелая она. И в кого только такая уродилась! И откуда только такая взялась! Мало, что нрав веселый имела, но еще и доброю девушка была, всегда готова была и помочь, и на помощь прийти. А Красной Шапочкой называли ее в народе потому, что давным-давно, когда была она совсем маленькой, пошила ей матушка шапочку из алого шелка, который торговец заезжий почти что даром отдавал, ведь был он совсем маленьким, только на шапочку дочке и хватило.
Давно уже выросла девочка из своей шапочки, только алая лента в черных как смоль волосах — вот и весь матушкин подарок. А прозвище осталось.
Ходила Красная Шапочка и в Замок к Герцогине, пирожки матушкины носила. Хоть и по надобности, но даже здесь доброта ее спасала. За это получала она несколько косых взглядов от старой хозяйки и вопрос: “Как поживаешь, деточка?” — заданный страшным и скрипучим голосом. Девочка была действительно добра и неизменно отвечала: “Прекрасно, госпожа!”
На суровом лице Вельмы обозначалось некое подобие улыбки, и старуха скрепя сердце дарила девочке несколько сладких леденцов, да цветные лоскуты из своих старых нарядов. Красная Шапочка всякий раз принимала их, а дома шила из них куколок для своей сестренки.
Но однажды старуха подарила Красной Шапочке маленькую стеклянную фигурку волка. Был он словно живой — серый зверь с белой грудью, гордой посадкой головы и маленькими, но такими острыми клыками. Девочка фигурку взяла, не забыв поблагодарить старуху.
А вскоре в лесу объявился волк-одиночка.
Жители прятали своих детей и пересчитывали овец, многие замечали пропажу — волк не щадил ни крестьян, ни господ. До того страшный разошелся, что никакого сладу с ним не стало. И только старые охотники и опытные стражники понимали, что дело тут нечисто, понимали, да помалкивали.
Так и началась охота на волка.
3
Многие не спали в ту страшную грозовую ночь. Не спала и маленькая Булочка, сестренка Красной Шапочки. Она тихонько хныкала и хватала то сестрицу, то матушку за юбку.
— Потелялся, — твердила она, — мой щеночек потелялся.
Весь день Булочка играла своим любимым щеночком, которого сшила для нее сестра, и любимее этой пятнистой крохотной собачки не было для нее никого на свете. Но к вечеру поднялся ветер, зарокотал гром, и Булочка, испугавшись, бросила все свои лоскутки и собачку и бросилась бежать под защиту матушки. А игрушечный песик остался во дворе в грозу.
Вскоре девочка вспомнила о своем любимце и скорее хотела бежать и искать его, да матушка ее не
