Александр Зорич, Сергей Челяев
Клад Стервятника
Пролог
Is this the real life?
Is this just fantasy?
Caught in a landslide,
No escape from reality.
«Bohemian Rhapsody», Queen
За секунду до того, как земля под его ногами превратилась в жидкую кашу, Слон увлеченно думал о будущем.
Он с удовольствием представлял себе в самых красочных и мельчайших подробностях, как отыщет все нужные ориентиры, отмерит все расстояния, указанные на карте, снимет верхний слой жесткого дерна — там непременно все давно уже чернобыльем поросло! И будет копать, копать рьяно, без передыха, вкладывая в каждое движение всю боль и отчаяние четырех лет сплошного невезения.
А потом он освободится от груза этой горечи. Непременно освободится, когда лезвие его короткой, остро заточенной и отлично сбалансированной саперной лопатки, способной с легкостью раскроить череп любому зазевавшемуся псу Зоны, наконец ударит во что-то твердое.
Глухо звякнет о крышку сундука, зарытого безумным сталкером по имени Стервятник еще в старые добрые времена.
— Там обязательно должно быть что-то твердое. Иначе и быть не может, — прошептал Слон. — Эта карта не врет.
Последнюю фразу он успел произнести трижды, как заученное заклинание. И лишь затем почувствовал, как почва стремительно просела под подошвами сапог из грубой свиной кожи — такой же задубевшей, как и душа Слона.
— Черт… чер-р-рт!
Впервые в жизни детектор аномалий подвел Слона. Подвел под монастырь, под вышку, по самое не могу! Его звуковой сигнал предательски промолчал, когда сталкер осторожно шагнул на эту кочку, с мнимой надежностью возвышавшуюся над густой хвойной подстилкой.
— Ааааа!
Слон отчаянно рванулся…
…и вдруг запоздало понял, что больше не чувствует ног. Они просто отказались подчиниться своему хозяину!
Похоже, для Слона начинался новый отрезок его земного существования. Недолгий такой отрезочек…
Лишь теперь сталкер приметил легкий серебристый налет, которым медленно покрывалось все вокруг. Усыпанная мокрой рыжей хвоей кочка там, где только что стояли его ступни… Вывороченные из лесной подстилки куски серой сухой глины, под которыми уже что-то возилось, чавкало, оживало… Проступившие из земли лужицы черной маслянистой воды — кровь Зоны… И он сам, безмозглый, слепой идиот по прозвищу Слон — а имечко-то, между прочим, говорящее.
Когда-то это прозвище дал Слону сам Хемуль, сталкер-легенда, от которого не укрылась своеобразная манера его ходить по Зоне как бы напролом.
— Вечно ты прешь, как слон через девственные джунгли, — сказал Хемуль.
И понеслось! Небось и в эпитафии, которую нацарапают на надгробном камушке, напишут: «Здесь лежит Слон, который ходил по Зоне напролом».
Но не будет у него никакого камушка, в ужасе понимал Слон, отчаянно озираясь кругом в поисках ближайшего куста, одинокой ветки, пня… Чего угодно, за что можно ухватиться, чтобы выволочь непослушное тело с ногами-ластами, которому уже никогда не шагать теперь по Тверской-Ямской в направлении пафосного ресторана.
Но вокруг простирался все тот же унылый, однообразный ландшафт без единого деревца. А значит — ни малейшей надежды на спасение.
Зыбь — а это была, конечно же, она, едва ли не самая опасная аномалия Зоны, — засасывала Слона, точно вязкая болотная топь. Ее границы быстро росли, ширились, упорно захватывая все, до чего могли дотянуться. Материя вокруг Слона трансформировалась, превращалась в кашу, а он тем временем уже ушел в зыбь по пояс.
Он даже успел удивиться: как это так? Почему он до сих пор еще не потерял сознание от неизбежного болевого шока?
Судорожно рванул «молнию» на груди комбеза, вытащил из потайного кармана аккуратно сложенную карту, которую всю дорогу берег как зеницу ока. Зубами разорвал изоляционный пакет — рыскающие в здешних торфяных полях крысы почему-то обожают грызть именно пластик — и оглянулся, примериваясь, как бы половчее закинуть карту куда подальше, в сторону от растущей аномалии.
Но тут же правая рука повисла безвольной плетью.
У Слона оставалось всего несколько мгновений жизни. Он неловко перехватил карту слабеющими пальцами левой руки — и бумага при этом неожиданно обернулась вокруг его запястья. Карта словно бы желала хоть как-то защитить своего обреченного владельца…
«Ну вот… Пропал как заяц», — мелькнуло в угасающем сознании Слона.
Взмахнуть рукой уже не хватило сил. Ее вдруг резануло острой, дергающей болью. И Слон начал стремительно погружаться в разверзшуюся под ним пропасть, у которой не было и не могло быть дна.
Минута, другая — и на поверхности земли не осталось ничего.
Лишь в стороне поблескивала горсть анодированных гаек, загодя приготовленных Слоном для опасных тропок его рокового маршрута. А в отдалении торчал из дерна тонкий ивовый прутик — здесь Слон наметил место для установки вешки, дополнительного ориентира при возвращении.
Прутик сиротливо покачивался, и было ясно, что первый же порыв буреломного ветра с Припяти — и нет его больше. Только лопухи шуршат…
Лопухи — надгробные камни Зоны. Под ними лежат те, кто ошибся…
Лучше обходить их стороной, чтобы лишний раз не думать о смерти. Под каким из лопухов покоится в земле печально знаменитая карта Стервятника? Под тем, с пожелтелыми листьями? Или под этим, сочным и жизнерадостным?
Эх, карта-карта… Предмет досужей болтовни сталкеров под рюмочку «Слезы кровососа».
Утро еще только брезжило, а сквозь мутную хмарь над лесной деревней, спрятавшейся в самом сердце Диких Территорий, уныло ползли серые кляксы туч. Было около четырех, когда отворилась дубовая дверь двухэтажной деревянной гостиницы, где всю ночь праздновали день рождения матерого сталкера Бая.
На крыльцо порывисто шагнул человек в белоснежной рубашке с коротким рукавом, какие носят в Зоне разве что бармены или секьюрити богатых туристов, охочих до экскурсий за чернобыльскими жутиками. Гость в ярости рванул ворот, так что посыпались пуговицы, и нетвердыми шагами заковылял с крыльца.
Больше всего он сейчас походил на хмельного матроса, которому вздумалось прогуляться по палубе в шестибалльный шторм.
Качалось вокруг все — голые кусты бересклета, вечно осеннее небо Зоны, нависающее над деревней мрачным пепельным сводом, и даже скамейка, увитая сухими плетьми дикого плюща.
Человек в белой рубашке тяжело осел на нее, обхватил голову тонкими длинными пальцами и со вздохом откинулся назад.
— И… ди… от… — прошептал он. Точно испустил последний вздох. — Гос-с-споди… ну какой же ты идиот, Трубач!
Он с ненавистью глянул на окна лесной гостиницы, затем царапнул взором краешек равнодушного неба и саркастически произнес:
— Труба. Причем полная. А в трубе еще одна труба.
— И так до двенадцати раз, — иронически произнесла полутьма за его спиной.
Молодой человек медленно, с явным усилием обернулся.
Ну еще бы! Кому и быть, как не этому…
Человек в черном плаще с капюшоном.
В руке неизменный для его клана «Винторез» — бесшумная снайперская винтовка ВСС. От переносицы до подбородка — массивный респиратор, а огромные пылезащитные очки хоть и сдвинуты на лоб, но в полутьме видны лишь две холодные искорки глаз.
Ледяных глаз человека, привыкшего убивать.
Темный сталкер.
Абориген Диких Территорий. Наполовину мутант и чаще всего безумец, удел которого — вечная полупризрачная жизнь в мрачных, заброшенных деревнях Зоны. Жизнь, больше похожая на пожизненное заключение.
С минуту или более они глядели друг на друга, причем человек — больше на «Винторез». Глаза же темного и вовсе сузились до двух блестящих точек, остро фокусируя захмелевшего гостя. После чего тот с трудом разлепил пересохшие губы и хрипло пробормотал:
— Трубач в за… коне. В законе… Стерх… И ты закон… знаешь.
Вместо ответа темный сталкер наклонился к человеку, обдав его своим дыханием. В нем остро чувствовались животные, звериные нотки и какой-то нездешний, инфернальный холод, который никак не мог исходить от человека из плоти и крови.
— Девятнадцать тонн баксов, Трубач, — прошипел Стерх. — Ты тоже знаешь закон.
В тот же миг запульсировал индикатор, и требовательно пискнул звуковой сигнал — на ПДА незадачливого гуляки свалилось какое-то сообщение. Судя по интенсивности сигнала — срочное. Это в четыре-то утра!
— Кредиторы? Уже разыскивают тебя? Ну-ну, — усмехнулся темный.
Голос его был глухой, точно доносился со дна глубокого колодца.
Человек на скамейке обреченно кивнул. Мол, да, кредиторы. Да, разыскивают. Да, радоваться нечему.
— Не бойся пока, — шепнул темный ободряюще. Но от этого ледяного интима в голосе полумутанта человек на скамейке почувствовал, как у него дыбом встают волосы. Не говоря уже о двухдневной щетине.
