Серж Бэст
ЧУЖАЯ ПРАВОТА
ПРОЛОГ
Умение превращать все факты в дополнительное подтверждение собственной правоты – козырный туз безумия, бьющий все карты здравого смысла, а напоследок и самого игрока.
Макс Фрай, «Сновидения Ехо»
Вам бандероль, – говорит, улыбаясь мне молодая девушка-почтальон, лет тридцати, после того, как я открываю ей дверь своей квартиры.
Она суёт мне в руки увесистый свёрток. Я бегло читаю адрес на упаковке и недоуменно качаю головой.
– Адрес отправителя мне не знаком. Это может быть бомба! – мрачно шучу я и прикладываю бандероль к уху.
Улыбка с лица девушки в то же мгновение сбегает напрочь, и она испуганно шарахается в противоположную от меня сторону.
– Это, правда? – лепечет она, испуганно тараща на меня свои чёрные глазища.
Я успокаиваю её и досадую на нелепость своей шутки.
– Всё нормально. Тиканья часов не слышно… – ухмыляюсь загадочно я.
– Ходики это моветон, – выдавливает из себя тревожно девушка, сейчас есть часы, тиканье которых не слышно, мобильники, наконец…
Я удивлён её осведомленностью и признаюсь в том, что неудачно пошутил.
– А я вам поверила, – искренне признаётся девушка. – Вы ведь служили в ФСБ? Не так ли?
Я продолжаю удивляться. Откуда у неё такая осведомлённость?
– И кто это вам проболтался обо мне? – интересуюсь у неё я.
– Вы забыли, что я почтальон, – задорно смеётся девушка-почтальон и в её глазах бегают игривые искорки. – В прошлом месяце я опустила в почтовый ящик открытку, которую направило вам управление ФСБ в канун праздника – Дня работника госбезопасности. У меня на участке, таких как вы, три человека, а у моей подруги их пятеро…
Мои глаза ползут вверх от удивления…
– Да уж, – протягиваю я, и дурацкая улыбка ползёт по моему лицу.
На прощание интересуюсь именем девушки. Благодарю её за доставленную бандероль. Она уходит, а я по сложившейся привычке смотрю ей вслед и отмечаю, что у неё красивая фигура. Затем захожу в дом, отыскиваю ножницы и разрезаю упаковку бандероли. Пред моими глазами предстают пожелтевшие, пронумерованные и исписанные от начала до конца блокноты, составленные из линованных листов ученических тетрадей.
Это чьи-то дневники, – первое, что приходит мне на ум. Но тут же задаюсь вопросом, если это так, то почему они написаны от третьего лица? Впрочем, ответ нахожу быстро. Дневники автором были переписаны. Это было сделано для того, чтобы взглянуть на произошедшие события со стороны.
Разобрав блокноты, неожиданно отыскиваю записку, адресованную мне неизвестным отправителем.
Уважаемый Серж!
Полагаю, что я не ошибся в своём решении, доверить вам мои дневники, в которых изложены события, оставившие неизгладимый след в моей жизни.
В одном из ваших романов, вы устами героев говорите: «Для конкретного человека нет разницы, где он получит девять граммов в лоб – в ходе военных действий, носящих глобальный характер, или в перестрелке на границе…». Это действительно так, потому как речь идёт о самом дорогом, что есть у человека – о его жизни.
Эти слова явились для меня определяющими в выборе писателя, которому я мог бы доверить свои сокровенные записи, написанные мной в непростые периоды мой жизни. Добавлю, к сказанному вами, лишь одно – непросто рисковать своей жизнью, если знаешь, что она может быть отдана за «чужую правоту»…
И ещё. Очень больно слышать от лоснящихся жирных физиономий, обличённых в чиновничьи мундиры, слова: «Я вас на войну не посылал, обращайтесь к тем, кто вас посылал туда…». Только, Серж, не подумайте, пожалуйста, что это стенание сломленного человека, я человек сильный духом, под стать мне и два моих сына, мы справимся со всеми жизненными невзгодами. Однако жизнь складывается у всех по-разному, поэтому хорошо, что вокруг нас есть такие люди, которые, не раздумывая, подставят своё плечо в тяжёлый для тебя час…
Почему неизвестный автор говорит о «чужой правоте»? – застывает на моих губах немой вопрос. Мозг мгновенно даёт подсказку. Всё дело в войне. В голову приходят крылатые слова времён Великой Отечественной: «Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!».
На той войне было всё предельно ясно и понятно – дело действительно правое! Никто не сомневался в том, что защищая свою Родину, своих родных и близких, свой родной кров от фашистских оккупантов советские воины вершили дело правое…
Неожиданно вспоминаю последние июньские дни 1984 года, проведенные мной у изголовья умирающей от рака матери моей жены. Она была удивительным человеком, как говорили в те времена, верным партийцем-ленинцем. Чтобы облегчить её физические страдания я по предписанию врачей ставил ей уколы морфия.
Старая женщина, тело которой было высушено до костей тяжелым недугом, часами рассказывала о своей непростой жизни, о том, как месила ногами бетон на стройках Днепрогэс, как участвовала в раскулачивании зажиточных крестьян – изымала по указанию партии излишки у них домашнего скота, уравнивая их с бедняками. Именно тогда, на одном из таких мероприятий, в неё выстрелили из обреза, убили под ней лошадь, когда она прорывалась через окружение озлобленных недоброжелателей.
Вспомнил я об этом неслучайно, потому как Мария Владимировна Трацевская – персональный пенсионер республиканского значения (был такой раньше статус) искренне сокрушалась, что многое из того, что ей приходилось делать, притом порой с риском для здоровья и самой жизни, позже назовут ошибками, делом не правым.
Так что же всё-таки, что привело автора дневников к такому суждению? – вновь задаюсь я вопросом? Может осознание того, что втягивание СССР в войну в Афганистане это был американский проект, длившийся вдвое дольше, чем Великая Отечественная Война? Ведь неслучайно войну в Афганистане они называли Советским Вьетнамом. И сейчас, спустя многие годы, это является очевидным фактом. Может поэтому, у него в душе возникла горькая досада, что тысячи лучших сынов нашей Родины сложили свои головы, отстаивая чужую правоту, в чужой стране, начавшей строить, как писали газеты той поры, социализм, от которого позже и в своей стране-то отказались…
Впрочем, что гадать. Вот его первый блокнот, в нём кроется начало первой главы моего романа «Чужая правота», в котором уже слышатся не только отголоски живого голоса никем и никому необъявленной не столь далёкой героической и трагической афганской войны, начавшейся при «застое» и завершившейся при «перестройке», но также и времени предшествующему ей.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА I
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО
Дуся неспешно шла по длинному коридору «Панфиловки» – алмаатинской школы имени Героя Советского Союза генерал-майора Ивана Васильевича Панфилова, ловя на себе любопытные взгляды. Несмотря на то, что она весело стучала каблучками, настроение было хуже некуда. В этой школе, ей предстояло знакомство с новым классом и это обстоятельство больше всего занимало и тревожило её. Ей не нравилось приковывать к себе внимание, но избежать это она не могла, так как была не из тех, кого называют «серой мышью» или «бледной молью». Длинноногая блондинка с шикарной копной светлых волос и серо-зелёными глазами, плюс точёная фигурка. Юношеские проблемы она счастливо избежала: никаких жирных волос, ни каких прыщиков на молочно-белой коже. Она всегда была хрупкой, но не тощей, а в последнее лето, перед отъездом в столицу заметно оформилась. Ходила красивой походкой, благодаря занятиям по художественной гимнастике, проводимых её тётей в местном Доме культуре. Тётя отличалась скверным характером, но это обстоятельство, тем не менее, благотворно сказывалось на спортивных результатах её воспитанниц. Таким образом, все достоинства Дуси вызывали не только восхищённые взгляды мальчиков, но и ядовитую зависть одноклассниц.
Внимательно изучив расписание, Дуся поспешила в конец коридора. Отыскав свой класс, она остановилась у окна в ожидании педагога, который вёл у них литературу. Дети, проходя мимо, бросали любопытные взгляды на неё.
Неожиданно к ней подошёл один мальчик, и, взглянув на неё с добродушной улыбкой, спросил.
– Ты новенькая?
Дуся вымученно улыбнулась ему в ответ.
– Да, новенькая.
– Так, заходи в класс и занимай свободное место…
– Нет, я лучше подожду учителя, это будет правильнее.
– Тогда я займу на тебя место, если ты, конечно, не возражаешь сесть рядом со мной за одной партой?
– Спасибо! – мило улыбнулась ему Дуся, – я не против.
– Меня зовут Клим, фамилия Ломакин. По-взрослому я Климентий.
– Необычное имя, оно, как и моё, редко встречается, – заметила Дуся.
– Мой прадед в гражданскую войну, – принялся рассказывать о себе мальчик, – воевал в конной армии у Будённого и он, в память о своём командире, назвал своего сына Максимом. Мой отец в свою очередь, который с детства зачитывался книгами о героях гражданской войны, назвал меня в честь маршала Климентия Ворошилова. А тебя как зовут?
