Вересаев В
На повороте
ВИКЕНТИЙ ВЕРЕСАЕВ
На повороте
Повесть
I
Токарева встретили на вокзале его сестра Таня и фельдшерица земской больницы Варвара Васильевна Изворова. Токарев оглядывал Таню и в десятый раз повторял:
- Вот уж не ждал-то, что увижу тебя здесь.
Варвара Васильевна сказала:
- А какая досадная вещь вышла... Я вам писала,- директор банка обещал мне немедленно дать вам место в банке, как только приедете. Вчера захожу к нему,- оказывается, он совсем неожиданно уехал за границу В Карлсбаде у него опасно заболела дочь. Спрашивала я помощника директора, ему он ничего не говорил о вас. Такая досада. Придется вам ждать, пока воротится директор.
Варвара Васильевна говорила извиняющимся голосом, как будто была виновата в неожидан-ном отъезде директора. Токарев улыбнулся ее тону.
- Так ведь не на год же уехал директор?
- Нет, конечно. На месяц, самое большее - на два А покамест, знаете что? Поедемте к нам в деревню. Я с завтрашнего числа получаю в больнице отпуск, нынче или завтра приедут из деревни лошади.
Токарев радостно воскликнул:
- Варвара Васильевна, да ведь это превосходно. Чего ж вы за меня огорчаетесь? Пожить в деревне - лучшего я бы и сам для себя не придумал...
Подошел носильщик с вещами.
- Куда прикажете извозчика брать?
Токарев веселый и оживленный, взял ремни с пледом.
- Какая у вас тут есть гостиница недорогая?
- Ну, вот еще, зачем гостиница? - встрепенулась Таня.- Остановишься у нас
в колонии.
Токарев поднял брови.
- В колонии?.. Посмотрим, что за колония.
Они вышли из вокзала. Варвара Васильевна сказала:
- Поезжайте, господа. А мне нужно еще забежать в больницу, сделать две перевязки. Я сейчас буду у вас.
Токарев и Таня сели на извозчика и поехали к городу. Солнце садилось, над шоссе стояла золотистая пыль, и сам воздух казался от нее золотым. Токарев, улыбаясь, смотрел на Таню.
- Расскажи ты мне толком, как ты сюда попала. В феврале последний раз написала из Петербурга и после этого как в воду канула.
- Я тебе говорила, всю весну мы пробыли тут на голоде, в Артемьевском уезде. Ну, я тебе скажу,- и насмотрелись. Жутко вспомнить. До июня пробыли там и все просадили, у кого какие были деньги; то есть, понимаешь, ни гроша ни у кого не осталось. Ну, вот и пошли в Томилинск.
- Пошли?
- Где шли, где на товарном поезде ехали... Очень было весело. Здесь раздобыли работы,- кто по статистике, кто уроков. Живем все вместе,- целый, брат, дом нанимаем. За три рубля в месяц. Вот увидишь, славные подобрались ребята.
- Я кое-что слышал о твоей деятельности на голоде. В вагоне я разговорился с одним земским врачом,- Рассудин, кажется, фамилия. Он мне много рассказывал про тебя.
- Рассудин? Что, что он говорил? - быстро спросила Таня и с любопытством подняла голову. Ее большие глаза самолюбиво заблестели.
Токарев лукаво улыбнулся.
- Одним словом, одобрял. А передавать не стану,- загордишься... А скажи ты мне лучше вот что: когда ты уехала на голод?
- В марте месяце.
- Как же ты с экзаменами устроилась? Перешла на следующий курс?
- Я уж зимою вышла с курсов.
- Вы-ышла? - протянул Токарев и замолчал.- Почему? - коротко спросил он.
- На что они мне. Курсы важны только вначале, чтоб приобрести знакомства, попасть в известную среду А раз это уж есть, то что в них?
Токарев потемнел.
- Странно... Курсы, во всяком случае, дают систематическое знание.
Таня рассмеялась.
- Систематическое знание... Диплом они дают, а не систематическое знание. Мне не шестнадцать лет, я и без профессорской указки сумею приобрести знания.
- Я не понимаю, ведь тебе всего один год оставался до окончания,раздраженно сказал Токарев.- Что помещал бы тебе диплом? Кто знает, что может случиться в будущем,- почему его не иметь на всякий случай?
- Господи, как это скучно - о будущем думать. Не боюсь я никакого будущего, всегда сумею прожить и без диплома. Ведь тебе вот тоже оставался всего год до диплома,- не получил, и что ж? Большая от этого беда?
Токарев нахмурился и молчал.
Пролетка переваливалась из ямы в яму по немощеной, изрытой промоинами улице. Под заборами, в бурьяне, валялись дохлые кошки и арбузные корки. Пролетка остановилась у покосившихся ворот небольшого дома. На скамеечке сидел подслеповатый, бритый старик в жилетке и железных очках. Таня крикнула:
- Иван Финогеныч, пожалуйста, откройте нам ворота.
Старик оглядел пролетку и молча пошел отпирать. Они въехали на заросший муравкою двор. В его углу, около садовой калитки, стоял крохотный флигелек. На крыльцо вышли два студента.
Токарев и Таня сошли наземь. Таня сказала:
- Знакомьтесь, господа. Это мой брат, я вам о нем говорила.
Студенты, немного стесняясь, назвали себя и пожали Токареву руку.
- Шеметов.
- Борисоглебский.
Шеметов, стройный парень в синей рубашке, исподлобья взглянул на Токарева.
- Давайте-ка, я вам снесу.- Взял из его рук чемодан и удивился.- У-ух, тяжелый какой.
Огромный Борисоглебский крутил на подбородке жесткие черные волосики. Заикаясь, он спросил:
- Чай будете пить? Сейчас запалим самоварчик.
Вошли через сенцы в тесную комнату с грязными, полуоборванными обоями. Везде валялись книги. К стене были пришпилены булавками портреты Маркса, Чернышевского и Горького.
Шеметов ушел за булками и закусками. Борисоглебский возился в сенцах с самоваром.
Таня села на кровать.
- Ну, вот тебе наша колония... Третьего, Вегнера, еще нету,- ушел куда-то... Она помол-чала.
- Ну, расскажи же, что ты поделывал в Пожарске?
У Токарева еще не совсем прошло враждебное чувство к Тане. Он неохотно
ответил:
- Да нечего рассказывать. Приехал туда из ссылки, служил в управлении железной дороги, ты знаешь. Прослужил год, штаты сократили, я и остался на мели.
- Ну, а что за народ там?
- Никакого "народу" нет, одни лишь обыватели. Скука, тишь, только книгами и спасался. Совершенно мертвый городишко.
Воротился из булочной Шеметов. В сенцах раздался его ворчливый голос:
- Несчастное дитя природы, он все тут с самоваром киснет... Пусти.
- Погоди, углей надо подкинуть,- возразил Борисоглебский.
- Уйди, постылый. "Углей"! Углей довольно, нужно сапогом раздуть... Вот так. Видал? Э, как пошла... "Угле-ей"...
Таня слушала, улыбаясь.
- Милый парень этот Шеметов. Смотрит исподлобья, голос свирепый, а такая мягкая, деликатная душа. На голоде Вегнер заболел у нас сыпным тифом. Посмотрел бы ты, как он за ним ухаживал: словно мать.
Самовар подали. Сели пить чай.
Пришла Варвара Васильевна вместе с Вегнером. Невысокий и сутулый, с впалою грудью, Вегнер с застенчивою улыбкою пожал руку Токареву и молча сел за чай. Варвара Васильевна с торжеством объявила:
- Сейчас спасла Вегнера от расторгуевских собак. Подхожу к углу, вижу,собаки его окружили, заливаются, а он стоит и собирается применить свой способ. Еле успела ему помешать.
Все засмеялись. Токарев спросил:
- А что это за способ?
- У него свой особенный способ есть отпугивать собак, самый верный. Если бросится собака, нужно только присесть на корточки и грозно взглянуть ей в глаза - она сейчас же подожмет хвост и убежит.
- Только никак он себе грозного взгляда не может выработать,- заметил Шеметов.
- В этом-то его и горе... Недавно, на голоде, пошел он к лавочнику покупать соли для своей столовой. Выскочила громадная собака; он присел на корточки и грозно взглянул ей в глаза, а она как цапнет его за нос.
Вегнер с улыбкой качал головою.
- Как все точно! Я только говорил вам, что слышал на голоде от одного пономаря о таком способе. А вы каждый день рассказываете, как будто все это и вправду было,- даже знаете, что именно я шел покупать к какому-то лавочнику.
- И завтра будет рассказано так же,- неумолимо сказала Варвара Васильевна.
Темнело. Сменили второй самовар. В маленькие окна тянуло из сада росистою свежестью и запахом спелых вишен. Токарев взял со стола продолговатую серенькую книжку и стал просмат-ривать. Это были протоколы недавнего ганноверского съезда немецкой социал-демократической партии*.
* Съезд состоялся в Ганновере в 1899 году и осудил Э. Бернштейна, автора книги "Пробле-мы социализма" (1898), в которой ревизуются основные положения марксизма.
Таня заглянула, какую он взял книжку.
- Вот. Правда, характерно? Весь съезд целиком был посвящен книжонке Бернштейна... Нечего было больше делать.
Токарев перевертывал страницы книжки и сдержанно возразил:
- По-моему, Бернштейн над очень многим заставляет задуматься.
Таня изумилась.
- Господи, Володя! Ну, над чем он может заставить задуматься? Ведь это просто банкрот - успокоившийся, присмиревший и трусливый. И ведь до чего он гаденько-труслив: у него даже не хватает мужества прямо отречься от прежних "мечтаний"...
- Не вижу у него трусости. Напротив, нужно было большое мужество, чтобы выступить с такою книгою. И ни от каких мечтаний он не отказывается, он восстает только против трескучих фраз.
