Леонид Богданов
БЕЗ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО РЕАЛИЗМА
Сборник юмористических рассказов
Решение
За стеной у инженера Комова через регулярные промежутки тишины раздавались взрывы смеха. На гребне смеховой волны выделялся тоненький и заливчатый женский хохоток. Парторг завода Лейкин мрачно шагал по комнате, поскрипывая начищенными хромовыми сапогами. Он хмуро возмущался.
— Наверное, опять анекдоты, — говорил он жене. — Опять, наверное, черт его знает, какие пакости говорят.
Жена Лейкина сидела за обеденным столом и, склонив на бок подстриженную под мальчика голову, скрипела вечным пером в толстой общей тетради. Перед ней лежал раскрытый томик Ленина.
— Коля? — спросила она усталым голосом. — Зачем вообще писать конспекты, если есть книги?
— Так надо, — буркнул парторг. — Конспект — это доказательство, что ты серьезно прорабатывала.
В это время за стеной брынькнула гитара и сочный баритон Комова завел: «Поцелуй меня, потом я тебя»… Инженер пел с цыганским надрывом.
— Типичное бытовое разложение, — констатировал Лейкин. — Эх, вызвать бы его на бюро и продраить с песком! — добавил он почти мечтательно.
С тех пор, как инженер Комов появился на заводе, у Лейкина просто руки чесались задать ему прочухана. Статный, пышащий здоровьем Комов с первых же дней начал устраивать пирушки. Женщины были от него без ума. В заводоуправлении только и разговоров было: «Ах, Комов сказал!.. А вы слышали, что Комов…»
Желтый, словно табачный лист, Лейкин возненавидел его. Как-то парторг не выдержал и сказал директору Вергунову:
— Пора поставить этого Комова на место. Он разбалтывает дисциплину. Я говорю это вам со всей партийной принципиальностью!..
Вергунов почесал волосатым пальцем гладко выбритый подбородок и примирительным тоном сказал:
— Пошаливает парень, что верно, то верно. Но работает хорошо. С заданиями справляется. План вытягивает. Стоит ли подымать шум?
— Если бы он не выполнял план, был бы другой разговор. Но его поведение, его пагубное влияние на коллектив… В общем, со всей партийной принципиальностью…
— Мда… — перебил протяжно директор и, посмотрев через голову парторга на закрытую дверь, тихо сказал: — У него в Москве большая рука есть. Не советую, как своему, так сказать, затрагивать…
С тех пор Лейкин возмущался поведением Комова только дома, а на людях старался не замечать инженерских проделок.
— Коля! — опять заныла жена парторга. — Глаза уже слепнут. Не могу больше конспектировать.
— Надо, Вера. Ты должна на семинаре показать другим женщинам пример.
— Но ведь ты же сам проводишь семинар, — начала повышать голос Вера. — Ты сам видишь, что я стараюсь. Зачем тебе конспект, как доказательство серьезной проработки?..
В это время в дверь громко забухали. Скрипя сапогами Лейкин подошел к двери и решительно открыл ее. На пороге стояла кудрявая белобрысая девчушка, лет девяти. Парторг часто видел ее играющей около их дома. Девчушка удивленно смотрела большими голубыми глазами на него и смачно хрустела конфетой.
— Тебе чего? — строго спросил Лейкин.
Девчушка громко проглотила, при этом, словно гусь, вытянув вперед голову, и одним духом выпалив:
— Вам от ней письмо и просила не ждать ответа! — передала парторгу конверт и, круто повернувшись, запрыгала вниз по лестнице.
Промычав что-то насчет того, что и в воскресенье не дают покоя, парторг вскрыл конверт, прочел коротенькую записку, написанную с завитушками, красивым почерком и, ничего не поняв, оторопело, словно конь, замотал головой.
— Что там такое? — спросила, заинтересовавшись, Вера. По всему было видно, ей хотелось рассеяться. Хоть на минуту оставить нудный конспект.
Парторг принялся опять перечитывать записку, на этот раз в голос:
— Забудь меня, между нами все кончено. Не думай, пожалуйста, что я не смогу прожить и без тебя. Оставайся с ней и я желаю тебе счастья… Гм, — удивленно промычал парторг и уже другим голосом добавил: — Подпись — одна буква «тэ»…
— Очень интересно! — громко и нараспев проговорила Вера.
— Чертовщина какая-то.
Парторг тупо осмотрел конверт со всех сторон, зачем-то заглянул в него, повертел в руках записку.
— Сволочь! — шипя и со смаком проговорила Вера. — Мер-р-рзавец!.. Святоша чертов!.. Конспекты, семинары изучать должна! — начав с шипения, с каждым словом Лейкина повышала голос. — Ты жена передового человека!.. Новое общество!.. Высокая мораль!..
Пытаясь успокоить жену, Лейкин глухо и монотонно повторял: «Верочка… Верочка…» Но остановить Верочку было невозможно. Она выкрикивала проклятия, поносила его и, наконец, на самой высокой ноте взвизгнула:
— К маме в Рязань уеду!..
За стеной тот же баритон с цыганским надрывом запел:
«Не плачь, дитя, утри слезу!..»
— Ну, я это так не оставлю! — дрожащим от гнева голосом проговорил Лейкин. — Я знаю, чьи это шуточки!.
— Нет, это я не оставлю! — истерически вскрикнула жена. — Святоша!.. Шарлатан!.. Думаешь, я не знаю, как ты цифры плана с директором подтасовываешь?!..
— Тише, — скривился, как от зубной боли, парторг. — Не сходи с ума…
— Тут мало сойти с ума с таким обормотом! Конспекты… Покажи пример… А сам путается с бабами… — Вера, внезапно перейдя на ровный голос, раздельно сказала: — Все. Довольно. С подлецом жить не буду. Спасибо твоей этой самой. Без нее я бы не решилась. А хотела, ой как хотела…
— Не говори глупости, — примирительным тоном сказал Лейкин и погрозил кулаком стене: — А этому молодцу я так не оставлю!.. Со всей партийной принципиальностью…
В двери сильно постучали и Лейкин не успел докончить. На пороге стояла та же белокурая с кудряшками.
— Вот она еще передала и не хочет никаких ответов, — затараторила девчушка и передала Лейкину небольшое серебряное кольцо с бирюзовым камнем.
— Стой! — схватил ее Лейкин за руку. — Кто тебя посылает?
— А я вот не скажу! — дерзко ответила девчушка. — Пустите руку, больно! Он думает, если он инженер, так может руки крутить.
И тут Лейкин мигом все сообразил.
— Слышишь? — торжествующе проговорил он и сразу же спросил девчушку:
— Так значит я инженер?
— Сами знаете.
— Инженер Комов?
— А то кто, Пушкин?
Лейкин отпустил девчушку и ее словно ветром сдуло.
— Ну вот, все ясно, — проговорил он, снисходительно улыбаясь.
Вера громко высморкалась, вытерла платком заплаканные глаза и упрямо проговорила:
— А мне все равно. Уеду к маме и дело с концом. Разве это жизнь?..
— Веруся, ну брось, это же было недоразумение, — заворковал Лейкин.
— Правда, что недоразумение, — сухо проговорила Вера. — Куда я раньше смотрела? Ни рожи, ни кожи, одна только надутая морда. Передовой, — передразнила она. — Со всей партийной принципиальностью… Ты даже за бабами не умеешь поволочиться, как тот Комов. Вот это мужчина! А ты что? Баб я тебе может быть и простила бы. В общем, все кончено…
И глядя, как жена смотрит на него, гадливо морщась, Лейкин понял, что она твердо решилась. А за стеной баритон опять затянул: «Поцелуй меня…»
И Лейкину так стало завидно, что он не может быть таким, как Комов, что он твердо решил — продраить, сукиного сына, черт с ним, что рука в Москве! Решил и тут же подумал, что у него не хватит смелости продраить, что он просто трус, что парторгом он стал из-за своей неспособности занять другое место, где бы он мог так работать и веселиться, как этот Комов. И в первый раз он почувствовал себя ничтожеством.
Таких не надо
Актер Запальский всегда играл бандитов, вредителей, пьяниц, прогульщиков, а один раз ему пришлось сыграть Гитлера. Ничего, сыграл и Гитлера. А вот когда в прошлом году Запальскому хотели вручить роль положительного героя, какого-то чересчур придирчивого ко всем парторга-трезвенника, Запальский устроил шекспировский скандал. Он долго бушевал, кричал, что у него есть враги, грозился уйти из этого провинциального театра в столичный МХАТ, но на своем все же настоял. Отвоевал роль лодыря и спекулянта. Сногсшибательный успех имел! Публика ходила в театр только из-за Запальского.
Все шло отлично, пока совсем недавно актер Запальский не ударился в ересь. То ли ему надоело пожинать лавры, то ли ему наскучило быть любимцем публики, но он вдруг при распределении ролей в новой пьесе попросил дать ему роль Сталина.
Художественный руководитель театра Ник. Помпеев схватился за голову:
— Невозможно это, Сергей Сергеевич! — начал умолять он Запальского. — Ведь публика вас обожает. Только вы появитесь на сцене в гриме Сталина, вам устроят такой фурор, какого Сталин при жизни не имел. Теперь это даже неприлично.
